доказательство в пользу этой теории.
- Ну ты и даешь! - засмеялся я.
- А что, не правда? Правда, правда! Если, допустим, испортится корабль
и вы останетесь жить у нас, то по одним и тем же улицам будут ходить два
одинаковых Эдуарда, родившихся на разных планетах.
Меня бросило в холод.
- Как это - испортится? - спросил я, глядя в упор на Сашку.- И откуда
ты взял, что корабль может испортиться? Ну, отвечай!
- Это он догадки строит,- с готовностью пояснил Федька.
Его слова показались мне убедительными, но зерно тревоги уже проросло и
не давало покоя. Мы пошли, обсуждая всевозможные теории, потом
остановились - недалеко от РТМ,- и я сказал: - Вот что, огольцы, вы топайте
домой, а я посмотрю корабль. А то, и правда, как бы не испортился.
- И мы с вами, дядя Эдуард!
Мальцы-огольцы были до того настойчивы, что пришлось их взять с собой.
На этот раз мы отправились на машинах-самокатах. Проехали по краю
соснового бора, оставили машины в кустах недалеко от Бормушки (так у нас на
Земле и здесь, на этой планете, называется заросшее камышами озерко) и
дальше пошли пешком. На корабле все было в порядке. Он стоял, сливаясь с
окружающей местностью,- кажется, никем не замеченный.
- Слава богу, все в порядке,- невольно вырвалось у меня.
Тем же путем мы вернулись обратно в деревню.
Было около трех дня - обеденное время,- и на улицах кое-где попадались
люди. Встречаясь друг с другом, они махали беретами, как флагами, и громко
выкрикивали :
- Поздравляю с победой!
Они, конечно, имели в виду победу в космосе. Здесь говорят: твоя
победа - моя победа, а моя победа - твоя победа,- и этим любую победу как бы
делят поровну.
Я обратил внимание (впрочем, может, это мне показалось), что люди стали
относиться ко мне как-то подругому. При встрече они останавливались и
оглядывали меня с ног до головы, как некую диковинку.
Откуда-то понаехали репортеры. Они были одеты и обуты, как и прочие
трудяги, только сбоку у них болтались фотоаппараты и кинокамеры. Одни из них
снимали деревню и окрестности, другие наводили объективы на родственников и
земляков капитана Соколова, знатных и незнатных, всех подряд.
Когда я показался на улице, репортеры окружили и меня, и ну стараться.
Я стоял и моргал глазами, едва успевая поворачиваться. Потом смикитил, чем
это пахнет, и поспешил удалиться. "Дурак, дурак! - корил сам себя.- Ведь
завтра твои фотографии появятся во всех газетах, и тогда..." Я представил
здешнего Эдьку Свистуна, представил, как он, будучи в Москве, покупает в
киоске газету, натыкается взглядом на собственное изображение, читает
подпись и разражается гомерическим хохотом: "Какой еще там Эдька Свистун?
Это я Эдька Свистун"-представил все это и... возненавидел репортеров всех
цивилизованных и нецивилизованных планет Вселенной. Вспомнился наказ деда
Макара остерегаться ребятни. "Отвинтят какую-нибудь гайку, и шабаш, обратно
не воротишься!" Не ребятни, а репортеров - вот кого надо остерегаться.
Но... было уже поздно. У нас на Земле правильно говорят: пролитого да
прожитого не воротишь... Жалея о случившемся, однако не унывая и не теряя
головы [ Пример, достойный подражания. ], я отправился к Фросе. После
вчерашнего я не знал, как вести себя. Случай упростил и облегчил мою задачу.
Приду, поздравлю, и все. На большее сегодня рассчитывать нечего, думал
я.
Придя к Фросе... Но правды ради я должен сказать, что, прежде чем
отправиться к Фросе, я побывал в столовой. У меня стало железным правилом -
поддерживать свой организм в определенном тонусе. С этой целью я старался
нормально питаться и ежедневно проделывать хотя бы несложные физические
упражнения. В тот день я заказал щи с жирной бараниной (в меню стояли щи с
жирной и щи с постной бараниной, я предпочел первые), две свиные отбивные,
тоже достаточно жирные, и два стакана компота из сухофруктов.
Вообще-то я мог бы съесть и больше, но вспомнил, что впереди еще ужин,
и решил ограничиться этим.
В дверях я столкнулся с Шишкиным. Он загорел за лето - только глаза и
зубы белели - и выглядел этаким молодцом, которому все по плечу.
- Ну как, Эдя? Отдыхаем?
- Что делать! - ответил я с сожалением.- Да, кстати, Георгий
Валентинович... Как там, на бригадном стане? Помощь не нужна?
- Что ты, Эдя, какая помощь? Отдыхай! Отдых, как и сон,- святое дело.
Отойдя шагов пять, я обернулся и крикнул:
- А капитан-то Соколов, а?
- Капитан молодец! Наш брат, механизатор! - сверкнул белыми зубами
Шишкин.
Придя к Фросе, я увидел, что во дворе и на веранде полно народу. Люди
стояли, сидели - кому как было удобнее,- переговаривались и смотрели на
экран переносного телевизора, который по случаю поставили прямо на
подоконнике.
От репортеров и здесь не было житья. Они заняли господствующие высоты и
время от времени нахально щелкали и трещали своими аппаратами. Никаких
магниевых вспышек я не заметил.
Очевидно, здешние пленки обладают высокой чувствительностью.
Раза два на веранду выходил дед Макар. Мне показалось, что он уже
хватил рюмку-другую - щеки его раскраснелись,- и теперь сам готов лететь в
космос.
Время от времени он внушительно восклицал:
- Алешка!.. Внук!.. И кто бы мог подумать! - И вперял взгляд в
телевизор.
Когда явился почтальон с тяжелой кожаной сумкой, набитой телеграммами -
немыми и говорящими (здесь посылают и говорящие телеграммы),- на веранду
вышла и Пелагея, поддерживаемая под руку теткой Соней, Все зааплодировали, а
репортеры защелкали и затрещали еще пуще.
Я старался держаться незаметно, так сказать, в тенечке.
Увы, это не удавалось. Наверно, в моей фигуре было что-то этакое
нездешнее, магнетическое... Или они начинали уже догадываться? Не знаю... Во
всяком случае, и здесь, во дворе, я оказался в центре внимания. Достаточно
сказать, что мужчины и женщины, как только увидели меня, сразу расступились,
давая дорогу. Я замахал руками: мол, что вы, не стоит, однако прошел к
крыльцу, и остановился в сторонке, и заложил руки за спину. Но и это не все.
Когда затрещали аппараты, я заметил, что все объективы наведены на меня.
- Держись, Эдя!.. Я рад за тебя, черт! - сказал кто-то за моей спиной.
Я оглянулся. Это был Семен, сосед и друг.
- Почему я должен держаться? - Я сделал удивленное лицо.
- Видишь, как стараются?
Это они хотят тебя на весь мир прославить. Вот, дескать, какие
замечательные, какие необыкновенные однодеревенцы у нашего космонавта.
Я хотел сказать Семену чтонибудь такое, что отбило бы охоту соваться со
всякими замечаниями. Но в это время вышла Фрося, и меня прямо-таки в жар
бросило от восторга. На ней была простенькая ситцевая кофточка и короткая
(но не слишком короткая) Юбочка с разрезами по бокам. Волосы были распущены
и свободно, как водопад, лились на плечи.
А лицо... Какое лицо! Некоторые мужчины любят глупые женские лица. Один
мой знакомый, тоже тракторист, утверждал, будто женщине ни к чему умное
лицо, потому что оно ни к чему, прежде всего, нам, мужчинам. Я не разделяю
этой, по-моему, антинаучной точки зрения. Конечно, вовсе не обязательно,
чтобы каждая женщина была Софьей Ковалевской или Мариной Цветаевой. Но иметь
царя в голове и женщине не мешает. Все-таки, что ни говорите, а приятно,
сидя вечерком бок о бок с любимой, поговорить о высоких материях.
Лицо Фроси я отнес бы к числу красивых и умных, а подобное сочетание,
согласитесь, встречается не слишком часто. Во всяком случае, у нас, на
Земле. Оно было женственно округлым, с мягко очерченным ртом и как бы
ищущими губами. Глаза смотрели легко, весело и понимающе. Впрочем, легкость
была и во всей ее фигуре, в походке, в каждом движении. Потому-то мужчины
сразу попритихли, а репортеры мгновенно перевели свои объективы на Фросю и
заработали еще ретивее.
Я представил, как бы вела себя в подобных обстоятельствах наша, земная
Фрося. "Ой, да что вы!.. Да зачем это!.." - стала бы ломаться и кривляться,
известное дело... Здешняя Фрося не ломалась и не кривлялась, наоборот, она,
как всегда, хотела предстать в обычном, даже, может быть, в лучшем виде,
чтобы люди, глядя на нее, радовались и за нее, и за себя, и за весь род
людской.
Как-то Шишкин (здешний Шишкин, разумеется) сказал, что скверная жизнь -
преступление, преступление перед жизнью. Кажется, это не только его мнение.
Я заметил, что все здешние жители от мала до велика относятся к жизни с
уважением и, во всяком случае, стараются не осквернять и не калечить ее.
Может быть, поэтому они и являются сплошь верующими - верующими не в
религиозном смысле, нет! Здесь люди просто верят: мужчины - женщинам,
руководители - подчиненным, правительства - народам и так далее.
Это уважение к жизни, которая - увы! - и здесь, на этой планете, дается
лишь один раз, сказывается во всем. Каким бы черным ни было у человека горе,
он никогда не станет заливать его вином. В столовой, особенно в дни торжеств
и праздников, заказывать можно что угодно - от вермута до водки и коньяка. И
люди заказывают... Но я ни разу не видел, чтобы кому-нибудь была тесной
улица. По словам здешнего фельдшера, к которому я обратился по поводу
пустячной царапины, живые существа и здесь наделены нервами. Однако они, эти
живые существа, не распускают свои нервы, как вожжи.
То же относится и к одежде. По мнению здешних жителей, она должна быть
легкой, удобной и красивой.
Впрочем, последнее спорно, потому что сама по себе красота - вещь
относительная.
Читатель поверит, если я скажу, что в этот вечер я не рассчитывал на
встречу с Фросей. И все же встреча состоялась. И не где-нибудь, а у меня
дома, то есть, если уж быть точным, дома у тетки Сони.
Остаток дня я посвятил запискам. Работалось хорошо (перо у меня
бойкое), и я успел исписать страниц тридцать. Боясь, как бы рукопись не
попала кому на глаза, я убрал ее в стол и вышел прогуляться, подышать
воздухом.
Сразу за березовой рощей начиналась степь. Я видел, как возвращаются
члены артели "Красный партизан". Здешней артели, разумеется. Каждый из них
катил на своей машине. Небольшой по своим габаритам, вроде нашего
"Запорожца". Но машины были не просто машинами, а машинами-самокатами.
Нажимаешь на педали, и колеса крутятся-вертятся, дай бог!
Я долго не мог понять, что это такое - прогресс или регресс. Потом все
же пришел к убеждению, что, скорее всего, прогресс. Как объяснили
мальцы-огольцы, машин здесь развелось столько, что от них не стало житья.
Того и гляди, попадешь под колеса. И попадали!.. А воздух... Дышать стало
нечем. И вот правительства приняли решение заменить большую часть легкового
автотранспорта новыми моделями, то есть самокатами. Моторы остались лишь для
престарелых и еще для тех, кому надо ехать на расстояние, превышающее триста
километров.
В последнем случае человек (мужчина или женщина, все равно) приходит в
гараж, выбирает легковушку по своему вкусу и газует, куда ему надо.
Я спросил Сашку, что это дает.
- Воздух стал чище,- ответил за него Гоша.
Воздух здесь чистый, это верно. Но, как мне удалось выяснить, дело не
только в воздухе. Здешние конструкторы установили на самокатах ножные и
ручные педали. Устали ноги - действуй руками, и наоборот.
Таким образом, физическая нагрузка равномерно падает на весь организм.
Потому-то люди здесь так хорошо развиты и редко болеют.
"И никаких тебе автоводителей не надо!" - подумал я.
Придя домой, я включил телевизор и, усевшись поудобнее, стал смотреть.
Передавали концерт мастеров искусств. Я ждал, что сейчас выйдет Иван Скобцов
и споет мою любимую - "Липу вековую",- не тут-то было. Вместо Ивана Скобцова
показали молодого, но уже сытого мужчину в ослепительно-белом костюме.
Он решительно занял своей фигурой весь экран и спел какую-то русскую
песню на английском языке.
После ужина заглянула тетка Соня. Переоделась в прихожей, сказала, что
вернется поздно - надо этих корреспондентов (она так и сказала - этих
корреспондентов) арбузами и дынями угостить,- и хлопнула дверью. Я посидел
за столом, продолжая описывать свою жизнь на этой планете, потом разобрал
постель и хотел было ложиться, как вдруг створки окна распахнулись настежь,
точно в них двинули кулаком, и в глубоком черном проеме показалось чье-то
лицо.
Читатель может взять под сомнение этот факт. Что, мол, за чертовщина,
как створки могли распахнуться, если ты до них не дотрагивался?..
Признаться, я и сам не знаю. Наутро я спросил мальцов-огольцов, те пожали
плечами. Сашка высказал предположение, что это дядя Эдуард (здешний дядя
Эдуард, разумеется) подстроил, он может. Вставил тайную пружину,
какой-нибудь фотоагрегат, и готово. Здесь и не то бывает.
В соседней деревне один механизатор (об этом и газеты писали)
радиофицировал двери в своей квартире. Всякий раз, возвращаясь с работы, он
еще за десять шагов произносил условную фразу: "Маня, привет!" - и дверь
распахивалась сама собой.
Как бы то ни было, окно отворилось, и в черном проеме показалось чье-то
лицо. Это была Фрося. Я вскочил с кровати (я уже сидел на кровати), протянул
руки, и через секунду Фрося была у меня в комнате. Окно опять затворилось и
занавеска задернулась, хотя я к ним не прикасался.
- Вечер добрый, Эдя! - сказала Фрося, одергивая коротенькую юбочку.
- Вечер добрый! Как это тебе пришла в голову такая чудесная мысль?..
Вот не ожидал... Ну, садись, да вот сюда, на кровать... Тебе не холодно?
Фрося сказала, что ей не холодно. Садиться на кровать она отказалась.
Тогда на меня нашло какое-то затмение. Я взял Фросю на руки, как это делают
иногда и у нас на Земле, и закружил по комнате.
Не столько для науки, сколько для любителей этого дела замечу, что
Фрося была очень легкой. Казалось, я мог бы нести ее сколько угодно, хоть
километр, хоть сто километров. У меня даже мелькнула мысль, а не взять ли ее
с собой?.. Конечно, корабль рассчитан на одного человека, но ничего, думаю,
как-нибудь...
- Эдька, с ума сошел! - запротестовала Фрося.
- Ну, Фрося... Фросенька... Я люблю тебя! - зашептал я, продолжая
кружить ее по комнате. Я кружил ее до тех пор, пока не обессилел. Потом
посадил на диван и сам сел рядом.
Я, наверно, вел себя дико. Однако Фросю это нисколько не удивило и тем
более не возмутило - к подобным вещам здесь относятся вполне терпимо. Как и
вчера... Кстати, пусть читатель не подумает, будто вчера было что-то... ну,
как бы это сказать, из ряда вон выходящее, что ли... Ничего подобного! Я еще
не совсем потерял голову... Так вот, как и вчера, я прежде всего поцеловал
Фросины руки (они пахли парным молоком) и положил голову ей на колени.
Немного погодя, когда я снова сел, Фрося сама подставила было губы для
поцелуя, но вдруг отодвинулась и пристально посмотрела мне в глаза: - А
знаешь, что Дашка говорит?
- Что?
- Что ты с другой планеты... Глупости, правда?
- Конечно, глупости! - успокоил я Фросю.-А если бы и с другой, что из
того? На других планетах такие же люди, как и мы с тобой. По подсчетам
одного американского ученого, во Вселенной двести тридцать миллиардов планет
с высокоразвитой цивилизацией[Здесь и далее Эдик допускает ошибку или
сознательно преувеличивает, трудно сказать... ]. Как тебе это нравится?
- Ври больше! - не поверила Фрося.
Пришлось от слова до слова повторить ученую статью уже известного
читателю Деникена. Фрося слушала, полузакрыв глаза, и мечтательно улыбалась.
В этот момент она показалась мне чертовски красивой.
Что Софи Лорен! Как бы она ни крутила бедрами, ей никогда не сравниться
со здешней Фросей.
Я перенес ее на кровать. Она свернулась калачиком и прижалась ко мне. Я
гладил ее мягкие, пахнущие парным молоком волосы и думал, как она хороша.
Она отвела мою руку и тихо прошептала: - Не надо, Эдя... Я не хочу...
Взглянув на часы марки "Луч", она вдруг распрямилась, как пружина, и
соскочила с кровати. Я хотел было проводить ее, но Фрося сказала, что не
надо.
Пришлось покориться. Как ни горько было оставаться одному, пришлось
покориться. Да и то сказать: потехе - время, делу - час... По уверению
нашего, земного Андрея Фридриховича, эта поговорка возникла при царе Алексее
Михайловиче.
Тетка Соня еще не вернулась. Я решил подождать ее. В темноте (мы с
Фросей не зажигали света) я прошел в большую комнату и опять включил
телевизор.
Как раз передавали ошеломляющее открытие, сделанное московскими
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг