секретом Ильина, теперь, быть может, уже не для величия тысячелетней
империи, а для себя лично, чтобы иметь что-то выдающееся на руках, когда
придется явиться в иное общество, где не будет ни Гитлера, ни вот этого
черномундирного Габеманна. В самом деле, не он ли, фон Ботцки, любил
говаривать, что хозяева могут меняться, а наука вечна. Человечество, конечно
же, не погибнет вместе с нацистами. И Германия останется. Значит, и он,
Вильгельм фон Ботцки, останется. Надо только умно и быстро смыть с себя
коричневую краску, которая не пользуется больше популярностью даже в
Мюнхене, и позаботиться о собственной безопасности. Что же касается
господина Ильина...
Он посмотрел на Габеманна. Майор явно ждал его слова и с жадным
нетерпением следил за лицом профессора. Уж не читает ли он его мысли?
Фон Ботцки выпрямился, свел на лбу глубокие складки и сказал:
- Ильина надо сохранить. Мы все-таки возьмем у него тайну вещества.
Дайте ему возможность выйти вот в этот район. - Палец профессора ткнулся в
поляну с надписью "Заповедник". - Пусть он придет сюда. Можно не
сомневаться, его там встретят сердечные и добрые люди. А вы блокируйте этот
район, чтобы он не ушел. Запрем здесь. Я все устрою так, что Ильин сам
выложит нам свое изобретение. Лично я еду в заповедник сегодня же.
Майор не все понял. Собственно, оп даже ничего не понял. Но
расспрашивать полковника счел неудобным, сказал: "Есть", - и вышел.
...На восходе солнца Ильин поднялся на самый верх скалы, у подножия
которой засели его товарищи, и осторожно огляделся вокруг.
Лес, лес и лес. Вершины невысоких гор. Скалистые останцы. Далеко внизу
виднелись красные крыши каких-то селений, сверкало озеро.
Километрах в трех, на кромке леса, он увидел большое здание служебного
типа, рядом несколько домиков поменьше. Из трубы одного дома шел дымок...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Фон Ботцки плетет хитрый план. Посещение старого друга. Ганс Фихтер -
простофиля. Лаборатория заповедника под охраной высокого
Вильгельм фон Ботцки решил пройти до заповедника пешком. Каких-нибудь
четыре километра, да тем более лесом.
Профессор сменил военную форму на штатский костюм, вооружился толстой
палкой и не торопясь пошел в гору, по пути обдумывая, как ему вести себя со
старым товарищем.
Придерживаясь заросшей лесной дороги, профессор шел все выше и выше. В
его руках подымалась и твердо стукалась о землю палка. Фон Ботцки часто
останавливался и осматривался. В такой глухомани нетрудно и заблудиться.
Никто ему не встретился, никто не потревожил. Здесь было очень тихо и
очень спокойно.
Он опять подумал об Ильине. Все-таки он его перехитрит, выманит у этого
русского секрет открытия, заставит работать на него, на фон Ботцки. Если бы
удался его тонко задуманный план!..
Все зависит сейчас от старого Фихтера. Попадется он на удочку или нет.
Лес стал редеть. Фон Ботцки поднялся на пологую гору. Под ногами
хрустели осколки скальных пород, чуть покрытые мхом и травой, деревья
цеплялись за камни узловатыми корнями.
Полковник шел уверенно. Он уже не боялся заблудиться.
Скоро он вышел из леса. Здесь начинались альпийские луга. А дальше и
впереди по склону возвышались вершины гор.
Вильгельм фон Ботцки с любопытством осматривал горы, лес и луга. Давно
он не был в таких местах. Городской житель. Глаза его приятно отдыхали на
нежной зелени, наслаждались игрой света и тени в скалах, уши улавливали
блаженную тишину первозданной природы. Какое-то давно не испытанное чувство
покоя охватило его. Хотелось лечь на траву, закрыть глаза и лежать так
долго-долго, забыв о человеческой суете.
Полковник нахмурился. Что это его тянет на сантименты? Впереди
серьезные дела, а он расчувствовался. И вдруг он понял: дело не в Фихтере и
не в этом пейзаже. Дело даже не в Ильине. Все это частности. Дело в войне.
Если говорить честно, она проиграна. Может быть, вот сейчас, сию минуту,
русские уже пошли через Одер на Берлин. И нет больше Гитлера, нет нацистов,
а он - большой, уверенный в себе, сильный фон Ботцки, как сирота, без папы и
мамы. И кто знает, что ждет его завтра? Не потянут ли его, полковника
нацистской армии, к ответу вместе с Габеманном и другими воинами Гиммлера?
Скверно чувствовать себя покинутым. Очень скверно. Надо искать выход.
Не пора ли подобрать нового хозяина взамен тонувшего. Но ведь к новому
хозяину, кто бы он ни был, с пустыми руками приходить не следует. Разве это
не ясно?
И он снова вспомнил Ильина.
Надо, чтобы получилось с зеленым препаратом!
Вильгельм фон Ботцки вышел на территорию заповедника. Это был небольшой
благоустроенный поселок на семь или восемь семейств, расположившийся на
большой высоте над уровнем моря в зоне лесов и субальпийской растительности.
Добротное здание, выстроенное в виде буквы "П", с удобством объединяло на
своих полутора этажах служебные помещения, кабинеты и библиотеку. Средняя
часть дома с надстроенным вторым этажом являлась в то же время квартирой
директора заповедника. Окна гостиной выходили во внутреннюю сторону буквы
"П", из них хорошо были видны оба крыла дома и чудесный пейзаж близких и
дальних лесистых гор, на многие десятки километров уходящих к глубокой
долине большой европейской реки.
Между крыльями дома, чуть выдаваясь вперед, стоял одноэтажный особняк.
Это была лаборатория, гордость Фихтера. Когда-то профессор проводил в
особняке долгие часы, занимаясь биохимическими исследованиями. В последние
годы лаборатория, по существу, пустовала. Два химика-биолога ушли на фронт.
Сам Фихтер был слишком загружен директорскими обязанностями; он с трудом
преодолевал трудности военного времени, когда штат стал вдвое меньше, а
работы в заповеднике вдвое больше. Где уж там заниматься химическими
исследованиями! Лабораторные окна не светились по ночам; Лиззи раз в месяц
заходила в особняк, чтобы смахнуть со столов пыль да вытереть пол. Кроме
нее, там никто не бывал.
По сторонам служебного здания стояли четыре жилых коттеджа.
Вильгельм фон Ботцки одним взглядом охватил мирный пейзаж заповедника и
уверенно направился к служебному помещению.
Его встретил, сам Фихтер.
Он долго смотрел на улыбающегося, полного господина, обратил внимание,
как оп вежливо снял шляпу, как дрогнул его круглый подбородок и поплыли в
сторону толстые складки на щеках, как протянулись к нему, к Фихтеру, руки, и
только тогда узнал старого товарища.
- Вилли, разве это ты? - сказал он, досадуя на непрошеные слезы и на
дрожь в пальцах рук, которые уже сжимал его гость.
- Ганс, как я рад!.. - пробормотал искренне взволнованный фон Ботцки.
Он хлопал легонько по тощей спине Фихтера и прижимался щекой к его острому
плечу.
- Ну подожди, дай я посмотрю на тебя, - говорил Фихтер, вытирая глаза.
Потом, отойдя на два шага, стал снова удивленно осматривать гостя. - На чем
ты добрался?
- Пешком. Вспомнил наши прогулки, взял палку и...
- Пойдем же, пойдем, я усажу тебя, накормлю и с удовольствием буду
слушать, что привело тебя в нашу глушь. Лиззи! Милая Лиззи, где вы там?
- О, ты зовешь фрау Фихтер?
- Нет, друг мой, только служанку. Всего только служанку. Фрау Фихтер
давно уже в лучшем из миров.
Пока фон Ботцки молчал, отдавая дань памяти покойной Фихтер, добрая
Лиззи металась по соседним комнатам, схватив за руку Машу, и никак не могла
придумать, куда бы скрыть девушку подальше от глаз постороннего. Бог его
знает, кто он такой. Наконец она бросилась в спасительную кухню, оттуда
проникла к черному ходу. Отомкнув чулан, Лиззи запрятала туда девушку и
строго наказала сидеть тихо, пока она сама не откроет дверь. Маша покорно
кивнула головой, услышала, как щелкнул замок, поморгала глазами в темноте и
свернулась калачиком на старой лавке. Страха она не испытывала: рядом с
Лиззи она чувствовала себя спокойно.
Лиззи вошла в комнату, когда Фихтер и фон Ботцки уже сидели друг против
друга, хлопали один другого по коленкам и говорили наперебой, через каждые
десять слов по-молодому выкрикивая: "А помнишь?", "А это помнишь?.."
Лиззи отметила про себя, что гость, должно быть, живет неплохо, коли
весь лоснится от жира. Она быстро принесла закуску и, так как была тактичной
женщиной, вышла, оставив мужчин одних предаваться воспоминаниям.
Когда первые расспросы кончились и старые друзья немного успокоились,
Фихтер проговорил:
- Я встречал твое имя в газетах. Ходишь в больших чиновниках?
Фон Ботцки досадливо махнул рукой:
- Это как напасть. Заставили служить, осыпали почестями. Вот уже
несколько лет мне действительно приходится тянуть лямку. Но я остался верен
только одному кумиру - науке, нашей славной и вечной науке.
Фихтер промолчал. Не особенно верил. Тогда фон Ботцки сказал:
- Милый Ганс, я всегда завидовал твоей способности находить себе место
по душе. Хорошо тебе, уединился вот здесь и избавился... А я остался рядом с
нацистами. Надо же было как-то жить. Хочешь не хочешь - пришлось идти на
уступки и чем-то пожертвовать. Я думаю, ты поймешь меня, друг, и не очень
строго осудишь.
- Но твое продвижение...
- Воля случая.
Фихтер задумчиво почесал голый подбородок:
- Ну, а теперь?
- Все то же. Видно, придется до конца оставаться с ними.
- До конца?
- Ты же не ребенок, Ганс. Все понимают, что конец скоро.
- Хорошо, хоть вспомнил обо мне.
- Честно тебе признаюсь, с корыстью, друг мой. У меня к тебе дело...
Фихтер озабоченно посмотрел на фон Ботцки:
- Говори.
- Надо спасти мою личную лабораторию. Что бы ни случилось, я не могу
подвергать опасности разрушения такую ценность. Созданная годами труда... Ты
понимаешь меня?
- На это я согласен. Но чтобы твои соратники...
- Ни один! Просто привезу к тебе ценные приборы, реактивы. Кончится
весь этот ад, останемся мы живы, и я приеду пожать тебе руку, Ганс, и
отдамся любимому делу.
- Не забывай, что и здесь не так уж безопасно.
- Ты получишь охранный документ. Никто не рискнет даже близко подойти к
твоей лаборатории.
Фихтер наклонил голову и улыбнулся. Он подумал о беглянке. Не так уж
плохо заполучить подобный документ. Им всем будет спокойней.
- А сам ты? - спросил Фихтер.
- Останусь на службе. А после войны я снова займусь своей темой, Ганс.
Мечтаю о спокойной работе в лаборатории где-нибудь в тихом, уютном городке.
Какое счастье!..
- Чем ты хочешь заниматься?
- Исследование хлорофилла. Майер, Тимирязев...
Фихтер расчувствовался. В такое время Вилли не забывает о мирной
физиологии! Он положил руку на колено друга:
- Мой дом и моя лаборатория всегда открыты для тебя, Вилли. Благородная
цель науки - мое божество. Кончится твоя страшная служба, пощадит судьба -
приезжай и трудись.
- Спасибо, старый товарищ.
Когда Вильгельм фон Ботцки, сославшись на занятость, расцеловался с
Фихтером и ушел по дороге в Рейнбург, Лиззи спросила:
- Кто это был у вас, Фихтер, если не секрет?
- Мой старый товарищ,. Вилли.
- Я так испугалась за Марию!
- О, она теперь в безопасности. Мой друг обещал прислать документ, по
которому нас не могут даже обыскать. Табу для нацистов.
- Он высокий чин?
- О да. Но он все-таки несчастный человек, Лиззи.
Фихтер не кривил душой, когда говорил так. Он действительно верил, что
фон Ботцки несчастен и раскаивается теперь в ошибках, которые совершил по
нестойкости характера.
А Вильгельм фон Ботцки шел в это время вниз по лесной дороге,
насвистывал, играя палкой, и улыбался. Как просто было провести Фихтера и
поймать на крючок! Расплылся от доброты, даже всплакнул и на все согласился.
Спасибо тебе, старый друг! Выручил. Спасибо, хоть и жаль тебя. Теперь-то ты
поработаешь на нас. Поздно? Лучше поздно, чем никогда.
План удался.
В тот же день автомобиль доставил в лабораторию Фихтера несколько
ящиков с приборами и реактивами. Молчаливые техники собрали приборы,
поставили современный холодильный шкаф, виварий и, раскланявшись с Фихтером,
уехали.
А ночью явился специальный курьер и под расписку вручил директору
заповедника конверт. В нем лежало охранное свидетельство, подписанное
начальником войск безопасности (СД) в Мюнхене. В нем говорилось:
"Предписывается местным органам власти и начальникам войсковых частей
СА, СС, СД и гестапо во время операций в районе заповедника Шварцвальд
обеспечить безопасность и неприкосновенность научной лаборатории профессора
Фихтера на территории заповедника".
- Ого! - сказала Лиззи, заглянув в бумагу с внушительной печатью.
- Вот видите! - удовлетворенно произнес Фихтер, бережно складывая
бумагу. - Теперь мы можем спокойно поселить фрейлейн Марию в особняке. Там
есть хорошая внутренняя комната. Вы, конечно, ее знаете, Лиззи?
- Я бываю там два раза в месяц, герр профессор, вот уже восемь лет
подряд, - с чувством достоинства ответила служанка, оскорбившись вопросом
Фихтера. Как будто она не знала своих прямых обязанностей!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Беглецы в осаде. Туманный день. Бегство и гибель товарищей. Странный коридор
в лесу. Последнее прибежище
Солдаты, осаждавшие беглецов, лениво постреливали. Эти редкие выстрелы
служили напоминанием о прочно сжатом смертном кольце, из которого не было
выхода. Ильин и его товарищи не отвечали на выстрелы. У них было очень мало
патронов. Еще меньше было у них пищи и совсем не было воды.
- Измором хотят взять, подлецы, - сказал кто-то, облизав высохшие губы.
Так прошли ночь, день и еще ночь. Иногда выстрелы становились чаще,
вероятно, солдаты просто развлекались, слушая, как поют пули, отскакивая
рикошетом от скал, среди которых притаились беглецы.
Второй день занялся туманный, холодный. Заключенные напряженно
всматривались в туман и проклинали своих преследователей.
- Даже в тумане боятся выползти, гады, - сказал Ильин. - А что, если
нам самим, товарищи? Все равно хуже не будет.
- Согласны, - сказали двое.
- Согласны, - ответили, помедлив, остальные.
С отчаянием обреченных бросились шесть храбрецов вперед. Они почти
вплотную подбежали к засаде, первыми открыли стрельбу и схватились
врукопашную с тремя охранниками, которые встали им па дороге. Ильин бежал
первым. Он видел, как вскинул один из гестаповцев автомат, но очередь
почему-то прошла мимо него, хотя стрелял солдат всего в пяти метрах. Аркадий
Павлович разрядил пистолет в другого солдата, перепрыгнул через его тело и,
проскочив засаду, скользнул в темный, мокрый от тумана лес. Правая нога у
него горела огнем.
Остановившись, он увидел рядом с собой только двоих.
Из тумана снова раздались выстрелы, и еще один товарищ без звука и без
стона повалился на землю.
Еще очередь. И снова целились не в Ильина, хотя он стоял ближе. Хотят
взять живым?.. Последний товарищ споткнулся, упал сперва на колени, потом
неуклюже уткнулся лицом в траву.
Ильин, сжимая в руке пустой пистолет, оглянулся и, превозмогая боль в
щиколотке, бросился вправо. Трассирующая очередь прошла сбоку очень близко и
заставила его кинуться в другую сторону. Но оттуда тоже засверкали железные
огоньки пуль. Тогда Ильин лег на землю и пополз. Он полз, прижимаясь к
мокрой земле, и чувствовал, что сейчас умрет. Сердце выскакивало из груди,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг