круто, но по ней были вырублены ступеньки; мы спустились осторожно и
попали в следующий глухой штрек сажен 10 ниже первого. Он также шел по
жиле в глубь горы шагов 30-35. В его забое мы снова наломали несколько
горстей кварца с золотом. Здесь жила была в пять четвертей аршина и
также богатая. И снова в начале штрека шла наклонная шахточка вниз
сажен на 10 ниже, а из нее в глубь горы штрек, где в забое мы еще
наломали кварца. То же повторилось еще два раза, пока мы не спустились
в самый нижний штрек, который имел уже выход, загороженный жердями и
виденный нами от юрт караульных. Этот штрек уже представлял штольню.
Он шел в глубь горы шагов на сто, а в забое жила была в два аршина и
очень богатая. Набрали в ней немного больше горстей, сколько можно
было зубилом, по которому стучали, завернув его головку в тряпку,
чтобы караульные не услыхали. У этого забоя уселись отдохнуть.
Я стал соображать, почему это все штреки выше нижней штольни -
глухие, а из самого верхнего к верхней штольне ведет отвесная
шахточка. Очевидно, это было сделано для полного надзора за
рудокопами, добывавшими золото. Они могли выходить из рудника только
по нижней штольне, у устья которой их и осматривали и обыскивали,
чтобы не выносили золота. Из верхнего штрека нельзя было вылезть по
отвесной шахточке без лестниц. Эта шахточка и верхняя штольня нужны
были для проветривания рудника естественной тягой согретого воздуха
вверх по наклонным и по отвесной шахточке, тогда как свежий поступал
по нижней штольне. Отвесная шахточка у самого забоя верхней штольни
мешала подойти к нему, чтобы тайком ковырять золото.
Но и нам вылезть обратно через отвесную шахточку было невозможно:
веревку, которая помогла нам спуститься, мы наверху не оставили, не
думая, что она понадобится на обратный путь. И теперь приходилось
выйти по нижней штольне прямо к караулу. Жерди, которыми был закрыт
выход, не представляли препятствия; они были только прислонены и
перевязаны веревкой, которую легко было разрезать и проделать себе
проход, отодвинув несколько жердей. Но дальше? Собаки у юрт
обязательно почуют нас и поднимут тревогу.
Я изложил эти соображения Лобсыну и говорю: - Как нам быть?
Неужели лезть назад наверх?
Он рассмеялся
- А черные разрисованные халаты у нас для чего взяты с собой?
Чтобы испугать караульных. Наденем их, возьмем в руки свечи, только
обернем их бумагой, чтобы не ярко светили и выйдем, опрокинув все
жерди сразу, чтобы был большой шум. Караульные перепугаются и
спрячутся в юрты, когда увидят, что из рудника два мертвеца выходят.
Я не сказал еще, как были разрисованы черные халаты. На них белой
краской были нарисованы полные скелеты человека и при слабом свете
свечей ночью люди, одетые в эти халаты, действительно могли показаться
идущими скелетами. Лобсын заказал мне эти халаты будто бы для
маскировки на празднике Цам, а в действительности мой сообразительный
друг тогда уже придумал такой способ напугать суеверных монголов,
чтобы пробраться в запрещенный рудник.
И вот мы, разложив добытый золотоносный кварц в два мешка, в
каждом фунтов по двадцать, прикрепили их себе на спину, надели халаты
и капюшоны (на которых были намазаны черепа), прошли по штольне к
выходу и здесь обернули свечи зеленой прозрачной бумагой, которой, как
оказалось, запасся Лобсын. Он теперь сказал мне:
- Выйдем из штольни немного погодя после того, как опрокинем
жерди, чтобы караульные на лай собак и шум выскочили из юрт. А выйдя,
запоем буддийскую молитву "ом-мани-пад-ме-хум"* и пойдем прямо на
юрты, в одной руке свеча, в другой у тебя каелка, у меня молот, как
будто мы восставшие рудокопы.
(* Ом-мани - буддийская молитва, полностью "ом мани-пад-ме-хум", что
означает "о, сокровище на лотосе"; смысл этой молитвы неясен, но,
согласно буддийским верованиям, читавшие ее буддисты и ламаисты
достигали небесных царств.)
И так, сговорившись, мы подошли к жердевому щиту и, налегши
вдвоем, легко опрокинули его наружу. Собаки уже ворчали, чуя нас, а
тут бешено залаяли. В юртах раздались окрики - люди еще не спали,
потом караульные выбежали. И тут мы рядом, как условились, выступили
из глубины штольни в виде скелетов, слабо озаренных зеленым светом,
протяжно завывая: "ом-мани-под-ме-хум".
Что тут за суматоха поднялась у юрт, трудно себе представить.
Возгласы ужаса, визг детей, крики мужчин и женщин: "Мертвые рудокопы
из горы выходят, убегайте скорее!" И все бросились бежать, не только
взрослые и дети, но вслед за ними и собаки, коровы, бараны и козы,
которые ночевали вблизи юрт. Все понеслись вниз по долине с визгом и
криками, толкая и опрокидывая друг друга.
А мы, дойдя до первой юрты, в которой были накануне, положили там
на видном месте ситец, который я принес с собой, в обмен на взятый у
караульного гнилой. Потом мы полезли вверх по склону вдоль жилы,
причем свечи помогли нам ориентироваться. Немного поднявшись, мы их
потушили, халаты скинули и полезли уже в темноте, чтобы караульные,
если остановились не так далеко для наблюдения, не могли проследить,
куда исчезли мертвецы.
Взобрались мы, не торопясь, на гребень отрога и остановились
передохнуть. С высоты видны были обе долины; в долине Алтын-гола, где
стояли юрты, было темно и тихо, беглецы, очевидно, еще не вернулись. В
долине, где была наша палатка, виднелся огонек, и при свете его можно
было различить палатку, коней и мальчика у костра. Там все было
благополучно.
- Ну и напугал ты бедных караульных своей выдумкой, Лобсын, -
сказал я. - Мне просто совестно, люди досмерти перепуганы, будут
ночевать где-то под открытым небом, и скот у них разбежится. Нехорошо
вышло!
- Я не думал, что они такую суматоху устроят и убегут, -
оправдывался мой калмык. - Я полагал, что выглянут только караульные,
увидят мертвецов и спрячутся в юрты, начнут там молитвы читать. А мы
бы повернули от рудника вверх по долине и, отойдя немного, потушили
свечи, чтобы в темноте лезть на гору. И караульные, выглянувши из юрт,
могли бы заметить, что мертвецы пошли вверх по речке и скрылись. Я же
не виноват, что они так струсили! Ну, переночуют немного ниже, скот
свой соберут и завтра вернутся.
- И пойдет теперь по всей Монголии рассказ, что в золотом руднике
на Алтын-голе мертвые рудокопы воскресли и по ночам бродят, караул
пугают! А князь вызовет к себе караульных и начнет допрашивать с
пристрастием, в тюрьму посадит или сменит.
- Смене они будут только рады. Кому охота целый год в этом глухом
месте сидеть на карауле. Ведь жалованья от князя они не получают,
сидят по наряду и бездельничают.
- А что подумают они о ситце, который я положил в юрте?
- Пожалуй, напрасно оставил его. Они подумают, что положили его
мертвецы и отдадут в монастырь ламам, побоятся оставить себе.
- Ну, попадет ситец бездельникам ламам, а не бедным аратам*! -
сказал я.
(* Арат - трудящийся Монгольской Народной Республики, крестьянин,
буквально скотовод.)
- Неужели ты, Фома, считаешь всех лам бездельниками? - удивился
Лобсын, очевидно обиженный моим восклицанием.
- А какую пользу монгольскому народу приносят ламы? Бормочут
целые дни свои молитвы, зажигают лампады и курительные свечи перед
статуями Будды и других богов. И так изо дня в день всю свою жизнь,
прославляя Будду и перебирая свои четки вместо того, чтобы выполнять
какую-нибудь работу, ну хотя бы разводить огороды при кумирнях, учить
аратов косить траву на удобных сырых местах, в долинах вдоль речек и
ключей! Ведь сколько у вас каждый год гибнет скота от бескормицы
зимой, от джута*.
(* Джут - зимняя гололедица, мешающая скоту и лошадям пастись.)
- Конечно, не мало, а в иные годы очень много и всегда у самых
бедных, у которых скот захудалый, - подтвердил Лобсын.
- И ламы могли бы учить аратов сенокошению, устраивать орошение,
где возможно, чтобы трава росла пышнее, а для скота строить из
хвороста, из земли загоны, укрытия от зимних холодов и пурги вместо
того, чтобы распевать молитвы с утра до вечера, бормотать
ом-мани-пад-ме-хум, в кумирнях и в своих фанзах.
- Ну, иные из них занимаются врачеванием, лечат бедных аратов,
другие переписывают богослужебные книги для новых кумирен.
- От врачевания лам, я полагаю, больше вреда народу, чем пользы,
даже если учесть только прокорм и деньги, которые они от больных
получают. И врачуют только немногие, которые этому где-то подучились,
а большинство занято только богослужением. Ты сообрази, ведь третья
часть мужского населения у монголов в ламском сословии состоит и живет
полностью за счет труда остальных двух третей! Зачем настроили столько
монастырей и кумирен с десятками и сотнями лам? Какая польза народу от
них?
- Развлечения, праздники народу с песнопениями и представлениями
устраивают! - защищался Лобсын.
- Вот именно, праздники и представления всякие, чтобы привлечь
аратов и выманить у них подаяния и пожертвования на обстановку
кумирен, на украшение богов, на богослужебные книги и, главное, на
себя, на свое пропитание. Ведь ламам тоже каждый день есть-пить нужно,
а сами они ничего не вырабатывают.
Этот разговор как-то неожиданно возник у нас, когда мы поднялись
по крутому склону долины и уселись передохнуть на гребне, с которого
чуть видны были в сумраке ночи юрты караульных на дне одной долины и
огонек у нашей палатки на дне другой поближе. Раньше мне как-то не
приходилось поговорить с Лобсыном так откровенно и резко насчет
буддизма* и ламского сословия, его существования за счет бедных
монголов: я обыкновенно щадил его религиозные убеждения.
(* Буддизм - религия, возникшая в Индии в VI веке до н.э. и названная
по имени своего мнимого основателя - Будды; северная ветвь буддизма -
ламаизм.)
Отдохнув наверху, спустились потихоньку к своей палатке. У Очира
чай был готов, мы поели и улеглись спать, усталые после работы в
руднике и подъема в темноте на гору. Ночь прошла спокойно. Утром
направились в обратный путь той же дорогой. Мальчика посадили на одну
из вьючных лошадей поверх вьюка. Он начал привыкать к нам и помогал
при сборе топлива. За 15 дней по той же дороге без особых происшествий
мы вернулись в Чугучак.
По пути спрашивали во всех улусах относительно родителей
мальчика, но ничего не узнали. Я решил оставить его у себя, как
когда-то приютил Лобсына.
В августе мы опять снарядили большой караван и отправились с
Лобсыном вести его. Очира взяли с собой на случай, если найдем его
родителей. И в этот раз хорошо торговали и вернулись с прибылью.
Кварц с золотом, добытый в старом руднике, мы истолкли, промыли и
извлекли из него фунта 4 золота. Зимой я опять съездил в Семипалатинск
с сырьем и продал это золото в банке, закупил новый товар и вернулся в
Чугучак. С приказчиком московских купцов Первухиным у меня было резкое
объяснение. Я предъявил ему гнилой ситец, полученный от караульного, и
потребовал обменять на хороший. Он, конечно отказался, божился, что
это не он продал гниль, что такого товара у него не было и нет. Я сдал
ситец консулу и заявил ему о жалобах на приказчиков московских купцов.
Он обещал написать в Москву и пригрозил довести до сведения
министерств торговли и промышленности и иностранных дел об этих
проделках.
КЛАДЫ В РАЗВАЛИНАХ ДРЕВНЕГО ГОРОДА КАРА-ХОДЖА
Весной следующего года консул пригласил меня по спешному делу и
сказал:
- Фома Капитонович, Вы ведь теперь как будто полюбили путешествия
с приключениями.
- Пожалуй, что так, Николай Иванович. Но откуда вы знаете о
приключениях?
- Как не знать, слухом земля полнится, говорят. О ваших
путешествиях с особыми задачами в Чугучаке поговаривают, вероятно,
очень преувеличивают. Вот даже китайский амбань спрашивал меня, правда
ли, что вы в Алтайских горах запрещенный золотой рудник посетили.
- Но, Николай Иванович, я же по торговым делам путешествую,
узнаю, где лучше сбывать красный товар.
- Я так и сказал амбаню. Но на золотом руднике вы тоже по
торговым делам были?
- А как же! Караульные рудника мне жаловались, что приказчик
Первухин, который у московских купцов меня сменил, продал им гнилой
товар. Помните, я вам об этом докладывал и даже гнилой ситец
показывал, который караульные отдали мне, чтобы я обменял его на
хороший.
- Как же, помню. Я в Москву и в министерство об этом писал.
- Ну, вот! И приключения разные в путешествиях, конечно,
случаются. То волки нападут, то конокрады накажут, то верблюд
заболеет, - без этого не обойдешься.
- Так-так. Вы любите путешествовать и даже с приключениями. И вот
сейчас хороший случай представляется. Сюда приехал один немецкий
ученый, который раскопками разных древностей занимается. Он хочет
проехать в Турфан, раскопать развалины какого-то древнего города. Ему
нужен хороший переводчик и проводник для помощи в этой работе.
- Как же я с ним объясняться буду? Я по-немецки не понимаю.
- Он русскую речь понимает и сам кое-как говорит по-русски.
- А надолго ли ехать с ним? К половине августа я должен вернуться
сюда, чтобы снаряжать свой караван
- Ну, значит, три месяца времени у вас есть. Он едет на 2-3
месяца.
- Он по своей воле приехал или по чьему-либо поручению?
- Послан какой-то немецкой академией. Имеет рекомендацию от
нашего министра иностранных дел с просьбой оказать ему всяческое
содействие. Поэтому он и явился ко мне.
- Он один или с прислугой? Старик или молодой?
- Средних лет. С ним молодой человек, секретарь, что ли. Этот
по-русски - ни слова, но по-китайски говорит.
- Ну, что же, я поеду, если сойдемся в условиях. Я в Турфане не
бывал, интересно поглядеть, что он будет раскапывать! - сказал я и
спохватился, что намекнул на свои приключения с раскопками.
Консул рассмеялся. Он, очевидно, знал больше о моих предприятиях,
чем сказал мне.
- Где же мне искать его? Как его зовут? - спрашиваю.
- Зовут его профессор Шпанферкель. Странная фамилия, только у
немцев такие бывают. По-русски это значит - поросенок-сосунок.
Приходите ко мне после обеда, и мы пойдем к нему. Он по соседству на
постоялом дворе остановился, а сейчас к амбаню пошел представиться,
получить паспорт и распоряжение на отпуск лошадей по почтовому тракту
в Урумчи.
После обеда пошли мы с консулом к профессору-сосунку. Нашли его
на постоялом дворе в номере, т. е. просто в одной из комнат в
глинобитной фанзе, занимающей одну сторону большого двора. Как во всех
постоялых дворах Китая, пол в номере земляной, заднюю половину
занимает лежанка - кан. Дверь прямо со двора, рядом с ней окно, белой
бумагой заклеено вместо стекол. Мебели - только простой стол и два
табурета. Стены небеленые, потолок из хвороста, сверху покрытого
глиной. На кане у немца был разложен багаж - чемоданов несколько,
саквояж, кровать складная расставлена, пуховым одеялом покрыта. Сам он
сидел у стола, бумаги просматривал.
Консул меня представил. Немец говорит:
- Прошу извинайт, каспадин консуль, принимает вас такой перлоге,
где я только два табуретка имею. Прошу сесть!
Консул занял второй табурет, я присел на край кана.
- Ошень примитив китайски отель! Я думаль, такой стари культур
отеля лучше. Зачем эта гора, - он указал на кан, половина комната
занимайт!
- Это кан, лежанка. Зимой ее топят и она теплая, на ней китайцы
спят как на кровати, - сказал консул.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг