Задача, стоявшая перед сотрудниками лаборатории, требовала
спокойствия, внимательности и неторопливости. Надо было заготовить
аппараты, проверить кассеты, зарядить их койперитовой пылью. Проверка
кассет проводилась с тончайшими приборами, улавливающими малейшие признаки
расщепления ядер койперита.
Койперит в первый раз выводился из-под защиты толстых стен серого
здания, в таком количестве, которое должно было дать огромную энергию.
Последняя серия кассет была испытана самим Горновым. Она удовлетворяла всем
требованиям. Несмотря на сравнительно небольшую толщину стенок, кассеты не
пропускали никаких частиц космических лучей, от которых могло бы начаться
лавинообразное расщепление ядер койперита.
Но перед зарядкой необходимо было испытывать каждую кассету отдельно.
Этот процесс был длительным. Работа проводилась в герметических камерах, в
абсолютной темноте, под защитой тяжелых свинцовых скафандров.
В перерывы между работой все собирались в одной из комнат лаборатории.
Сотрудники находились в спокойном деятельном состоянии, полны уверенности в
том, что к сроку справятся с работой.
Некоторую нервозность проявлял Исатай. Обычно бодрый и жизнерадостный,
он стал беспокоен, постоянно возвращался к разговорам о подводниках, что с
ними будет, если они не успеют к сроку проверить кассеты. Эти разговоры
вносили волнение. Рейкин, один из лучших ассистентов Горнова, сказал как-то
раз:
- Если вы, Исатай, не можете не говорить об этом,, выходите в другой
кабинет и там кричите, что угодно стенам. Они толстые - выдержат.
Исатай замолчал, но тревожное состояние изредка прорывалось в его
словах, тоне голоса, в лихорадочном блеске глаз.
В первые дни никто из сотрудников не выходил из серого здания.
Наконец, Виктор Николаевич решительно потребовал прекратить работу и
объявил перерыв до утра.
- Вы не можете гарантировать правильность наблюдений, если глаза ваши
слипаются от усталости и бессонницы, - сказал он.
Ассистенты ушли. Но когда все снова собрались в лаборатории, Горнов
увидел, что отдых не восстановил их сил.
За стены серого здания не проникали ни радиопередачи, ни газеты. И
лаборанты втягивались в работу. Но в краткий обеденный перерыв они
хватались за газеты, включали радио, и на них сразу обрушивались десятки
известий, вызывавших страхи и тревогу.
Морозы на севере крепчали. Сообщения Бюро погоды передавались каждые
три часа. В районе Полярного порта уже стояла температура -30°, дули
сильные ветры. Волновались не только в советской стране, но и всюду, где
были наши друзья.
Виктор Николаевич внешне был спокоен. Силы и выносливость его удивляли
всех. Он работал в лаборатории наряду со всеми, а в перерывы связывался с
Кремлем, принимал рапорты от начальников отделов Гольфстримстроя, отдавал
приказы.
В Совете Гольфстримстроя не все были так спокойны и уверены, как
Горнов. В разговорах с некоторыми из членов Горнов улавливал ноты
беспокойства и сомнения в могучем действии его койперита. Несмотря на все
более и более усиливающиеся морозы, Горнов попрежнему твердо отстаивал
решение, принятое на ночном заседании в Кремле.
- Дать приказ о выводе из моря подводников нельзя. Забить встречным
движением последние полыньи, через которые мы снабжаем кессоны и батисферы
кислородом и воздухоочистительными химикатами, это значит обречь на гибель
сотни людей. Движение в море, а не из моря должно продолжаться до тех пор,
пока мы не сможем пустить в дело ядерное горючее койперита, упорно повторял
он.
22 сентября состоялось решение чрезвычайной государственной комиссии:
"Фронт строительства Нового Гольфстрима считать угрожаемым. Назначить
академика Виктора Николаевича Горнова командующим всем фронтом
строительства".
ЗА ПРОВЕРКОЙ КАССЕТ
Исатай старался не думать о том, что происходит в Полярном порту и на
дне моря, и заставлял себя во время наблюдений сосредоточиться на .работе.
Первые дни ему это удавалось.
Но сообщения с севера с каждым днем становились более и более
тревожными. Морозы усиливались, порт уже покрывался льдами, и страх за
подводников овладевал всем существом Исатая.
В лаборатории он еще был в силах отвлечься от этих мыслей, но как
только приходил домой и включал радиоприемник, ужас охватывал его.
"Бессмысленная, жестокая жертва", - думал он.
Проверка кассет шла медленно. Кассеты подвергались обстрелу щучками
электромагнитных волн. Чуткие приборы, неоновые лампы, экраны слабым
свечением отмечали малейшие следы частиц, проникших через стенки кассет.
Работа отвлекала от страшных мыслей.
Но дома... Как только Исатай ложился и закрывал глаза, перед ним
вставали знакомые лица подводников.
Многих из них он видел в Бекмулатовске и на других авиавокзалах, где
провожали их с цветами и флагами. Счастливые и радостные садились они в
авианоезда, .отправлявшиеся на север.
Теперь они вставали перед ним бледными, с синими губами, с тусклыми
безжизненными глазами.
Исатай вскакивал с кровати и бежал в лабораторию, стараясь укрыться за
ее стенами от мучающих его призраков.
И когда в герметической камере спускался на него массивный скафандр,
он долго не начинал наблюдения. Напрягая всю волю, чтобы отогнать от себя
мучительные видения, он смотрел на стоявшие перед ним неоновые лампы,
медленно вращающиеся барабаны регистрирующих приборов, едва ощутимо
колеблющиеся стрелки на циферблатах.
Как щипцами зажало какие-то клетки мозга. Ужас подавлял все. Иногда
глаза переставали видеть.
Исатай останавливал приборы. Проводил рукой по лицу, вытирал холодный
пот. И долго сидел, всматриваясь в непроницаемую темноту.
Наконец, справившись с собой, он начинал продолжать наблюдения. И
снова несутся быстрые частицы электромагнитных волн, снова вращаются
барабаны, дрожат стрелки на циферблатах.
А ночью опять кошмары.
С каждым днем он сильней и сильней чувствовал власть над собой страха,
который подавлял все его сознание.
- Прости, Виктор, - сказал он как-то раз, оставшись наедине с
Горновым. - Я должен сказать: ты идешь на безумный и бесполезный для дела
риск. Уваров прав, иногда надо больше мужества, чтоб отступить. Положение в
Полярном порту и на подводном участке определилось. Мы не успеем спасти
подводников.
Горнов остановил серьезный взгляд на лице Исатая.
- Мы с тобой здесь не для того, чтобы пересматривать и критиковать
решения Совета Гольфстримстроя, после продолжительного молчания сухо
проговорил он, - наша задача - честно выполнить то, что на нас возложено.
Исатай болезненно прищурил глаза и затряс головой.
- Послушай, Исатай, - сказал Горнов более мягко. - Помнишь тот день,
когда два года тому назад я искал поддержки у друзей, полный сомнений, еще
неуверенный в правильности идеи. Тогда никто не решался поддержать меня.
Один ты. Отказ от своего дела смерть для человека, - говорил ты.
- Отказ, зачем отказ!..-проговорил Исатай, порывисто приложив обе руки
к сердцу.
- Подожди. Разве ты не предвидел, что путь, на который вступаем мы,
будет тяжел, что встретится масса препятствий, которые нелегко преодолеть.
- Не пущу тебя одного шагать по колючей траве шангель, сказал ты, - идем
вместе. С этого дня я полюбил тебя, как друга. До сих пор мы шли вместе.
Что же и это были только слова?
Виктор Николаевич остановился. Глаза его, казалось, проникали в самую
сокровенную глубину мыслей друга
Он ждал.
Исатай порывисто, в каком-то отчаянии схватил себя обеими руками за
голову и начал раскачивать ее из стороны в сторону.
- Ой-бой!.. Ой-бой!-Несколько раз прокричал он.-Курай мой! Я люблю
тебя, но у меня здесь... сердце. - Исатай несколько раз с силой стукнул
себя кулаком в грудь. - Там люди. Хочу не винить тебя и не могу...
ТЯЖЕЛЫЕ ДНИ
Оставшись один. Горнов вышел из серого здания и направился в сторону
пустыни.
Светила луна. Безмолвие величавой природы царило над миром.
С того дня, как в мыслях Горнова зародилась идея удержания на земле
лучистой энергии солнца и переделки климатов, его отношение к природе
пустынь переменилось. Раньше это была грозная сила, неукротимая и буйная,
часто злобная и враждебная. Песочные ураганы, смерчи, суховей, засухи,
горячие лучи солнца - все это были натиски непокорной природы.
С ней человек вел упорную борьбу, и борьба эта не всегда увенчивалась
победой.
Теперь он видел в природе пустынь союзника. Жар, накаливавший песок и
камни, горячие воздушные массы, несущиеся из далекой Гоби, разве это не та
сила, которую возьмут строители Нового Гольфстрима и ею отеплят север.
И величие пустыни говорило ему о мощи этого союзника.
Виктор Николаевич шагал по каменному плато. Дневная жара быстро
сменялась холодом. Охлаждающиеся, раскаленные за день камни трещали и
рассыпались в песок. Лучистая энергия солнца покидала землю и уносилась в
мировое пространство.
"Какое огромное количество тепла теряем мы только за одну эту
ночь,-подумал Горнов.-Его с избытком хватило бы, чтобы растопить льды
полярной бухты".
Да, это огромная сила.
На светлом фоне лунного неба высилось серое здание. В нем лежал
койперит - другая сила.
Ядерного горючего койперита, заготовленного лабораторией, тоже
достаточно, чтоб растопить лед не в одной бухте порта, а в сотнях таких
бухт.
Тень серого здания уходила далеко в глубь пустыни.
Она чернела, как грозная колонна наступающей армии.
Луна спускалась ниже, и тень становилась чернее, росла и уходила
дальше на север.
Эта величавость пустыни, царившая кругом, и эта огромная тень, как бы
потоком вытекающая из серого здания и медленно продвигающаяся к горизонту,
слива. лись в одном чувстве могущества и силы.
Работая в лаборатории, Горнов ни на час не порывал связи со
строителями. И даже в те три дня, на которые он временно был освобожден от
обязанностей начальника Гольфстримстроя, связь свою со строителями он
чувствовал сильнее, чем всегда. Он все время слышал голос страны, голос
народа. Этот голос звучал твердо и уверенно.
Приходя домой из лаборатории, Горнов, обычно, прежде всего, шел к
шкафику пневматической почты. Там на пленках, на бумажных лентах, в записях
радиоавтоматов он слышал этот голос.
Правда, там находил он и слезы и мольбы робких и слабых людей.
Но множество телеграмм от заводских коллективов, от собраний ученых и
технических обществ, от строителей Нового Гольфстрима вливало новые силы.
Сколько теплоты, сколько желания поддержать и ободрить его было в этих
письмах.
А те, о ком в эти тяжелые дни думала вся страна,подводники со дна
Полярного моря слали радиограммы, полные решимости до конца оставаться на
своем посту.
Лишь один голос - голос Уварова - вносил в эти мужественные голоса
резкий диссонанс. Страх за подводников превратил его из энтузиаста
строительства, чуть не в врага того дела, которому он до этого отдавал
всего себя.
Казалось, он уже не видел того огромного, что делалось в стране, во
всех уголках, его Родины, на заводах, на фронте строительства,
протянувшемся более, чем на десять тысяч километров с севера на юг и с юга
на север, и жил только тем, что было перед его глазами.
Донесения его с каждым днем рисовали более и более грозную картину.
Безнадежность звучала в каждом его слове.
"Гавань покрылась льдом".
"Закрыл три четверти отеплительных галлерей, перенес все термические
установки в пять главных галлерей и ими держу свободными от льда три
полыньи. Через день всякое сообщение с подводниками прекратится. Настаиваю
на своем предложении". Этой фразой он каждый раз заканчивал свой разговор.
" "Еще есть время вывести из моря хотя бы несколько сотен человек. Через
два дня не будет и этой возможности", - доносил он.
Горнов выслушивал донесения и снова твердо отдавал приказ: "Продолжать
отправку кислорода и воздухоочистителей. Взрывать и дробить лед всеми
средствами. Мобилизовать всю технику на взрывные работы".
С самого качала он дал приказ экономить воздух, химикаты для
кислородных и воздухоочистительных установок. Уменьшить расходование
кислорода.
Зная, что человек при полном покое, во время сна, расходует кислорода
меньше, чем при движении и при работе, он предложил отдыхать как можно
больше, чтобы растянуть на несколько дней имеющиеся запасы.
Бездействие, лежание, сон могли продлить жизнь.
Но подводники думали не об этом. Они взялись снимать и упаковывать в
ящики ценные приборы, части машин, все, что могло попортиться и придти в
негодность в случае, если остановится жизнь на подводном участке.
Петриченко сообщал Горнову в своем радиописьме:
"Да. Мы экономим кислород. За все дни ни один из нас не позволил
закурить папиросу или включить какой-нибудь прибор с горением,-писал он.-Но
экономим мы его для того, чтобы успеть снять и уложить ценную аппаратуру.
Когда мы лазаем и носимся по агрегатам станции, работаем, напрягаем все
силы, мы не хотим думать о том, что дыхание наше становится чаще и глубже.
К чeрту экономию!
Пусть сгорит кислород, но не раньше, чем мы закончим свое дело. Будь
спокоен, мой дорогой друг, те, кто спустится под воду после нас, найдут все
в сохранности и за короткий срок восстановят то, что было нами сделано".
Дальше Петриченко подробно описывал, как и куда были уложены
запакованные в ящики детали, приборы,. планы, чертежи.
Получив это письмо, Горнов долго в большом волнении ходил по кабинету.
- Милый друг, - мысленно обращался он к Якову Михайловичу, - ты всегда
казался многим излишне рассудительным и сдержанным, человеком холодного
расчета. Но я знаю твою душу, знаю все величие твоей души.
И тревога за подводников еще сильнее сжимала грудь. Горнова.
МЫ ДОЛЖНЫ НАЙТИ ВЫХОД
Все эти дни в Москве непрерывно работала чрезвычайная комиссия.
Горнов чувствовал, что многие члены Совета Гольфстримстроя начинают
сомневаться в правильности принятого решения. И он больше всего страшился
услышать приказ о выводе подводников.
Последний рапорт Уварова уже говорил: "Осталась одна полынья.
Завтра-послезавтра сообщение с подводниками прекратится".
"В батисферах и в кессонах осталось кислорода на три дня". Об этом
сообщал и Петриченко.
Получив эти донесения, Горнов побледнел. Он представил себе, что
делается сейчас в Полярном порту. Бухта порта покрылась льдом. Замерзает
последняя полынья.
В галлереях мощные пропеллерные насосы, упершись в бетон, рвут воду
своими огромными, как у океанских кораблей, лопастями. Из-под земли все так
же несется глухой сердитый рокот.
Вода, взбитая в пену, несется по галлереям через сотни термических
установок и возвращается в бухту. Но мороз берет верх.
Порт прекратил прием воздушно-подводных судов.
Быстрые амфибии еще прорываются через единственную полынью, выныривают
из черных глубин моря и. полуобледенелые уносятся на юг.
Грузовые гидропланы, не находя для посадки свободной воды, уходят
обратно, сделав круг над бухтой. Дирижабли, нe получив от диспетчеров
причалов, поворачивают и блуждают над безлюдной тундрой. Разгрузка
воздушного и наземного транспорта прекратилась. По тундре на многие десятки
километров протянулись неразгруженные составы. А со всех концов страны
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг