- Тут недалеко улус есть, там его оставим, - ответили.
Я надеялся, что они всю ночь не спали и теперь на стоянке
вздремнут и я успею увести коней. Но они, видно, мне не доверяли, и
один прилег, а другой сидит и разговаривает и за конями присматривает,
а спать ему, видно, сильно хочется. Так прошло часа четыре. Я вижу,
время к вечеру, говорю, что пора бы ехать, а перед тем еще чаю попить.
Тот согласился, котелок согрел, второго разбудил. Я, пока что, своего
коня заседлал. Выпили чаю, они стали собираться. Я достал из своей
сумы бутылочку и как будто приложился к ней, глотнул. Они спрашивают:
- ты что это пьешь? Это, говорю, русская водка, бальзам называется,
она шибко сон разгоняет, человека бодрит. Мне сегодня до полуночи
ехать нужно. Они и обрадовались: - Угости ты нас, нам тоже долго ехать
придется. Особенно просит тот, который не выспался, настаивает. Ну, я
ему налил полчашки, он выпил, говорит: "вкусная какая, сладкая!"
Второй также просит, я и ему даю, но как бы нехотя.
Тут я не выдержал, прервал Лобсына.
- Чем же ты их угощал и для какой надобности?
- А это у меня было хорошее тибетское лекарство, крепкий сон
дает, быстро человека с ног валит.
- Вот оно что! Теперь я понимаю. А то все невдомек, как ты
надеялся коней выручить.
- Ну вот, - продолжает Лобсын. - Они выпили и присели еще у
огонька последнюю трубку перед дорогой выкурить и тут один за другим и
свалились, заснули. Я немного выждал, не проснутся ли, а потом побежал
с своей сумой к коням, взяв у конокрадов аркан, чтобы трех наших
вести, собрал их, а вместо нашего хромого взял одного из ихних, такого
же вороного. Сел на своего, а трех на аркане за собой веду, освободил
собачку и рысью назад; но только сразу повернул к реке и перебрел ее
на нашу сторону, чтобы след не скоро нашли, если проснутся раньше
времени.
- Ну и молодчина, - сказал я, выслушав рассказ Лобсына. Но откуда
это у тебя тибетское сонное лекарство было и зачем ты его с собой
взял?
- Это для караула при золотом руднике было приготовлено на всякий
случай. А получил я его у знакомого ламы. Только теперь из-за этих
конокрадов мало у меня осталось, нехватит, пожалуй, на всех
караульных.
- А я думал, что ты пристрелишь конокрадов из револьвера!
- Ну зачем напрасно кровь проливать! Вот коня хорошего я у них
увел взамен хромого, это им поделом.
- Представляю себе их злобу, когда они проснутся! - воскликнул я.
- Краденых коней у них увели и оставили хромого, так что и в погоню
только один из них может поехать. А скоро ли они могут проснуться?
- После этого лекарства часов восемь крепко спят. Они только
теперь проснулись, ночь глубокая, следа не видно, будут сидеть до утра
и ругать друг друга за свою оплошность. Но давай спать ложиться, время
позднее.
Эта ночь прошла у нас спокойно, утром поехали дальше и конокрадов
больше не видели.
В верхнем течении река Урунгу образуется из трех рек - Чингила,
Цаган-гола и Булаган-гола; первые две текут с южного склона Алтая, а
третья с востока уже среди предгорий, и в нее справа впадает речка
Алтын-гол - цель нашей поездки. Поэтому мы направились вверх по долине
Булагана. По сравнению с Урунгу, приходилось думать, что мы поднялись
уже довольно высоко; там было полное лето, а здесь еще конец весны и
ночи прохладные. Рощ больших деревьев не было, берега реки были
окаймлены только высоким тальником, заросли тростника и чия попадались
не везде. Горы, окаймляющие долину, были уже высоки и бедны
растительностью. Встречались и юрты монголов, которые еще не
откочевали на летовки, так как было не жарко и комары не беспокоили.
На Булагане их вообще мало.
Мы ночевали вблизи одних юрт и узнали, что до Алтын-гола еще
половина перехода и что рудник находится вверх по его долине, недалеко
от впадения ручья в Булаган, что возле рудника живут караульные,
которые никого в рудник не пускают.
На следующий день под вечер мы дошли до устья Алтын-гола. Вверх
по его долине шла тропа, и мы легко нашли рудник. Долина ручья была не
широкая, склоны же очень крутые и безлесные, даже кустов нет.
Караульные, очевидно, постепенно извели все на топливо. По долине
бежал порядочный ручей, вдоль него лужайки, но сильно потравлены
скотом караульных, так что ночевать в соседстве с ними нам не
хотелось. На лужайке у подножия горы стояли три юрты, довольно худые,
в них с семьями жили караульщики. Позади юрт на нижней части склона
был виден вход в рудник. Жердями, прислоненными к скале, он загорожен,
жерди арканом перехвачены, друг с другом связаны, так что пробраться
внутрь незаметно и быстро днем невозможно, а ночью собаки голос
подадут. Три большие собаки лежали возле юрт и встретили нас свирепым
лаем, когда мы подъехали.
Монголы, конечно, были рады гостям. Живут они в стороне от
караванных дорог, скучно, не с кем словом перемолвиться, степные
новости узнать. Других юрт по соседству нет. Мы спешились, зашли в
юрту спросить, где поблизости можно переночевать, чтобы был подножный
корм. Говорят - поедете немного дальше по Булагану, там другая долина
справа будет, вода есть, и трава порядочная. Засветло успеете доехать.
Нас, конечно, спросили, откуда, куда и зачем едем. Говорим, из Зайсана
по торговым делам в Улясутай. Думали на Алтын-голе ночевать, а
оказалось, что здесь вся трава потравлена.
- Из Зайсана едете! - воскликнул монгол, хозяин юрты. Русского
приказчика Первухина не знаете ли?
- Знаю! - отвечаю ему, потому что этот Первухин, который меня в
Чугучаке сменил, раньше в Зайсане проживал.
- Так вот Первухин, - говорит хозяин, - мне два года назад в
Улясутае очень плохой товар продал в русской лавке. Я для своих женщин
целую штуку цветного ситца у него купил, хорошие деньги отдал. А ситец
вот какой оказался.
Монгол вскочил, порылся в сундучке, стоявшем у стенки юрты, и
поднес мне сверток желтого ситца с крупными цветами.
- Вот, попробуй сам, весь гнилой!
Я развернул сверток, взял в обе руки за край и растянул, как
полагается пробовать прочность материи. Ситец и разорвался, гниль
настоящая.
- Чего же ты, - говорю, - смотрел, покупая, не пробовал сам, что
ли?
- Пробовал, как же! Приказчик развернул мне несколько локтей, они
были хорошие. Я и поверил, что весь такой же. А перемерил он всю штуку
сам на моих глазах.
Эти фокусы мне были знакомы. И мне из Москвы иной раз присылали
гнилой товар. Пришлют аршин 10-15 хорошего ситца для видимости
снаружи, а остальной в штуке или брак с пятнами и полосами, или прямо
гнилой. И приходилось гнилой обменивать покупателям, а брак продавать
подешевке и в Москву отписывать жалобы.
- Ты едешь в Улясутай, - монгол говорит, - увидишь там Первухина,
обменяй мне эту дрянь на хороший. А, может быть, у тебя с собой есть
товар, так обменяй здесь.
- Нет, мы с собой никакого товара не везем, только почту, -
объясняю ему.
- А скоро ли обратно поедете?
- Через месяц или два. Но, может быть, поедем не этой дорогой, а
через Кобдо. Как же быть тогда с обменом?
- Ну, все равно, бери с собой, мне он ни к чему.
Пришлось взять ситец с тем, чтобы в Чугучаке Первухину нос
утереть им, а монголу вернуть при первой возможности, хороший, хотя бы
из своего склада.
Расспросили мы караульных и насчет рудника, узнали, что он уже
лет 10-12 не работается, но раньше работался довольно долго. А жила
идет далеко в глубь горы и высоко вверх по склону. Там местами также
копано, но золота мало, а вглубь, говорят, богатое было. Караульные
сами не работали, они ежегодно меняются: монгольский князь наряжает их
по очереди на год. Прежде бывали попытки хищничества: забирались в
рудник добывать потихоньку золото. Двух хищников караульные в первый
же год закрытия рудника, когда эти попытки были, даже застрелили и
оставили в глубине нижней штольни. С тех пор попытки прекратились.
Выпили мы за разговорами чаю, вышли садиться на коней. Я
присмотрелся, вижу вверх по склону наискось от заслона из жердей
беловатая жила тянется, то шире, то уже и местами ямы в ней видны, а в
одном месте довольно высоко даже отверстие чернеет и через него, может
быть, можно в глубь рудника пролезть.
Мы сели и поехали; скоро встретили скот караульных, который с
пастбища пастушонок гнал, - три коровы, десятка три овец и коз, сам на
старом коняге едет. Ясно, что бедняки в карауле служат. Выехали из
долины Алтын-гола в долину Булагана и повернули вверх, на восток;
проехали немного и увидели другую долину, из которой ручеек выбегает.
Очевидно, в этой долине удобное место для ночевки, которое караульные
указали. Свернули в нее, вдоль ручейка появилась трава, но мало,
пробираемся дальше и видим, что долина в горах круто на запад
повернула. "Вот это хорошо, - думаю, - она нас назад поближе к руднику
подведет". Проехали по ней с полуверсты, пока она опять в глубь гор не
отвернула. Тут нашлось место для ночевки хорошее, травы достаточно,
кустики для огонька есть и аргал попадается. Раскинули палатку,
набрали топлива, пустили коней пастись. Солнце уже заходит. Сидим у
огонька и видим, - по долине сверху мальчишка бредет к нам. Подошел.
Весь оборванный, босой, худой, лет десяти или двенадцати. Протянул
руку и шепчет: - дайте поесть, я три дня не ел.
- Садись, - сказал Лобсын. - Покормим, скоро чай будет.
Он сел у огня. Ноги у него в ссадинах и царапинах, грязные.
Голова гладко остриженная, смотрит пугливо.
- Ты чей мальчик? - спрашиваю. - Откуда и куда идешь один?
Он молчит: видно, боится сказать, нас опасается.
- Ты не бойся. Мы тебя не обидим, накормим, отдохнешь и завтра
пойдешь, куда тебе нужно.
Чай поспел. Мы у караульных немного молока купили и сварили
настоящий монгольский - с солью и молоком. Налили ему чашку - у нас
запасная была - дали баурсаков. Он ел жадно, чаем запивал. Вторую
чашку попросил, выпил, потом держит ее в руке пустую и, видно, боится
попросить еще.
Лобсын налил ее и говорит: - Больше не дам, после голодовки
нельзя сразу много есть, заболеешь.
Он кивнул головой и спрашивает:
- Вы не в наш ли монастырь едете?
А как называется твой монастырь, где стоит?
- Залхачин-сумэ зовут, стоит на большой речке Дзабхын-гол.
Пятьсот лам живут там. И гэген есть, старый, чуть живой.
- Знаю я этот монастырь, - сказал Лобсын. - Мы туда не едем, и
нам он не по пути. Он за Алтаем находится. Так ты возле этого
монастыря у родителей жил?
На этот вопрос мальчик не ответил, а спросил: - Далеко ли до
речки Шара-гол?
Лобсын рассмеялся: - Шара-гол речек в Монголии сотни две будет,
если не больше. Которую из них ты ищешь? Нет ли возле нее какой-нибудь
горы с именем?
- Горы Баин-ниру близко стоят. На них большое обо есть, а на
речке пять деревьев.
- Ну, гор Баин-ниру и обо больших в Монголии также много, а
деревья тоже на разных речках встречаются, - говорит Лобсын.
Мальчик, видимо, смутился и всхлипнул.
Мало-помалу мы из него вытянули, что отец привез его прошлой
осенью в монастырь и отдал в обучение ламам, чтобы он сам, подросши,
ламой сделался. Ехали они туда три дня через горы. У лам ему не
понравилось, плохо кормят, заставляют полдня аргал собирать, а полдня
учить непонятные молитвы, писать и заучивать какие-то знаки. Пришла
весна, стало тепло; он убежал от лам и пошел через горы домой. Шел уже
четыре дня, на первый день имел еще с собой кусок мяса и немного
дзамбы (поджаренной ячменной муки, заменяющей хлеб у монголов), а
потом голодал, только воду пил, когда попадалась речка или ключ, и ел
зеленую траву. Юрты кое-где видел, но обходил стороной, боялся, что
задержат и отведут назад в монастырь.
- Ведь он такой же, как я, беглец! - сказал Лобсын. - И очень мне
его жаль.
- Что же мы будем с ним делать? - спрашиваю. - Как найти его
родителей, если Шара-голов и Баин-ниру много, а имена родителей,
которые он назвал, тоже часто одни и те же у монголов?
Мальчик в это время уже крепко заснул, забравшись в палатку. Я
постлал ему потник и укрыл ситцем, который дал караульный для обмена.
- Завтрашний день он побудет у нас, - говорю. - Пока мы сделаем
попытку пробраться в рудник, он вместе с собакой будет наш стан и
лошадей караулить, а там посмотрим, поедем назад и как-нибудь
разузнаем про родителей.
Ночь прошла спокойно. Утром мальчик с нами позавтракал, стал
доверчивее, рассказал, что родители у него бедные, юрта плохая, скота
мало, детей несколько, старший сын пасет их скот, а отец служит
пастухом у богатого соседа, получает молоко, иногда барана, живут
скудно, а все-таки лучше, чем в монастыре у лам. Зовут его Очир.
Оставив его у палатки с поручением караулить ее и лошадей, мы
полезли вверх по правому склону долины, довольно крутому и высокому.
Поднявшись на гребень отрога Алтая, который отделял эту долину от
долины Алтын-гола, мы увидели внизу под собой немного ниже по течению
ручья юрты караульных у рудника, а пройдя по гребню шагов сто на юг,
наткнулись на выход самой жилы в виде глыб желтоватого кварца. Мы
прилегли, чтобы караульные не заметили нас на гребне, высмотрели, что
немного ниже по склону виден небольшой отвал породы, уже заросший
бурьяном, и чернеет отверстие старой выработки. Через него, очевидно,
можно пробраться в выработки рудника, когда стемнеет и караульные не
смогут увидеть нас.
Вернулись к палатке и провели почти целый день, варили обед,
пасли коней выше по долине, чтобы к ночи оставить им траву ближе к
стану; собирали аргал и кусты. Под вечер приготовили все, что нужно
было взять с собой в рудник: каелку, зубило, молоток, пару свечей,
мешок, веревку, черные халаты, разрисованные по указанию Лобсына. При
разборе вещей в сумах я нашел сверток хорошего ситца, аршин 12,
который взял с собой на всякий случай для подарка или обмена на
барана, если понадобится. "Вот, кстати, - думаю, - можно будет потом
оставить караульному, который дал гнилой для обмена"; решил захватить
его с собой в рудник. Перед закатом напились чаю, потом пригнали коней
к палатке, привязали, посадили мальчика возле палатки у огонька,
велели ему поддерживать огонь и смотреть за конями; привязали собаку,
чтобы она не увязалась за нами. Мальчик с ней уже познакомился, обещал
приготовить чай часа через три.
Чуть солнце закатилось, мы полезли опять на гору и на гребне
отдохнули, дожидаясь, чтобы стемнело и караульные не смогли
разглядеть, как мы спустимся к верхней выработке. Спустились и
пролезли в нее, отошли осторожно несколько шагов вглубь и зажгли
свечи. Верхняя штольня по жиле оказалась неглубокой, всего шагов
десять. Но к самому забою, в котором белела жила кварца в пол-аршина
толщины, нельзя было подойти - перед ним шла прямо вниз шахточка во
всю ширину штольни. На веревке опустили свечу до дна, оказалось сажен
пять глубины. Зацепив веревку за выступ камня, мы спустились вниз,
осматривая жилу по пути. Кое-где в кварце блестело золото крупными
зернами, но добывать их на весу было слишком трудно.
Со дна этой шахточки шел штрек по жиле в глубь горы без выхода на
поверхность, длиной шагов в тридцать. Прошли по нему к забою. Жила
была здесь уже почти в аршин. Кое-где в ней желтело золото, полосками
в палец шириной и гнездами в ноготь. Зубилом и каелкой наломали кварца
с золотом в разных местах по жиле, стараясь стучать меньше. Набрали
несколько горстей, сколько могли отбить с поверхности; золото уходило
в глубь забоя, но там оно уже было нам недоступно. Поэтому решили
спускаться дальше. В начале этого штрека шла наклонная шахточка вниз
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг