Иван пристально уставился на седоусого и румяного старика в
белоснежном, вызолоченном мундире. И тот, насупившись, надув важно щеки,
спросил:
- Ну, что еще там удумал Верховный? Комиссаров все шлет!
- Так точно, - подтвердил Кеша. - Инспектор Булы-гин лично к вам с
особо важным заданием!
Иван тихо вышел из каюты. Кеша теперь сам разберется, что да как. А
его дело обеспечить снятие блокировки, потому что "комиссары комиссарами" с
их "особо важными заданиями", которые надлежит выполнять четко, расторопно
и безо всяких там рассуждений, но если коды не будут сняты с Земли, ни один
снаряд, ни одна ракета не выйдет из пусковых шахт боевого корабля в сторону
планеты-матушки. Да еще к тому же, коды дублируются тройной бло-
420
кировкой, на всякий случай. Иван не собирался подыскивать ключи, ему
надо было взломать блокировку на несколько секунд. И потом успеть туда,
вниз.
И он успел.
На этот раз он не оставлял "серьезным" ни малейшего шанса. Он перешел
в самого себя, сидящего перед ними за низеньким длинным столиком,
светящимся изнутри. Все было как тогда. И черный огонь играл по
сферическому залу, разливался лиловыми бликами, и уходил вниз,
глубоко-глубоко, океанариум гидропола. И все они были еще живы, даже
круглолицый и старик с ясным взором... как давно это было! вечность прошла
с тех пор! Атеперь все по-новой!
- Мы предлагаем вам глубокий поиск. Очень серьезное задание! - сказал
круглолицый.
- Я слышал про это, - повторил Иван уже сказанное однажды. - Давайте
конкретнее!
Чудовищная рыбина под ногами облизнулась пупырчатым зеленым языком, и
в ее кровавых глазах проблеснул огонь потустороннего, нетелесного разума.
Иван подмигнул ей, мол, следите, записывайте, пусть эта встреча сохранится
в веках. Но вмешиваться - не сметь!
- Хорошо! - круглолицый энергично потер свой перебитый широкий нос. -
Координаты: Альфа Циклопа макросозвездия Оборотней...
- ...галактика Черный Шар, метагалактика Двойной Ургон, семьсот
девяносто семь парсеков плюс переходная разгонная зона, закрытый сектор? -
продолжил Иван скороговоркой.
- У вас отличная память.
- У меня, действительно, очень хорошая память, - медленно и четко
выговорил Иван, нарушая прежний ход беседы, - и я еще не кончил. Итак,
планета Навей, периферийный сегмент Пристанища, Чертоги Избранных...
Глаза круглолицего остекленели. Он подался вперед. Щеголь переглянулся
с обрюзгшим, привстал. Оба старика, и тот, что был в мантии и черной
шапочке на затылке, и худой с ясным взором, окаменели, уставились на Ивана
настороженно и люто. Они пытались понять, откуда этот смертник может знать
то, чего ему знать не положено, чего он знать никак не должен.
- ...программа: внедриться в Пристанище, - продолжал
421
Иван, - тайная программа, закладываемая в подсознание, программа, о
которой я ничего не должен знать. И еще сверхпрограмма: уничтожить
Первозурга, единственное слабое звено в замкнутой системе, и тем самым
сделать Пристанище несокрушимым и вечным. Так?!
- Убейте его!!! - истошно завопил круглолицый. Но было поздно. Это
тогда барьер был для Ивана преградой. Сейчас он пробил незримую стену,
отделявшую его от "серьезных", будто мыльную пленку. Пятью короткими,
резкими ударами он отправил выродков на тот свет, не канителясь, не
затягивая омерзительного действа, лишь после этого, не обращая внимания на
бешенную пальбу, открытую охраной, он склонился над каждым, выдрал из
загривков и черепов извивающихся гадин, раздавил их, растоптал, превратил в
грязное жидкое месиво под каблуками. Он расправился с негодяями в считанные
секунды. И повернулся к охране:
- Проваливайте отсюда! - сказал он прямо в огонь, изрыгаемый в него
всеми стволами и раструбами. - Через три минуты от этой берлоги не
останется и мокрого места!
И исчез.
Разрыв глубинного заряда обратил Антарктический Дворец Синклита в
облако раскаленного газа, не оставляя и следа от циклопических строений,
уходящих вглубь и в стороны на десятки миль. Четыре красных шарика с
невидимой меж ними сетью вобрали газ в свои полости и вышвырнули его вон из
Вселенной.
- Красиво экзот работает, - с восхищением выдохнул адмирал и разгладил
пышные усы. - Прежде такого не было. Прежде топорно дела делали. Но большие
дела, великие. И люди были подстать, богатыри, не мы!
Кеша тоже был доволен ювелирной работой "пушкарей" флагмана. На этот
раз воды мирового океана почти не колыхнулись, сколько объема ушло в газ, в
пустоту, столько торчавших поверху льдов и расплавили, ухнули их
исполинскими водопадами в дыру.
- Главное, надежно! - поддакнул Кеша величавому старику. И
одновременно пожалел его, ведь когда все раскроется, несдобровать адмиралу,
не было никакого "особо важного задания", погонят его с должности, еще и за
решетку загремит, или в действующую армию рядовым, на Аранайю, скажем.
422
- Ничего не будет, - прочитав тоскливые мысли, отозвался Иван. Он сам
только-только возник возле Иннокентия Булыгина. - Некому его наказывать-то!
Пока вы здесь любовались своей работенкой, я всю верхушку передавил, с
Форума и Комиссии начиная и кончая кремлевским выродком с его мразью вкупе!
А мелочь сама передохнет без паханов, со страху передохнет!
Иван взял с длинного резного стола огромную хрустально-граненую
бутылку русской водки и на глазах у недоумевающего адмирала поочередно
подставил под стекающую струю руки, так всю и вылил, стряхнул капли с
пальцев, вытер о белоснежную кружевную скатерть. Работенку пришлось
работать грязную. Но именно такая и делает мир чище.
- Мелочь она живучая, - философски заметил Кеша. И успокоил взглядом
румяного, доброго старика, мол, все в порядке.
Сегодня Иннокентий Булыгин, ветеран тридцатилетней Аранайской войны и
беглый рецидивист, был доволен собою. Он отомстил. И за Гуга Хлодрика, с
которым парились на одной зоне, в одной каторге, и за Хара-бедолагу, что
пострадал вообще безвинно, за людей-человеков, без которых он бы прожил
счастливо еще тыщу лет, и за искалеченного унылого Дила Бронкса, с которым
он то был на ножах, то куролесил на пару, и за грустного карлика Цая,
перебунтовавшего всю каторгу, вечного беглеца и страдальца... за всех! Они
так врезали в самую сердцевину, в самое гнездовище гадюшника, что вовек
выродкам не отстроить там нового дворца! И холуям их, вертухаям, поделом!
Кеша вспоминал, как его мордовали в лагере на Дартагоне, гиблой планетенке
аранайской системы. Он тогда только что выполз из боя, израненный, с
отрубленными кистями, обескровленный... а они его в лагерь. Свои! Это
теперь он понимал, что никакие они не свои, что за спинами у них, бойцов,
мучеников, пушечного мяса, сидели выродки. Это они развязали саму войну,
доведя туповато-вспыльчивых туземцев до белого каления, вооружив их,
растравив былые раны - и схлестнули несколько кланов-родов, потом бросили
землян на усмирение, специально будто, чтобы истребляли самих брошенных.
Тридцать лет лютой бойни! Тридцать лет дичайшего истребления самых
здоровых, молодых, красивых, верящих во все, чистых... Они хихикали за их
спинами, они глумились над "быдлом", они, послав-
423
шие их на убой, умудрились сделать из них же, обреченных, самое
настоящее пугало для всего мира, особенно для молодых. Кеша начал понимать
всю подноготную еще там, он тихо выл от несусветной подлости. И ничего не
мог поделать. Он не мог вырваться из кромешного ада аранайской войны. Но он
знал, кто во всем виноват. И он мстил все последнее время. А сегодня он
отомстил выродкам сполна! Кеша блаженно улыбался. Теперь огонь в груди его
погас. Теперь ему некуда рваться. Свершилось! И плевать на все смертные
барьеры и на саму смерть. Ради этой минуты стоило жить на проклятом и диком
белом свете. Стоило уйти из дому мальчонкой, уйти в неведомое и страшное.
Стоило проливать кровь и пот, драться, умирать, кричать от боли, бежать в
атаку, спать в мерзлых окопах, сносить пытки в лагерях, махать гидрокайлом
на зоне, бузить, снова попадать в каторгу и снова драться, лить кровь.
Стоило! Он смотрел на огромный обзорный экран и видел на нем голубую,
красивую планету. Землю-матушку. И не было на этой планете язвы, раковой
опухоли, черной метастазы. Он, Иннокентий Булыгин, ветеран и каторжник,
вырвал к чертовой матери эту опухоль, и никогда не станет Земля черным,
омерзительным червивым плодом, висящим в Черной Пропасти. Никогда!
- Нам пора, - Иван вывел Кешу из пелены забытья. Они пожали могучую
ладонь старику-адмиралу. Кеша по-уставному застегнув драный комбинезон
распорядился, чтобы "флагман возвращался в место прежней дислокации". И
чтобы лишний раз не будоражить заслуженного человека, вышли обычным
способом, через двери, растворив высоченные створки, белые и золоченые.
Беспощадное и молниеносное лезвие сигма-скальпеля полосануло чуть выше
плечей. Ивану ожгло шею. Он отдернулся. И только после этого увидал
бледного и растерянного Креженя с еще не остывшей злорадной ухмылкой на
губах. Крежень был сообразительный, за миг он понял, что ничего не вышло...
Второго мига Иван ему не дал. Он расплющил голову Седому о бронированную
переборку. Но не смог остановиться - ударом ноги сломал ребра, потом
переломил хребет, ухватил за короткие волосы, заглянул в мертвое лицо,
объятое застывшим ужасом. И отбросил тело Говарда Буковски от себя.
- Иван... - тихо пролепетал лежащий на полу Кеша.
424
Он умирал. Это было видно. Страшная рана рассекала горло, грудь, пах.
И ничего не было под рукой.
Иван бросился на колени, приподнял Кешину голову, прижал к груди. Но
Иннокентий Булыгин, его последний друг и товарищ, был мертв.
В распахнутых дверях, привлеченный шумом, стоял седоусый адмирал. Он
немо открывал рот, будто рыба, выброшенная на берег.
А Иван все прижимал к себе холодеющую голову. И плакал, не стесняясь
своих слез. Он знал, ничего* не вернешь. Ему не дано вернуться в прошлое,
застать Кешу, угрюмого и доброго Кешу, живым, вернуть сюда, или убить
заранее подлеца Креженя, работавшего на Синклит... Мелочь сама передохнет,
вспомнились ему собственные слова. Нет, не передохнет! Мелочь займет места
паханов, заслужит чести от потусторонних гадин, чтобы ей вживили червей в
мозги и будет властвовать, упиваться властью над двуногими! Эх, Кеша, Кеша!
Иван поцеловал мертвые, плотно сжатые губы. Бессмертный, сигающий через
барьеры Кеша! И так влип. Он и сам бы влип, если бы не Старый Мир, если бы
не волхвы - острие скальпеля прошло по кадыку, да ведь подлый Крежень не
знал, что он в невидимой броне, что его режь не режь, все бестолку. Но и
сам Крежень, Седой, он же Говард-Иегуда бен Буковский, никогда уже не
восстанет из мертвых. А жаль, его бы следовало еще раз повесить, как это
сделал бедолага Цай. Повесить, а прежде вбить осиновый кол в поганое нутро
выродка.
Медленно вставая, Иван поднимал, отрывал от пола тяжелое, жилистое и
костистое Кешино тело. Бедный русский мужик, он так и не попал в родимый
край, в деревеньку свою, брошенную давным-давно. Ничего, зато теперь он
вернется на отчину.
- Мне нужен бот, - прохрипел Иван, глядя на адмирала, - самый
маленький!
Три дня, не вставая, он просидел над Кешиной могилой, над невзрачным
холмиком у самого края сельского кладбища. Сердобольные старушки приносили
Ивану поесть и попить. Но он не брал. Он сам глядел на старушек с жалостью,
они не ведали, что может случиться. А он ведал. Но
425
в будущее, которое стало для него прошлым, больше не
хотел.
Старушки рассказали, что сама Булыгина, мать Кеши, померла годков с
восемь назад, так и не дождавшись сына. А может, они путали ее с другой,
ведь в местной деревеньке Булыгино каждый третий носил и прозвище такое -
текли столетия, летели века, а деревенька жила как и прежде размеренно и
степенно, одна из немногих не погубленных русских деревенек.
Нечего человеку делать во Вселенной. Нечего! Уйдешь молодым и
здоровым, вернешься в гробу, и может случиться так, что и не вспомнят, кто
таков.
Здесь, на кладбище, среди покосившихся и новых крестов, Иван очищался
заново, набирал сил. Нельзя долго жить, не касаясь земли, в отрыве от нее.
Старая как мир мудрость. К одним она приходит рано, к другим на склоне лет,
когда ничего не поправишь, когда остается только слезы лить. А истины
бывают просты, да недоходчивы сразу... теперь-то Иван точно знал, что и
Кеша был из их Рода, из созданных по Образу и Подобию, но заплутавших по
жизни, сбившихся с круга, шалопутных, неприкаянных, блудных сыновей, кои
были во все времена на Руси. Последняя опора и надежа. Теперь он остался
один. А дело-то не довершено.
Он вытащил на ладони оплавленный крестик, поглядел на него. Странная
штуковина время! Оно само избирает - менять ему что-то в пространстве или
не менять. Можно разрушить огнедышащую исполинскую гору, срыть ее до
основания - и ничего в будущем не изменится, а можно раздавить какую-нибудь
мелкую букашку, а через миллион лет динозавры не вымрут, а напротив, выжрут
всех своих соперников в экологической нише под названием Земля, и вся
История пойдет другой дорогой. Все так. Надо быть предельно осторожным. Но
болезнь - она всегда болезнь, ее нужно лечить, безжалостно выжигая из тела
заразу, каленым железом!
Иди, и да будь благословен.
Разве можно благословить на убийство... Иван поднял глаза к синему
небу. И ему и впрямь показалось, что зашумят сейчас за спиной дубравы
Священного леса, зажурчат прозрачные родники, повеет прохладой и тишиной
нездешней, дающей могучую, родовую силу. Можно! Можно благословлять на бой
- за саму жизнь, за отчину, за свободу
426
свою и ближних своих, за веру и чистоту светлых душ людских. Ему
выпало биться не в рядах бойцов, не плечом к плечу, а в одиночку. Он Меч
Вседержителя. Карающий и тихий. Праведный и беспощадный. Ибо не за себя и
не для себя. Но чтоб было это синее небо, это полузаброшенное кладбище, эти
старушки и деревенька Булыгино, про которую никто на всем белом свете и не
слыхал. Что ж делать, не он первый... но он может стать последним. Сотни
миллионов россов погибли за тысячелетия в битвах и сражениях. А последний
удар нанести ему суждено. Пристанище, логово мерзости и нечисти, сокрушено
и обращено в ничто, в пустоту. Дворец выродков, обиталище земных чудовищ
Синклита, развеяно и никогда не возродится... Никогда? Снова гордыня пучит
душу. Покуда корни не обрублены, побеги будут тянуться вверх - к черным
лучам Черного Солнца. И верно было задумано при живом-то еще Кеше - вниз по
лесенке, по ступенькам, вниз, покуда силенок хватит.
Иван поднялся. Постоял молча, поклонился, и пошел в поле, навстречу
поднимающемуся нешуточному ветру.
Дорога в Старый Мир была закрыта. Но Иван не чувствовал себя изгоем.
Поле дало ему просветление. Встреча же должна была состояться на снежных
вершинах. Он услышал Глас. И он шел на него.
Путь к подножию был прост, он перенесся туда в мгновение ока. Но
наверх нужно было идти пешком, идти, изгоняя лишние и пустые мысли, идти
без отдыха и привала. Семь верст по узким крутым тропам, по ледникам, по
склонам и отвесным стенам. Он должен был подняться так же, как поднимались
его пращуры, герои и полубоги, перворос-сы. И он шел, сняв сапоги, связав
их и повесив на плечо, закатав штанины, полоща пропыленную рубаху в
стремительных потоках и высушивая ее на собственном теле. Он видел
несколько альпинистских групп в полном снаряжении, карабкающихся к
вершинам. Каждый сходит с ума по-своему. Ему не нужны были тросы и
ледорубы. Он шел не забавы ради. Он шел к самому себе и к Богу. Ибо именно
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг