тела.
Когда ребятки вошли в раж и потеряли всякое чувство меры, самая старшая
из воспитательниц (она продолжала стоять на трибуне) опять трижды взмахнула
руками, девчонки и мальчишки дружно прокричали:
- Хва-тит! - и рассыпались, как горох. Здешний горох, разумеется.
Я встал и привел себя в порядок. При этом я поглядывал на
воспитательниц, стоявших несколько поодаль. Все они были высокими, стройными
и чертовски привлекательными, я бы сказал.
Где-то я читал или слыхал (возможно, от Андрея Фридриховича, нашего
историка), что во времена Шекспира в Англии (и не только в Англии)
непременным признаком красоты считались белокурые волосы. На брюнеток и
шатенок, говорят, смотреть никто не хотел.
Нечто сходное наблюдается и на этой планете. Блондинки здесь явно
преобладают. Блондинки, блондинки, блондинки... Куда ни глянешь - одни
блондинки. Прямо голова кружится.
- Жениться надо, Эдя! - сказала самая старшая.
- С чего это вы взяли? - спрашиваю. Меня заинтересовало, по каким
признакам здесь определяют, когда человеку приходит время жениться.
- Видите, как вас любят дети!
- А-а! - сказал я несколько разочарованно.
Я пригляделся к бледным личикам, окруженным нимбами белокурых волос,
сравнил этих девушек с Фросей и... вздохнул. "Простите, но ничего не
поделаешь, мое сердце отныне и навеки принадлежит другой",- мысленно сказал
я, обращаясь ко всем сразу и к каждой в отдельности. Они поняли меня
(возможно, сработали биотоки) и вдруг потупились, а потом и разбрелись к
своим подопечным, На какое-то время голоса смолкли, и я отчетливо различил
пчелиное жужжанье и комариные писки.
Немного спустя я увидел и самих пчел и стал следить за ними. Должен
заметить, что здешние пчелы сильно отличаются от наших, земных. Во-первых,
они крупнее раза в два и гораздо неповоротливее. А во-вторых, они не жалят.
Читатель, возможно, скептически усмехнется. "Как же, нашел дурака, так
я тебе и поверю!" Но я готов биться об заклад, что не жалят. Сегодня утром,
когда мы с мальцами-огольцами возвращались с озера, я уже видел таких пчел.
Они спокойно залезали в огромные цветки, росшие по обочинам, долго возились
там, собирая нектар, и с жужжаньем подавались на пасеку.
Одна или две пчелы сели Гоше на руку выше локтя.
- Пчела! Укусит! - предупредил я.
И что же? Мальцы-огольцы только посмеялись надо мною.
- Да вы что, дядя Эдуард? Пчелы же не кусаются.
- Не кусаются, так жалят, какая разница!
- И не жалят! Зачем жалить?
- Как не жалят? - Я не знал, что подумать.
- Да вот так, не жалят! - Гоша посмотрел на меня с видом победителя.
- Что же они тогда делают?
- А ничего не делают. Что им делать? Мед собирают, вот и все.- И с
этими словами Гоша осторожно, двумя пальцами, снял пчелу с руки и поднес к
губам.
- Может, у вас здесь и комары не кусаются? - спросл я, увидев, как
матерый кровопиец устроился на шее у Федьки.
- Нет, с комарами сложнее,- солидно заговорил Сашка.- Комары не трогают
лишь детей и подростков до шестнадцатилетнего возраста. А перевалит за
шестнадцать, гляди в оба.
Вот тебе раз, подумал я.
Незадолго до полета в космос мне попалась книжка некоего французского
студента Песселя (или Кесселя, не помню точно) "Затерянный мир Кинтано-Роо".
Автор рассказывает о путешествии в Мексику. И не вообще в Мексику, а в
какой-то уж совсем глухой и дикий уголок Мексики, где живут индейцы племени
майя.
Так этому Песселю или Кесселю [ Нам удалось установить, что
французского студента (впрочем, сейчас он, должно быть, уже не студент)
зовут Мишелем Песселем. Данные, которые поразили Эдика Свистуна, приводятся
на 143-144 страницах указанной книги. ] бросились в глаза поразительные
вещи. Например, пчелы там не кусаются. В одном месте он так и пишет: "Я с
удивлением узнал, что у пчел майя нет жала!" Еще поразительнее с комарами.
Оказывается, по каким-то еще неизвестным науке причинам комары не трогают
грудных младенцев. Но только грудных, заметьте.
Признаться, тогда я не поверил, вернее, не то чтобы совсем не поверил,
а взял под сомнение. А теперь вспомнил, посравнил с этой планетой и не знал,
что подумать. Природа ставит перед наукой тысячи загадок, одна сложнее
другой. Чем объяснить, думал я, что комары племени майя щадят лишь грудных
младенцев, тогда как здешние - детей и подростков до шестнадцатилетнего
возраста? А может, где-нибудь на третьей, пятой или десятой планете
(цивилизованной, разумеется) есть комары, которые вообще ладят с людьми?
С пчелами дело обстоит несколько иначе. Пессель или Кессель прямо
говорит, что у пчел майя нет жала!
(Восклицательный знак принадлежит автору открытия.) У здешних же пчел
жало есть, сам видел, а людей они не жалят! (Этот восклицательный знак
принадлежит уже мне.) Почему? По какой, так сказать, причине? Я ломал, ломал
голову и наконец пришел к мысли, что здешние пчелы, возможно, обладают
интеллектом и в конце концов поняли, что с людьми лучше не связываться.
Впрочем, на этой планете встречаются загадки и похлеще. Хотя времени у
меня было в обрез, я все же поинтересовался кое-какой здешней научной
литературой. Сведения, которые я почерпнул из этой литературы, буквально
потрясли меня. Угри здесь могут жить без пищи до пятисот суток. Это
доказали, разумеется, не сами угри - они на это никогда бы не решились,а
ученые отдела зоологии Академии наук Белоруссии, но какая разница. А в
Австралии (в здешней Австралии, разумеется) крокодилы живут в мире с людьми.
Местные жители (их зовут австралийцами) спокойно купаются среди
крокодилов и даже залезают к ним на спину.
Однако хватит о загадках. Нам пора вернуться во двор детского сада, где
беспечная малышня продолжает бегать, прыгать, словом, выделывать всякие
штуки.
- Кстати, вы Ивана Павлыча не видали? - спросил я, не обращаясь ни к
кому в отдельности.
- Да только что был дома,- ответила старшая, что советовала жениться.
После я узнал, что она имела в виду не кого-нибудь, а именно Фросю, которая,
по общему здешнему мнению, засиделась в девках.
- Вот и отлично! Он мне, знаете, до зарезу нужен,- сказал я,
направляясь к воротам.
- А вы прямо, вот по этой дорожке,- заметила старшая, показывая на
дорожку, что вела в соседний двор.
"Прямо так прямо",- подумал я и пошел прямо.
Дорожка упиралась в стену желтой акации, которая, должно быть, служила
живой оградой. Я без особого труда преодолел это препятствие и сразу
очутился во дворе, заросшем травой-муравой. Между прочим, дом и двор ничем
не отличались от дома и двора тетки Сони... Лишь на крыше торчал флюгер,
показывая направление ветра. Потом мне сказали, что этот флюгер является
единственной приметой, по которой узнают, где живет председатель.
Глава восьмая
"Делу - время, потехе - час", - говорили еще при царе Алексее
Михайловиче И тут мною овладел страх. Подойдя к крыльцу, я остановился и
вдруг почувствовал, что колени дрожат.
"Ну, Эдя... Полно... Нельзя же так!" - подбодрил я себя и поставил ногу
на среднюю ступеньку. Однако колени продолжали дрожать - чувство противное,
доложу я вам,- и мне ничего не оставалось, как снять ногу обратно.
Я постоял, переминаясь, мысленно убеждая себя, что ничего страшного
нет, в конце концов до корабля недалеко, как-нибудь доберусь и - будьте
здоровы,потом опять поставил ногу на среднюю ступеньку и перешагнул через
порог.
- Кто там? Входите! - послышался голос Ивана Павлыча.
И этот голос точно подстегнул меня. "А, будь что будет!" - подумал я,
направляясь в прихожую, а из прихожей - в горницу, где сидела вся честная
компания. И хотя батя Петр Свистун, учитель истории Андрей Фридрихович и
председатель Иван Павлыч ждали меня (ожидание было написано на их лицах),
мой приход застал их врасплох. Они, все трое, как бы впали в шоковое
состояние. Дышать и то, кажется, перестали.
- А, Эдик, ну проходи, проходи.
Гляжу, встают и батя, Петр Свистун, и учитель истории Андрей
Фридрихович.
Замечу, что здешний Петр Свистун крупнее того, земного Петра Свистуна.
И ростом выше, и в плечах шире. Когда он встал - в шортах и рубахе с
короткими рукавами,- я подумал: "Этот зажмет между ног - не вырвешься",- и
почувствовал, как мурашки пробежали по всему телу.
Учитель истории тоже был похож и не похож на нашего, земного учителя
истории. Наш, земной Андрей Фридрихович в общем был уравновешенным
человеком. Разозлить его, вывести из себя было почти невозможно. И смотрел
он хотя и строго, но вместе с тем как будто и доверчиво. А этот, здешний
Андрей Фридрихович не смотрел, а как бы проникал в самое нутро, и тебе
начинало казаться, что он все-все знает. Хотелось упасть перед ним на колени
и умоляюще воскликнуть:
- Виноват! Каюсь! Пощадите! - И - не вдаваться в подробности, даже не
думать, виноват ты на самом деле или это тебе показалось.
Но я, разумеется, не упал на колени и не стал каяться. Пусть это делает
здешний Эдька Свистун, думаю, а мне начхать. К тому же голова моя в то время
была занята другим. Я не виделся с отцом месяца три (то есть не я, а здешний
Эдька Свистун, но это неважно) и, по существующим здесь правилам, должен был
вести себя, как страшно истосковавшийся сын. Я так и сделал. Когда Петр
Свистун встал и подался на шаг, я бросился к нему, обнял его обеими руками,
потерся щекой о его щеку.
- Батя, здравствуй! Ты не представляешь, как я рад, что ты приехал! -
пробормотал я довольно невнятно.
- И я...
Голос здешнего Петра Свистуна показался мне каким-то незнакомым или,
вернее, мало знакомым.
У моего бати густой, сочный баритон, а у здешнего бас. Когда он открыл
рот и заговорил, я подумал, что над ухом у меня прогудел растревоженный
пчелиный рой.
- Как дома? Сестрица Шарлотта жива-здорова? - продолжал я, ожидая
удобного момента, чтобы вырваться из отцовских объятий. Тереться щекой о
наждачную щеку здешнего Петра Свистуна не доставляло мне никакого
удовольствия.
- И мать, и сестра...- Петр Свистун наконец разомкнул руки.
Потоптавшись еще немного, он отошел на шаг или два и сел в кресло.
И только тут до меня дошло, что я дал маху. Скорее всего, планет, где
все, как у нас, не существует в природе. Моя мать умерла от рака пять лет
назад, я тогда кончал восьмой класс. А здесь... а здесь она жива и здорова.
То же, кстати, и с дедом Макаром. Незадолго до отлета (я жил тогда в
Звездном городке) я получил письмо от тетки Сони, из которого узнал, что дед
Макар, увы, преставился. Кажется, на девяносто девятом году. А здесь он
жив-живехонек и помирать не собирается. Вчера я встретил его в проулке. Он
шагал с озера Песчаного, волоча на кукане щуку.
- Эдька, здравствуй! - Он вскинул руку вверх.
Я ожидал, что он ударится в воспоминания, как это сделал бы наш, земной
дед Макар,- нет, только улыбнулся, сказал что-то насчет дождя и двинулся
дальше.
- Очень рад,- сказал я, имея в виду мать и сестру.
- Велели кланяться,- добавил Петр Свистун.
- Да, да, при мне дело было,- подал голос и Андрей Фридрихович.
Я даже вздрогнул от неожиданности. Это был голос нашего, земного Андрея
Фридриховича, я узнал бы его среди тысяч других. Было в нем что-то такое,
что заставляло думать: "Силен человек!" Помню, однажды я зачитался до
полуночи и в школу пришел совершенно разбитый. Голова трещала. Я думал -
усну за партой. Не тут-то было! Первым уроком была история.
Андрей Фридрихович вошел, скользнул взглядом по мальчишечьим и
девчоночьим головам, пробормотал что-то нечленораздельное: "Гм-гм!" - или
что-то в этом роде, произнес первую фразу:
- Итак, на чем мы с вами остановились.
Кто-то бросил с задней парты, что остановились мы на Борисе Годунове.
- Итак,- продолжал Андрей Фридрихович пронзительным голосом, который не
гармонировал с его фигурой и всем видом,- итак, Борис Годунов - это такая
личность, которая издавна привлекала историков (Карамзина, например) и
неисториков (Пушкина, например)...- И пошел, и пошел... Голос Андрея
Фридриховича крепчал, становился раздражительнее и пронзительнее с каждой
минутой... У меня и сон пропал!
И еще, помню, во время перемены мы окружили Андрея Фридриховича и
кто-то сказал: - Борис Годунов, конечно, фигура, а вообще-то России не везло
на царей!
Андрей Фридрихович закатил глаза: "Увы!" - и больше ничего не добавил.
Он не любил обобщений, даже если эти обобщения касались далекого прошлого.
Во всем же остальном он был здешний, вполне здешний. И одет был
по-здешнему, так же, как и Петр Свистун,- шорты, туфли с ромбиками на
носках, рубашка защитного цвета с короткими рукавами. Только у Петра
Свистуна на правом плече была оттиснута фабричным способом сова, птица
мудрости, которую природа наделила способностью видеть и в темноте, а у
Андрея Фридриховича никакой совы не было. Наверное, сова на этой планете
является символом власти, подумал я.
II
Не стану передавать подробностей этой удивительной, хотя, к сожалению,
и слишком краткой встречи.
Остановлюсь только на отдельных моментах, которые, как мне кажется,
представляют интерес для науки.
После крепких объятий все опять уселись на своих местах. Я не знал,
садиться мне или обождать, когда скажут, и прошелся из угла в угол,
разглядывая скромную, почти спартанскую обитель здешнего председателя.
Но я забыл сказать, что еще сравнительно недавно, лет десять -
пятнадцать назад, здесь все было не так, как теперь. Бывало, и пообедать без
монеты - дудки, не пообедаешь, и обитель у Ивана Павлыча была не в пример
нынешней, то есть совсем не спартанская.
По рассказам мальцов-огольцов, упразднение денежной системы прошло в
общем-то безболезненно.
И это понятно. Зарплата росла, а цены на товары и предметы снижались. А
так как деньги любят, чтобы их тратили, то каждый покупал, что ему надо и
чего не надо. Есть, скажем, сервиз, гарнитур, пять-шесть костюмов и платьев,
казалось бы, куда больше,- так нет, после очередной получки человек покупает
еще один сервиз, еще один гарнитур и вдобавок пару новых костюмов и платьев.
Люди до того захламили свои квартиры всякими ненужными вещами вроде
хрусталя, фарфора, мебели (отечественной и импортной), одежды и обуви (обувь
здесь в ходу импортная), что им стало тесно. В буквальном и переносном
смысле тесно... Пришлось идти на расширение. Кто имел одну комнату, требовал
две, кто имел две, стал требовать три, четыре - и так до бесконечности.
Правительство думало, думало, как быть дальше, и наконец решило
упразднить денежную систему. В связи с этим в газетах появились статьи, в
которых деньги предавались анафеме. Один ученый член-корреспондент, говорят,
доказывал, что деньги порождают алчность, взяточничество, лицемерие,
карьеризм, двурушничество, очковтирательство, сибаритство, рабское
пресмыкательство, обжорство, распутство, словом, чуть ли не все пороки,
известные человечеству. Здешнему человечеству, разумеется.
Упразднение, как я уже говорил, прошло в общем безболезненно и не
вызвало брожения умов. Конечно, люди лишались некоторых удовольствий -
получать деньги, толкаясь у кассы, считать и пересчитывать, шурша бумажками,
торговать на базарах, стараясь сбыть подороже... Зато приобретали и многие
выгоды.
Чего стоила, например, экономия на кошельках! А карманы? Раньше,
говорят, они дырявились в два счета, особенно от серебряных рублевиков и
полтинников.
А теперь - милое дело! -- в карманах хоть шаром покати. И дыр стало
гораздо, гораздо меньше.
Объявлено было вечером, а с утра, еще до рассвета, возле магазина
собралась порядочная толпа, человек тридцать-сорок, большей частью женщины.
Стояли, судачили о том, хорошо это или плохо, а если хорошо, то надолго ли
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг