глядя в окно. Он имел в виду площадку перед кафе.
- Не-а. - Алик лениво кинул полуобгрызенную ножку и принялся вытирать
пальцы салфеткой. При этом его взгляд, проехав по компании, обратился к
стойке. Персонала в кафе был один мужчина старше сорока пяти. Он что-то
переставлял за гудящей экспресс-кухней.
- Хорошее время лето! - громко сказал Михаил. - Ночи светлые, ехать
легко.
- Не надо, шеф. Это местная братва, хозяин им наверняка платит. - При
желании Алик мог говорить вообще не разжимая губ и очень быстро. - У вас
есть что-нибудь? У меня есть, но все равно не надо.
- Хороший вкус, - раздался голос. Каких угодно слов можно было
ожидать, но только не этих. Михаил поднял глаза.
- Но виски "Чивас Регал" лучше, - продолжал подошедший амбал,
разглядывая этикетку "Ахтамара", который Михаил успел уполовинить.
Чтобы лучше видеть, амбал наклонил бутылку, положив прямо на горлышко
указательный палец с грязным ногтем.
- Только дорогое, спасу нет. И здесь не продается. Одолжили бы,
мужики, на бутылочку. Заодно и подкинули б, вы же при колесах. А то мы и
сами можем. Тачка у вас что на...
Это все, что он успел сказать. Зря сказал. И отвернулся к своим зря.
Прямым указательным - в сонную артерию, толчком в плечо - чтобы валился
быстрее.
Пока Алик вынимал то, что у него там с собой было, еще один из
подскочивших амбалов остался без глаза, летящая бутылка отбита в воздухе,
из двоих один растянулся, наткнувшись на опрокинутый столик, четвертого
снес выстрелом Алик.
Заключительным аккордом прозвучал звонкий хлопок бутылки "Ахтамара",
которую Михаил успел подхватить, о затылок летящего через столик. Точка.
У Михаила слегка потрясывалось в селезенке. Он оглядел поле, точнее
назвать - уголок сражения.
Первый и четвертый лежат, второй подвывает, зажимая лицо, третий
копошится. Михаил решил ему не добавлять.
Кинул остаток денег хозяину, который стоял за стойкой с поднятыми
руками. Поднимешь, если тебе в щеку упирается воняющее порохом дуло.
Револьвер "лилипут", конечно, не "люгер", но в барабане у него еще две
пули, а третьей только что ухлопали твоего человечка.
- На лечение и похороны. Боюсь, этого мало, чтоб ты нас забыл, так
что скоро мне придется раскошелиться и на твои похороны тоже.
В "Турбо" Михаилу больше не требовалось сдерживать ярость.
- Вообразил себя агентом с лицензией на убийство, сучонок этакий?!
- А что было делать? Вы ж этого, первого, тоже. Я такой удар знаю,
"укус змеи" называется, забыл только, как по-японски.
- "По-японски"... Веди, не дергайся, в кювет меня не свали. Мысли,
что дальше делать, имеешь?
Алик всем своим устремленным на дорогу видом показывал: ты старший,
ты и решай. "В кювет бы неплохо, - подумал Михаил, - дурачка этого только
жалко".
- С трассы убежать сумеешь?
- Нон проблемас.
- По-умному убежать, я имею...
- Нон проблемас, - повторил Алик, упрямо не глядя на Михаила.
- Вот и убеги. И домой меня привези. - Михаил усмехнулся. - На базу.
Там станем решать, затаиться и ждать, может, само обойдется, иль у кого
помощи просить.
Если уж так получилось и парень оказался посвящен во многое, Михаил
решил не таиться от него и еще в одном. До сего дня один тезка-Мишка,
которого он вытащил из похожей ситуации, видел, что Михаил может в схватке.
Он этого никогда не афишировал. С другой стороны, Алик - единственный, кто
впрямую наблюдал главный результат работы Михаила и поэтому оказался как бы
причастным к высшим тайнам. Вот не грех ему и еще кое-что узнать.
К тому же Михаилу захотелось созорничать, чтобы увидеть физиономию
Алика.
Он доверился чутью и знанию местности своего водителя, не мешая Алику
выбрать место съезда с трассы, несмотря на то что для этого им
пришлось-таки миновать один мерзкий городишко, где наверняка могли быть
оповещены.
Но он видел капли пота на лбу и щеках Алика, сведенные на баранке
пальцы и предпочел не вмешиваться. Парень понимает, чем рискует, а если
понимает, то рискует не напрасно.
Зато почти сразу потом они соскочили сперва на проселок, следом,
после пары глухих уснувших, а может, мертвых деревенек, - в лес, и пошли
петлять лесной неведомой дорогой. Яркая полная луна то вылезала из-за
черных елей, то скрывалась за ними.
Продолжая ход задуманной шутки, Михаил ближе к полуночи начал то и
дело включать часы на зеркале. Наконец без пяти минут оставил включенными
совершенно, а без одной двенадцать велел остановить машину и выходить.
Июльскую ночь наполняла тишина, особенно ощущаемая после того, как
мотор был заглушен. "Сплюсплю!" - крикнул козодой, и это было странно,
потому что откуда быть козодою в лесу.
"Только бы не взвыл филин, - подумал Михаил. - От того, что я
придумал, парень просто лишится дара речи, а так может не только в штаны
наложить, а и чего похуже. Кто выдумал, что филин ухает? Он взвывает".
- Алик, слушай меня внимательно, - сказал он, придавая голосу
подходящую торжественность.
- Слушаю, шеф. То есть Михаил. Я слушаю вас.
- Я ведь не знал, какой дорогой ты меня повезешь, так?
- Так. Не знали... Это на Пятницу, а потом поворот еще...
- Погоди. Сейчас не это важно. Путь я тебе не указывал?
- Не указывали.
- И сейчас пришла мне в голову мысль... Посмотри-ка на часы?
- Два раза два нуля. Полночь.
- Пришла мне мысль, что опять мы остались без денег. Мы едем из
деловой командировки, и у нас нет денег. У меня нет денег. Поэтому я... -
Он нагнулся к ближайшему камню, отвалил его и достал плотный бумажный
сверточек, накрест перетянутый шпагатом. - Поэтому я достал для нас деньги,
чтобы мы благополучно добрались, без помех, буде возникнут. Достал - в
полночь. Усекаешь?
Вид физиономии Алика его удовлетворил. Более чем. Пришлось хватать за
рукав, трясти, кричать в ухо:
- Это фокус! Я пошутил, дурак! У меня ж в рукаве были!
Минут десять спустя они выбирались с глухой лесной дороги. Михаил
сказал;
- Вообще-то мне такой юмор несвойственен.
- Да уж несвойственен. Куда как.
- Говори лучше, где у тебя бутылка припрятана, а то мне этот жлоб
помешал, надо стресс снять.
Михаил врал. У него не было стресса. Его душила глухая и черная, как
эта июльская ночь, тоска. Пачка оказалась чересчур толстой, что могло
означать только новое задание в самом ближайшем будущем. Или сразу
несколько.
Что же до той помощи, которую он обещал Алику попросить, то и здесь
он кривил душой.
У НЕЕ помощи попросить нельзя. ОНА не помогала. ОНА только
приказывала.
Глава 5
вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка
Под плакучими ивами -
вода, вода, вода.
За снегами, за зимами -
луга, луга, луга.
Над ночной тишиной
месяц лег золотой.
Месяц...
Ивы. Странно думать об ивах, когда в воде отражаются сосны. И вода
черная, быстрая, бегучая.
Женский профиль в неосвещенном окне. Какая тоска! И никого рядом,
никого. И ночь.
Цепочки, цепочки, цепочки огней. Гул. Частый. То на небо, то с неба.
Где же здесь увидеть месяц в небе.
Они слишком часто взлетают и садятся. По одному, парами, звеньями.
Она знает, она видит их.
Завтра последнее испытание, и она целый месяц будет жить дома, в
московской квартире. Тихо, тепло, уютно, знакомо.
Тихо, сумрачно, пусто, страшно.
Она выговорила у них себе это право. Выторговала. Пусть в квартире
живут только тени, но это родные тени. Все, что у нее осталось родного.
Знакомая панорама из окна. Мост внизу и на углу, на повороте из-под
моста светофор. Нелепый, тройной, поставили в прошлом году.
С этого мости стреляли танки в девяносто третьем, а ее не было дома.
Она была предусмотрительно увезена, хотя тогда еще ничего не понимала,
дурочка, а они увезли ее и спрятали на целых три недели.
Надо идти спать, и завтра с утра снова кислая рожа Бусыгина,
надоевшая хуже горькой редьки. Кто он, полковник? Не меньше...
(Но позвольте, Бусыгин ведь действительно полковник, и ей это
прекрасно известно. Он ее муж, и их дом - нормальный дом, с налаженной
жизнью. Только вот детей нет. Какие же тени, откуда? И что это за место,
она ни разу тут не бывала. Песня... странная какая-то.)
...Над ночной тишиной месяц лег золотой. Месяц... Они убивают тишину.
Она помогает им.
Надо идти спать. вспышка - цветы - дорога - зеленый газон - вспышка
Глава 6
Он вскинулся разом, как от команды "подъем!". Посидел, вспоминая. Вот
же суки!
Сегодня была "визия". "Визия" и немножко "рассказки". Это означало,
что можно не торопиться, но он все же черкнул в блокноте на столике рядом
основные моменты.
"Женщина - авиабаза - испытания - московская квартира в большом,
вероятно, сталинского времени доме - муж, Бусыгин, полковник - тройной
светофор на углу, на выезде из-под моста... ("Э, да я, кажется, знаю, что
это за мост!") ...в ракурсе как примерно с пятого этажа".
Бросил карандаш, сладко потянулся. Вновь поднял и поправил: "Как
примерно с третьего". Надо же учитывать потолки сталинских домов. Мурзик
вспрыгнул к нему на постель, заурчал.
- Вот так, Мурзилище, не то что у нас с тобой жилплощадь, у
разночинцев-демократов. Милька тебя не обижала?
Выпустив когти, кот начал бешено месить лапами его голое бедро.
- Пшел! - Отброшенный, кот шваркнулся о стену. - У, животное.
По всем основаниям, у Михаила сегодня должно было быть хорошее
настроение. Оттого, что добрались без новых приключений - раз. Оттого, что,
как бы к этому ни относиться, но деньжат ОНА отвалила порядочно, а с ними
все-таки лучше, чем без них - два.
Подумав о НЕЙ, он даже не испытал знакомого озноба, и это тоже было
хорошим признаком. Видать, чем-то сильно мешал этот Боровский. Ну и пес с
ним, не будем о нем.
Михаил прошел на кухню сменить Мурзикову еду.
"И наконец, - подумал он, отпихивая трущегося кота, - сам факт, что
сегодня была "визия", дает нам отпуск по меньшей мере на неделю - это три.
Настроение должно быть как минимум выше среднего. Но этого нет".
Прокручивая в ванной сегодняшний сон, он вновь ощутил тоску и
одиночество той женщины в ночи.
"Визия" была странной, ни на что прежнее не похожей. В ней
присутствовало нечто, не испытанное прежде, точно он на время очутился в
том, кого ему показывали, в этой женщине, смотрел ее глазами, чувствовал
чужое, как свое. Такого еще не бывало.
Незнакомая песня на фоне взлетающих и садящихся военных самолетов.
Тихая, беспомощная, отчаявшаяся.
Этот вид отчаяния был ему знаком, сродни его собственному, пережитому
и задавленному в себе когда-то.
Михаил поглядел на белые незагорающие шрамы у себя на запястьях и
локтевых сгибах. Шрамов было по нескольку и на левой и на правой руке.
Тупая игла вошла в позвоночник на месте перелома.
Женщина со своей далекой песней заставила его вспомнить.
Не очень понимая, что делает, он машинально оделся и вышел, погладив
напоследок Мурзика. Дверь аккуратно защелкнула оба своих замка. Не спеша
спустился, проверил газеты, которых не могло быть в его ящике, затянутом
пылью и паутиной. Раскланялся с соседом с первого этажа, не обращая
внимания на его дежурное изумление; через минуту сосед забудет, что кого-то
видел. Улица встретила его шумом и солнцем.
Теперь он станет кружить по городу, спускаться в метро и выходить из
него на случайных станциях. Бродить по улицам и переулкам, заглядывать в
кафе и торговые центры и выходить из них, ничего не купив.
В такие дни для него не существовало развлечений, он был равнодушен к
улыбкам девушек и оскалам шпаны. Не делал различий между грязью оптовых
рынков и сиянием праздничных витрин.
В такие дни он терял чутье.
Такие дни надо было пережить.
Глава 7
Надо спать... надо спать... надо спать...
Какого черта! Зачем спать, если она только что проснулась! И
прекрасно выспалась притом. Без этого осточертевшего Бусыгина, кислая рожа
которого не будет надоедать ей целых две недели, начиная с сегодняшнего
дня.
Елена Евгеньевна засмеялась, еще не разомкнув век, и подняла над
собой руку, ловя солнце. Так она всегда делала в детстве.
Одним прыжком выскочила из постели, распахнула шторы. Сегодня она
могла себе позволить все, сегодня она была одна.
"Муж в служебной командировке, а тебе только тридцать, и на дворе
лето. - Елена Евгеньевна посмотрелась в зеркало. - Что может быть лучше.
Хотя, вот тут вполне могло бы быть лучше. И вот тут. И вот тут тоже. Да и
тут не мешало бы".
Фу! Раскритиковала! Елена Евгеньевна показала зеркалу язык.
Обернулась к окну. Дурацкий тройной светофор горел красным. Полгода она не
может к нему привыкнуть, так нате вам - еще и весь красный!
От обиды на светофор она решила вместо умывания пить кофе.
"Сегодня, голуба моя, - подумала Елена Евгеньевна, - я угощу тебя
кофе "по-особому". Ты, конечно, и сама знаешь, что заваривать кофе
"по-особому" тебе не рекомендуется даже наедине с самой собой, но я тебя
все-таки угощу. А то слишком многое тебе стали не рекомендовать в последнее
время. И кто? Андрей Львович. Что он понимает? Сегодня, на радости такой,
что муж уехал, - можно".
Ведя такой внутренний диалог, а может, и монолог, Елена Евгеньевна
накинула поверх сорочки голубой пеньюар и прошла в кухню. Огромную кухню их
огромной трехкомнатной квартиры.
Эта квартира принадлежала сперва деду Елены Евгеньевны, большому
генералу, затем отцу - академику и лауреату. Она находилась в доме на
набережной, но не в том, а гораздо дальше, в западную сторону и, можно
сказать, почти в центре.
Елене Евгеньевне действительно было тридцать лет. Ровно тридцать, и
она могла не скрывать этого ни от себя, ни от окружающих.
Смуглая, чуть полноватая брюнетка с озорной улыбкой и глазами того
цвета, который сама называла зеленым, хотя он был серым. У нее была родинка
над губой, родинка над правой бровью и родинка в паху. Один клычок у нее
чуть кривился.
Ее муж, гораздо старше ее, имел воинское звание полковника, хотя в
той работе, которой он сейчас занимался, оно значительной роли не играло.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг