Просто когда-то оно как бы прилагалось к должности, которую он некоторое
время занимал. Делая любовь со своей "очаровашкой", полковнику особенно
нравилось целовать третью ее родинку. "Очаровашка" постанывала или
хихикала, в зависимости от настроения, и дрыгала полной ножкой.
И вместе с тем эта женщина вела две совершенно разные жизни.
На кухне Елена Евгеньевна, напевая, вынула из горки чашечку хорошего,
но не самого лучшего, что имелся в доме, фарфора, насыпала кофе, сахару,
налила воды из холодного чайника. Глубоко вздохнула, как будто решаясь.
Она поставила чашечку на стол перед собой, расположив ее в ладонях
так, чтобы между каждой розовой полной ладошкой и вогнуто-резным боком
чашечки оставалось не более сантиметра. Потом закрыла глаза. На лбу Елены
Евгеньевны пролегла строгая прямая складочка. От жидкости в чашке
заструился парок. Через десять секунд кофе кипел, а еще через полминуты
строгая складочка на чистом выпуклом лбу Елены Евгеньевны разгладилась без
следа, оставив лишь крохотные бисеринки пота.
Елена Евгеньевна с удовольствием попила кофе и, по-прежнему напевая,
отправилась принимать свою утреннюю ванну. Голубой пеньюар она оставила на
стульчике в кухне.
Елена Евгеньевна особо не напрягалась, чтобы вскипятить кофе у себя
между ладонями. Напротив, она приложила определенное усилие, чтобы
высвободить только ту крошечку энергии, что была необходима для этого, и ни
в коем случае не больше.
Это сдерживание потребовало от Елены Евгеньевны примерно столько же
сил, сколько она потратила, чтобы сбить лучом живущей в ней
электромагнитной пушки среднюю тактическую ракету "Свирель" на секретном
полигоне в Лесках за Гагарином месяц назад.
Там Елена Евгеньевна повторила опыт американцев. Ими впервые в
мировой практике была сбита средняя тактическая ракета израильского
производства на полигоне "Уайтхендз" в штате Нью-Мексико 11 февраля 1996
года.
Сбита не чем-нибудь, а боевым лазером "Миракл". Елена Евгеньевна
могла делать подобные вещи без какой бы то ни было техники. Подобные - и
многие другие.
Глава 8
Уже одетая и накрашенная, Елена Евгеньевна вошла в спальню, чтобы
задернуть шторы, но замерла, не доведя желтую ткань до середины.
Что-то почудилось ей в виденой-перевиденой картине за окном. Будто не
знакомый пейзаж напротив, а сосновый лес. Темнота, ночь и цветные огни в
ночном небе.
Послышалась грустная-грустная песня, только слов не разобрать,
...вода, вода, вода... Сердце сжало жутким одиночеством, которого не было и
быть у Елены Евгеньевны не могло.
За снегами, за зимами - луга, луга, луга... ...Над ночной тишиной
месяц лег золотой. Месяц...
В квартире сделалось вдруг так угрюмо, и пусто, и чуждо. Только тени
здесь были родными. Какие тени? Чьи? Этого Елена Евгеньевна не могла себе
объяснить. Кто-то, кажется, звал ее, а может быть, это только посвист
печального ветра в сухих стеблях синей травы? Почему - синей?
Елена Евгеньевна-первая струсила, но на помощь ей пришла Елена
Евгеньевна-вторая.
Она решительно задернула штору, подвела раскисшую Елену-первую к
креслу и усадила. Сунула в губы сигарету, зажгла, затянулась.
Объединившиеся Елены Евгеньевны перешли в гостиную, открыли бар и налили
себе хорошую дозу коньяку.
В голове от коньяка сразу зазвенело, и это совпало с сигналом
телефона.
- С добрым утром, Елена Евгеньевна, это Андрей Львович.
"Вот номер, - подумала успокоенная сигаретой и коньяком Елена. - Кой
дьявол им нужен от меня так скоро? Допустим, Бусыгин в командировке две
недели, но хоть неделю-то могли дать мне погулять?"
Андрей Львович был куратором и научным руководителем Елены Евгеньевны
из второй ее, тайной, жизни. Полными именами они называли друг друга
исключительно издеваясь.
- Андрюша, хрена ли тебе нужно, я в кои веки мужика отправила.
Отвянь, а? Хоть на недельку.
- Во-первых, отправила не ты.
- Ну, его институт, или фирма, или предприятие, или где он там, черт
бы его ел с его лысиной и рогами.
- Во-вторых, отправили его мы.
- Зачем?
- Старуха, ты нужна. Идет третья серия по "Антаресу", если ты еще не
забыла.
- Ты ополоумел? Такое - по телефону.
- Не-а. У тебя зубы не болят часом?
- При чем тут...
- А притом, что у нас тут один умелец выдумал штуку, от которой весь
твой дом сейчас трясется мелкой противной дрожью, а ты того и не замечаешь.
И никто не замечает, кроме нехороших людей, которые любят подслушивать
чужие тайны. У них - зубы болят.
- Ну-ну, - недоверчиво протянула Елена Евгеньевна. Вторая ее жизнь
пока длилась лишь несколько лет, но кое-какие правила в ней она усвоила раз
и навсегда.
- Это я тебе очень популярно объяснил. Для простых. А так можешь не
сомневаться, проверено. Еще одно дополнение к остальному, что покоит твой
сон и вообще жизнь, ты ведь понимаешь?
- Ладно, вам виднее. Когда я нужна? И куда? Туда же?
- Куда - не совсем туда же, а когда... машина будет завтра в шесть.
Потом два часа лету.
- О-о! - Елена Евгеньевна застонала.
- Зато там всего день и сразу обратно. А насчет сегодня...
- Что?! - Елены Евгеньевны-обе почувствовали неподдельное
возмущение. - Еще и сегодня?!
- Нет, я подумал... возвращаясь к началу нашего разговора. О рогах
Бусыгина. Может, там найдется место еще одному отросточку, а?
- Нахал. Если у тебя все, то я кладу трубку. Завтра в шесть утра
чтобы машина была четко, ибо если хоть минута сна, которой я пожертвую,
окажется лишней...
- Меня постигнет судьба учебной цели "Альбатрос", - закончил за Елену
Андрей Львович, - а эта судьба была печальна.
Вновь несколько растерявшаяся Елена Евгеньевна не нашлась, что
ответить, и поэтому отбой дал он.
"Хорошо же, - подумала Елена Евгеньевна, окончательно становясь
Еленой-второй. - Черт с вами. Но сегодняшний день - мой. Пущусь во все
тяжкие".
И она пустилась во все тяжкие с такой страстью и азартом, что к шести
пополудни, после двух косметических салонов, трех торговых центров и одного
показа высокой моды в "Люксе" даже несколько запыхалась.
Отдышаться присела в креслице первого попавшегося летнего уличного
кафе и услышала вопрос, не слишком ее удививший:
- Скажите, девушка, вам когда-нибудь снятся сны?
Спрашивающий, сосед по столику, случайный, конечно, - мужчина в
светлой, даже на вид хрусткой рубашке. Широкие скулы, светлые волосы,
волной зачесанные назад. Хорошее лицо.
На Елену Евгеньевну не смотрел. Разглядывал куколку-сувенир, держа ее
перед собой. Смерть ростом в палец, с косой и в балахоне. Из-за балахона,
под которым было что-то подложено. Смерть казалась упитаннее обычного.
Создавалось впечатление, что он обращается к ней. Одновременно он
пытался заставить Смерть-колобок стоять на столе прямо. Из этого ничего не
получалось.
Елена Евгеньевна уже хотела привычным образом отбрить приставалу,
который и посмотреть на нее не удосужился. Наверное, мнит себе, что так -
"создает впечатление". Еще псих какой, не приведи...
Но он поднял к ней очень светлые глаза, и она увидела, какие они у
него нечеловечески печальные.
- Да, - сказала Елена Евгеньевна-вторая против своей железной воли. -
Да, мне снятся сны. Сегодня мне приснился очень странный сон. Хотите, я
расскажу вам?
Глава 9
Волки в тот день пришли прямо на территорию базы отдыха. Был январь,
Крещение, самая волчья пора, тем более что отдыхающих - ноль и на все три
базы один сторож. Он, Павел.
Располагаются базы особняком, на длинном мысу-стрелке, протянувшемся к
середине Ляшского озера. До берега впереди - полтора километра, до берегов
по сторонам - по пять с гаком. Только собак слыхать в звездные ночи.
Дорога - одна-единственная, через лес. Отдыхающим нравится. Летом.
Зимой в эти садовые домики без печек только чокнутый поедет. Или якут какой
закоренелый. А сторожка, что ж сторожка - ну, шесть человек в ней
поместится, ну, восемь.
Вот. Пришли, значит, волки-то. Прямо днем, нагло. За ним, Павлом,
пришли. Всю неделю Павловых собак подбирали, а теперь, надо понимать,
человечинки им захотелось. Сладенького.
Павел прервал неторопливый рассказ, почесал под бородой. Продолжил
то, что делал. Толстые пальцы его мощных рук двигались удивительно проворно
и аккуратно, собирая двигатель катера типа "Амур". Павел только что
перебрал его, чахлый, старенький, от 412-го "Москвича", полагающийся
"Амуру" по штату.
- А дальше? - не утерпел самый младший из затаивших дыхание оравы
ребят.
Видно было, что это городские дети. Их папы и мамы, а по большей
части - дедушки и бабушки плескались сейчас за мыском, загорали на травяном
пляже, катались на лодках и водных велосипедах, а самые смелые пробовали
овладеть сложным искусством виндсерфинга.
Роскошь вроде водных мотоциклов, яхт, парусных гоночных катамаранов
имелась на двух других базах, там Павел летом не работал, он их только
сторожил зимой.
Здесь, на базе отдыха "Наутилус", Павел прожил практически безвылазно
три года.
"И каких года, - подумалось ему. - А что сказать, хороших года. Самых
тихих три года в твоей жизни, Пашка Геракл".
- Да что ты жо... - оглянулся на детей. - Что ты корму свою отвесил!
Сколько раз говорено; стоять прямо и мачту на себя! - заорал он вдруг.
Кругленький дядечка на кремовом виндгляйдере "ложке" виновато окунал в
воду угол косого треугольного паруса. Свободной рукой махнул ответно.
- Это ж проще, чем велосипед! Эх!..
- Дальше, дядь Паш, - напомнил пацан.
- Что ж дальше, - буркнул Павел, возвращаясь к двигателю. - Вы шкуры
в клубе видели?
- Ага. Все четыре.
- Ну вот, а было их пять, потому что одну я подарил.
- Кому подарили, дядь Паш? - спросила пигалица в том возрасте, когда
девчонки на пляже еще обходятся одними трусиками.
- Одному человеку подарил. Вырастешь, я тебе тоже подарю.
- Вы их из ружья? - солидно спросил мальчик в пляжной шапочке с
удивительным козырьком.
- Ты, Вовка, знаешь, что не из ружья, - отвечал, не оборачиваясь,
Павел. Он заканчивал работу.
- Ножиком?
- И не ножиком.
- Дядь Паша его трансформером! - радостно взвизгнул какой-то карапет.
- Дядь Паша всех пять волка голыми руками, - чуть укорачивая и кривя
грамматику, пояснил солидный Вовка и оглядел всех. - Поэтому у него шрамов
столько.
Руки Павла, шея и лицо, где не было закрыто курчавой жесткой бородой,
являли собой прямо-таки переплетение шрамов самой разной величины и
конфигурации. То же было и по всему телу, поэтому Павел в любую жару носил
тельняшку с длинными рукавами и линялые джинсы, не подворачивая.
- Ничего, мелкота, - сказал Павел, накидывая колпачки на свечи, - на
мне заживает быстро.
Он вылез и захлопнул створки лючка. Уже хотел скомандовать
изготовившемуся на водительском сиденье Вовке: "Запускай!" - но тут на
верхней ступеньке лестницы, что вела с причала на берег, появилась
голенастая некрасивая девочка.
- Вовка! - закричала она. - Автобус суббот-воскресных отдыхающих
привез, твоя мама приехала, иди! Вовка умоляюще уставился на Павла.
- Ладно, - сказал Павел. - Без тебя не буду. На полчаса считай себя
свободным. И все свободны - марш!.. Ребята кинулись вслед за Вовкой.
- Марш новых отдыхающих встречать, - повторил Павел задумчиво, глядя
на убегающую мелкоту с непонятной стороннему взгляду грустью.
"Тоже не мешало бы взглянуть, - подумал он, - какие они там еще
новые. Распускаться мне никак нельзя, а то подловят. Хотя если до сих пор
никто не явился, теперь и подавно гостей ждать нечего. Быльем поросло.
Волна улеглась, да только путь назад тебе заказан. С такой рожей тебя на
первом углу узнают, да, Геракл? Да и вообще... вот именно - вообще".
С неожиданно вскипевшей злостью он посмотрел на свои испещренные
шрамами руки невероятной мощи, приблизил ладони.
- Заживают, - прорычал сдавленно. - Быстро заживают...
И вдруг с размаху ударил тыльной стороной руки о гвоздь, торчащий с
изнанки высокого настила пирса; он все еще находился в катере.
Гвоздь прошел насквозь. Павел глухо застонал и следующим движением
сдернул руку. Темная кровь закапала в черную воду озера.
Павел опустил руку в воду, поболтал ею там. Видны были кровящие точки
в местах входа и выхода гвоздя.
"Ишь, ты, Христос. Как есть чистый Христос. Чистой Ляшской воды
Христосик".
Он стал успокаиваться после своей вспышки. Вынул все еще кровоточащую
кисть из воды, прижал к груди, побаюкал.
- Дядя Паша, вы поранились? - Голенастая девочка-подросток не ушла
вместе с остальными. - Вам больно?
Она никогда не замечала шрамов Павла. Он ей очень нравился. Он был
такой красивый.
- Поранился? - удивился Павел. - Мне больно? С чего ты взяла, Танька?
Смотри, у меня все в порядке.
В доказательство он пошевелил пальцами сперва одной, потом другой
руки. И верно - ни следа отверстия, ни следа раны, ни следа крови.
- Я и не думал раниться. Что я - косорукий какой? Но на тельняшечьей
груди алели свежие полосы и пятна, и девочка Таня недоверчиво смотрела на
них.
Глава 10
"Что это, удача? Везение, случайность?" - думал Михаил по мере того,
как чрезвычайно интересная женщина лет двадцати пяти - тридцати, так
неожиданно оказавшаяся рядом посреди огромного города, рассказывала о своем
сегодняшнем сновидении.
Рассказывала "визию", которую сегодня дали Михаилу. Он непроизвольно
прикрыл фигурку карикатурной Смерти рукой. Улыбнулся замолкнувшей женщине.
Та, кажется, и сама была не рада своим внезапным откровениям.
- Дайте мне прикурить, - сказала женщина. Безусловно, она была
хороша. Она была даже красива. Смугловатая, с усиками на губе и двумя
приметными родинками-мушками у рта и брови. Янтарного цвета кофточка,
жилетка тончайшей палевой замши подчеркивает полную грудь. Удлиненные
мерцающие глаза и маленькое ушко из-под спустившейся смоляной пряди. Очень
со вкусом украшения и чрезвычайно тонкий тщательный макияж. С изюминкой
баба.
Михаил почувствовал, что сегодняшний "такой" день его кончился.
- Я не ношу огня, - виновато развел он руками. При этом незаметно
выбросил дурацкую куколку - зачем только покупал? - подальше в сторону. -
Секундочку.
Елена Евгеньевна не без удовольствия отметила, как тотчас же
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг