- Выходит, мне приснилось. Бывает, увидишь во сне, а кажется, что это
было на самом деле.
- Да, но купля-продажа...
Меня выручил Андрей Фридрихович. Повторив, что ему (то есть мне) нельзя
на курорты ездить, он умолк и сосредоточенно уставился в одну точку.
Через минуту он изрек:
- Недостаток воспитания!
Потом помолчал немного и со вздохом добавил:
- Историю надо было лучше учить. История, между прочим, тем и хороша,
что дает примеры на все случаи жизни.
- Да, да... Конечно...- почти выпалил я, ободренный поддержкой с
фланга.- Именно недостаток воспитания! Если бы можно было все начать
сначала, я всю жизнь посвятил бы историческим наукам.
Ведь прошлое не только фундамент, на котором зиждется настоящее, но и
пророческое указание на будущее.
Последняя фраза принадлежит не мне. Читатель, должно быть, помнит, что
ее любил повторять кстати и некстати наш, земной Андрей Фридрихович. Он,
бывало, вставал из-за стола, усыпанного чернильными пятнами, становился в
позу и произносил эту фразу четко, вдохновенно, как будто ею, этой фразой,
как ключиком, открывал дверь в новые миры.
- Вот именно! - подхватил здешний Андрей Фридрихович, довольный моим
признанием.
Один Иван Павлыч остался в стороне от разговора.
Его не интересовали ни Катя, ни исторические науки, ни проблемы
воспитания. Он впал в оцепенение и почти не двигался. Лишь под конец вдруг
встрепенулся и подошел к окну. Прислушался. За окном раздавались чьи-то
шаги.
- Идут...- сообщил Иван Павлыч.
И не успел он сказать, кто идет, как в комнату, где мы сидели, вошли
Пелагея и Лизавета, которую мы из уважения к председателю будем звать
Лизаветой Макаровной. Да на этой планете ее так и зовут.
V
Пелагея, как и позавчера, была в мини, а Лизавета Макаровна в шортах
защитного цвета, которые плотно обтягивали ее уже далеко не молодые бедра, и
в кофточке, тоже защитного цвета, очень короткой, я бы сказал, до неприличия
короткой, какие у нас носят разве что на пляжах.
Это неглиже меня сначала просто ошарашило. Ну, Фрося, думаю, и вообще
молодые, куда ни шло. Там есть хоть какой-то смысл, ну, если не смысл, то
хоть желание показать свою красоту и молодость. А какие чувства движут
Лизаветой Макаровной, когда она облегчает свои одежды до самых, самых
крайних пределов? Я не видел в этом никакого смысла. Что касается желания...
Сначала я и желание отвергал. Но, пораскинув умом, решил, что рубить сплеча
не годится.
Как знать, возможно, желания на этой планете остаются. Все проходит, а
желания остаются.
- Хороши! - сказала Лизавета Макаровна, не считая нужным
поздороваться.- Сидят, тары-бары разводят, а в это время...- Она перевела
дух и возбужденно продолжала: - А в это время наш Алешенька в космосе
летает!
- Да ну? - вздрогнул Иван Павлыч.
- Не может быть!- не привстал, а как-то привскочил в кресле Петр
Свистун.
Я не знал, о каком Алешеньке идет речь. Лишь немного спустя понял, что
Лизавета Макаровна и все остальные имеют в виду капитана Соколова. Да и
понять нетрудно было. После всякого рода восклицаний, вроде тех, которые я
привел выше, Иван Павлыч и Петр Свистун подошли к Пелагее и поцеловали ее в
лоб. Андрей Фридрихович тоже поцеловал, но не в лоб, а в темя, потом вытер
губы носовым платком и включил телевизор.
На экране появилось изображение... Я так и впился взглядом, надеясь
увидеть капитана Соколова, с которым (я уже знал это) здешний Эдька Свистун
на дружеской ноге,- ничего подобного. Капитана, должно быть, уже показали, и
теперь экраном завладел диктор. Это был видный мужчина, удивительно похожий
на нашего Юрия Фокина. Да, как выяснилось, это и был здешний Юрий Фокин.
Рубашка-тенниска, шорты с разрезами по бокам - все как полагается. Выйдя в
эфир, он платочком вытер очки в роговой оправе, водрузил их на положенное
место и давай:
- Внимание! Мы ведем репортаж (он так и сказал - репортаж) из Центра
космической связи. Прошло двадцать минут, как на орбиту вокруг нашей планеты
вышел космический корабль, пилотируемый капитаном Соколовым...
- Ну, Алешка! Ну, дает! - Иван Павлыч не находил слов, чтобы выразить
обуревавшие его чувства.
- Глядишь, скоро и на другие планеты махнем, а? Чем черт не шутит, пока
бог спит! - заметил Петр Свистун и заходил туда-сюда по комнате.
- А почему бы и нет? Главное - оторваться, а там пойдет! - подал голос
Андрей Фридрихович.
- Я полагаю, до этого еще далеко. Хотя, с другой стороны, не вечно же
нам сидеть на одном и том же шарике.- Иван Павлыч показал вниз, где
находился этот самый шарик.- Правильно говорят наши ученые мужи, что
кардинальная задача всего мыслящего человечества - заселить другие планеты.
Может статься, где-то есть первобытные люди с примитивным укладом жизни.
Появление двух-трех десятков наших специалистов позволит им сделать
гигантский, прямо-таки фантастический прыжок в будущее.
- А стоит ли прыгать? В ходе эволюции все живое приспосабливается к
новым условиям, а прыжок...Петр Свистун почесал подбородок и задумался.
- Технический прогресс, конечно, важная штука, никто не спорит. Но
посылать на другие планеты надо, в первую очередь, историков, литераторов и
прочих гуманитариев. Воспитание - вот цель! Помочь людям (тамошним, понятно)
избежать наших ошибок, войн, раздоров... О, это важнее даже технического
прогресса! - Андрей Фридрихович произнес эту тираду вдруг, одним духом и
обвел всех тяжелым, как бы намекающим на что-то взглядом.
- Начинать надо с равенства. Ничто так не воспитывает, как идея
равенства,- поддержал Петр Свистун. В этот момент он напомнил мне того,
земного Петра Свистуна, который тоже был сторонником равенства.
- А я думаю, начинать надо с дисциплины. Пока добьешься равенства,
э-э... много воды утечет! Да и возможно ли оно в действительности? А
дисциплина есть дисциплина. Где дисциплина, там и порядок. А будет порядок,
приложится и все остальное.
Иван Павлыч хотел продолжить свои рассуждения о дисциплине и порядке,
но в это время опять заговорил Юрий Фокин, и председатель так и остался с
открытым ртом.
- Сейчас, в эту минуту, космический корабль пролетает над американским
континентом. Пройдет еще немного, и он появится над Европой и Азией. Не
выключайте своих телевизоров, дорогие товарищи! Вы услышите приветствие
капитана Соколова своим однодеревенцам [ Тамошнее словечко. Филологи, к
которым мы обращались, заверили, что оно означает то же, что и наше
"односельчане". ]. Почему однодеревенцам? Да очень просто. Как бы далеко ни
улетел человек, пусть и за тридевять планет, самым дорогим ему все равно
останется место, где он родился, где научился улыбаться, шутить, отличать
хорошее от дурного.
- Но ведь может статься, вы прилетите...
- Я лично никуда лететь не собираюсь,- весело сказал Андрей
Фридрихович.
- Не вы, так другие, какая разница! Я беру вообще, абстрактно, так
сказать... Вы прилетите, а на той планете более высокая цивилизация, чем на
ва... то есть на нашей,- заметил я, не спуская глаз с экрана.
- Нашел задачу! Бери, бери все, что попадется под руки, и назад!
Спасибо скажем! В ножки поклонимся! Памятник поставим! - Иван Павлыч
покраснел от возбуждения.
- Уж не собираешься ли ты лететь в какую-нибудь Туманность
Андромеды? - по-свойски подмигнул мне батя.
- А почему бы и нет?
- Узнаю своего ученика! -- похлопал меня по плечу-и тоже по-свойски -
Андрей Фридрихович.
"Знали бы вы... Ах, знали бы вы..." - подумал я, ворочаясь в кресле.
Меня так и подмывало встать и сказать, кто я такой на самом деле. Но -
нет! - Я взял себя в руки и худо ли, хорошо ли, а продолжал играть роль
здешнего Эдьки Свистуна.
- А ты, Пелагея? Ну, зачем же так? Радоваться надо, а ты...- с укором
сказал Иван Павлыч, подходя к Пелагее и обнимая ее за плечи.
Пока мужчины болтали о всякой всячине, Пелагея стояла в сторонке и не
спускала глаз с телевизора. Она, видно, ждала, когда Юрий Фокин исчерпает
запасы красноречия и подвинется немного, уступит местечко ее сыну, сынку,
сыночку.
Слова Ивана Павлыча вывели Пелагею из оцепенения.
- А я и радуюсь... Как же не радоваться? - сказала она и вдруг
заплакала.
Все бросились утешать ее.
- Дети рождаются для подвигов,- произнес Андрей Фридрихович, должно
быть, заранее обдуманную фразу.
Мысль показалась мне спорной. Дети детям рознь, подумал я. Но всем, в
особенности самому Андрею Фридриховичу, она, эта мысль, очень понравилась.
- Что ж вы стоите? Дайте что-нибудь! - возмущенно всплеснула руками
Лизавета Макаровна и, не дожидаясь, когда это сделают мужчины, сама открыла
буфет, налила в рюмку какой-то желтоватой, почти янтарной жидкости и подала
Пелагее.
- Вот и отлично! Вот и превосходно! - сказал Иван Павлыч с таким видом,
будто это он сам, так сказать, собственноручно налил и подал рюмку.
Прошу прощения, читатель, но и в этом месте я должен сделать небольшое
отступление. Будучи на другой планете, я ни на минуту не забывал, кто я
такой и с какой целью послан . Меня интересовали и сами предметы, и их
физические свойства, то есть консистенция, цвет, запах. Было приятно
убедиться, что воздух и здесь воздух и вода тоже вода.
Как-то я заглянул к соседу и другу Семену.
Дело было утром, он только что позавтракал в столовой и, направляясь в
РТМ, зашел домой за сигаретами.
- Жарища, спасу нет! - сказал Семен, поглаживая голые коленки.- Бражки
хватить, что ли? У нас, брат, отменная бражка, в нос так и шибает! - И с
этими словами он открыл шкаф-холодильник и достал примерно двухлитровый
бидончик, наполненный почти до краев.
Сказать по правде, я не люблю бражку, от нее голова болит, но в данном
случае решил попробовать. Интересно все-таки было узнать, какая на этой
планете бражка. Семен налил, я выпил и, признаться, не испытал радости. Их
бражка напоминала наш, земной квас.
С той лишь разницей, что была насыщена какими-то острыми газами.
Потому-то и шибала в нос.
Выпив янтарную жидкость, Пелагея передала стакан мне. Упускать случай
было нельзя. Выйдя в прихожую - будто бы поставить стакан,- я сначала
понюхал оставшуюся в ней жидкость, потом вылил ее себе в рот. Жидкость была
как жидкость. Она ничем не пахла. И вкус у нее был нейтральный, то есть ни
сладкий, ни горький, а так, черт знает какой...
Молодец!
VI
Когда Пелагея пришла в себя, все стали собираться.
Петр Свистун извинился и сказал, что пора, пора.
- Да, пора,- согласился Андрей Фридрихович.
Мне вдруг показалось, что он похож на Меньшикова в Березове, каким его
изобразил сибирский художник Суриков. И нос, и сутулость - все как у
Меньшикова.
Иван Павлыч не стал удерживать, здесь это не принято. Он еще раз
ободряюще кивнул Пелагее: мол, держись, кума! - и шагнул к выходу.
Мы, мужчины, вышли. Лизавета Макаровна и Пелагея остались дожидаться,
когда Юрий Фокин сообщит что-нибудь новенькое о капитане Соколове.
- Проводи, все равно тебе делать нечего,- сказал Петр Свистун,
направляясь вдоль улицы.
Я заглянул в соседний двор. Дети играли в прятки.
Строгая воспитательница сидела на прежнем месте и не спускала с них
глаз. Когда она обернулась в мою сторону, я помахал ей рукой. Она тоже
помахала...
И все. Больше мы не встречались.
- Что ж ты домой-то? - заговорил Петр Свистун, шагая бок о бок со мною.
Я пожал плечами.
- Мать соскучилась,- тяжело и, кажется, искренне вздохнул Петр Свистун.
В разговоре со мною он всегда был искренним. Я имею в виду того, земного
Петра Свистуна, но, думаю, и здешний Петр Свистун тоже искренен.
Скоро мы вышли к поскотине. Андрей Фридрихович выкатил из-за деревьев
двухместную машину, обошел вокруг нее, проверяя, все ли в порядке.
Наступила минута прощания. Со слов мальцовогольцов я уже знал, что
процедура эта в общем-то довольно простая. Сын падает отцу на грудь,
некоторое время (секунд десять-пятнадцать, не дольше) трется своей щекой о
его щеку, потом отступает на шаг и смахивает слезу с ресницы. Если слезы не
окажется - все равно смахивает, то есть делает соответствующее движение
рукой,- так здесь принято.
С людьми менее близкими (например, с учителями, соседями, сослуживцами,
случайными знакомыми) процедура прощания и того проще. Люди говорят друг
ДРУгу: "Адье!" или: "Ну, будь!" - и расходятся в разные стороны.
Некоторые любят похлопывать друг друга по плечу, по спине, вообще по
какой-нибудь части тела. Но, как мне объяснили, это здесь находится в стадии
изучения.
Одни ученые-этикисты считают, что подобные жесты свидетельствуют о
сердечной близости, другие - о невоспитанности. И те и другие имеют в своем
арсенале веские доказательства и не хотят уступать. Чем кончится спор,
покажет будущее.
Что касается меня лично, то я считаю, что похлопывание по плечу, по
спине или по какой-нибудь другой части тела является все-таки признаком
сердечной близости. Вот почему, прощаясь, я похлопал и Петра Свистуна, и в
особенности Андрея Фридриховича. Петр Свистун принял мои хлопки как нечто
должное. А Андрею Фридриховичу они не понравились. Во всяком случае, не
очень понравились. Он оскалил желтоватые зубы и поспешил сесть за руль
машины. Петр Свистун устроился рядом. Минуту спустя машина покатила по
гладкой дороге.
Я повернулся, чтобы идти обратно, и увидел мальцов-огольцов. Они стояли
в трех шагах, под сосной, и смотрели на меня, как на человека, который вышел
сухим из воды.
- Ну как, дядя Эдуард? - спросил Сашка, кивая в сторону, куда укатила
машина.
- Порядок! - ответил я бодрым голосом.
- И... ничего? Не узнал и не догадался? - кажется, не поверил Федька.
- Кто? Что? Не понимаю.
Оказывается, мальцы-огольцы все это время страшно боялись за меня.
Боялись, что Петр Свистун обнаружит, поймет, догадается и поднимет шум.
Правда, поднимать шум на этой планете не принято, здесь все делается чинно и
благородно, однако бывает и здесь, бывает... В таком случае мне пришлось бы
худо. В тюрьму, конечно, не посадили бы, их здесь и нет, тюрем-то, но
карантин был бы обеспечен наверняка.
- Слава богу, пронесло! - сказал я тем же бодрым голосом.
- Удивительно! - совсем по-взрослому воскликнул Сашка.- У вас, дядя
Эдуард, какие-нибудь особые приметы есть? Ну, какие-нибудь бородавки или
родинки?
Бородавок у меня отродясь не бывало. А родинки - пожалуйста, родинок не
занимать. Я показал мальцам небольшую коричневую родинку на правой руке ниже
локтя. Они осмотрели ее и удивились еще пуще.
- Гены! Все дело в генах! Правда, Гоша?
Гоша неопределенно пожал плечами и хотел было возразить, но Сашка не
дал ему раскрыть рта:
- В генах, в генах! - И, обращаясь ко мне, продолжал: - У нас тут есть
теория, мы ее в школе изучаем, согласно которой человеческие гены способны
распространяться вместе с космическими лучами. Некоторые ученые даже
утверждают, будто время от времени происходят генетические взрывы, когда
миллиарды и триллионы генов одновременно переносятся с одной планеты на
другую. До сих пор мы не верили, враки, думали... Вы, дядя Эдуард, первое
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг