- На этой пыль! Ушасно!
- Дальше хуже будет. Здесь есть окно, а на станциях тракта в
Урумчи комнаты без окон.
- О, мейн гот! Нужно сидеть в темноте.
- Или держать дверь открытой!
- Ешше лючше! И китайсы стоять у дверь и смотреть, что ми делайт
целый день.
- Они смотрят и через бумажное окно. Высунет язык, намочит
бумагу, сделает дырочку и смотрит одним глазом в комнату. Потом
другой, третий, так всю бумагу продырявят. Все хотят посмотреть
ян-гуйцзе, заморских чертей, как называют иностранцев. Поэтому даже
лучше без окна. Заперли свою дверь, и сидите спокойно.
- Но китайсы начинайт дверь открывайт. Вот мой дверь, ключ или
забор совсем нет!
- Ваш помощник выйдет и попросит любопытных не мешать. Скажет им,
что вы работаете или спите. Китайцы вежливый народ. А где же ваш
секретарь?
- Другая комнат возле. Спит. Ошень уставал, раскаваривайт амбань.
Моя помощник знайт китайси нанкин диалект, южный, амбань знайт пекин
диалект. Друг другу плёхо понимайт, долго каварили.
- Вам нужен второй переводчик, знающий пекинское наречие, на
котором говорят маньчжуры. Наш амбань маньчжур и в Урумчи
генерал-губернатор тоже маньчжур. Вот я привел вам переводчика,
господина Кукушкина. Он знает и тюркский язык. В Турфане народ
таранчи*, тюрки** и вам придется иметь дело с ними.
(* Таранча - название уйгуров, переселенных китайскими властями в
долину р. Или; уйгуры принадлежат к восточной ветви тюркской языковой
группы; уйгуры - мусульмане, по занятиям земледельцы; неоднократно
восставали против китайских властей. ** Тюрки - обширная группа
народов, родственных по языку, но не составляющая единого народа;
в СССР к тюркам относятся - узбеки, казахи, киргизы, туркмены,
каракалпаки, татары, чуваши, азербайджанцы и т. д.)
- Ошен карашо! Ешше нужно кароший шеловек нам помогайт, обед
готовляйт, чай варит, лавка провизион покупайт, вещи караулит. Ошен
прошу находит такой шеловек.
- Фома Капитонович! - обратился консул ко мне, - не согласится ли
ваш подручный и компаньон Лобсын также поехать? Он человек надежный и
вам с ним легче будет, чем одному, с иностранцами.
- Со мной он поедет куда угодно! Он тоже любит путешествия с
приключениями, как вы изволили назвать их.
- А как его вызвать из гор сюда? Нужно скоро, профессор через
два-три дня хотел бы выехать.
- Он каждый месяц в это время приезжает ко мне за товаром. Я жду
его сегодня или завтра.
- Ну и отлично. Теперь будем говорить насчет жалованья и других
условий. Профессор хочет нанять две китайские телеги до Турфана и
поедет на сменных лошадях по станциям, так что вам своих верховых
брать не нужно.
Мы столковались с профессором. Жалованье я себе и Лобсыну спросил
небольшое, но на харчах нанимателя. Это немцу сначала не понравилось:
он хотел, чтобы мы кормились на свой счет. Но консул разъяснил ему,
что мы же будем покупать провизию и для профессора с секретарем и
готовить для них еду, так что проще и выгоднее иметь общий стол.
Наконец, немец согласился, но с условием, что чай и сахар у нас будет
свой. Он, очевидно, боялся, что мы будем пить много сладкого чая в
ущерб его запасам. Я уступил, мы с Лобсыном привыкли к кирпичному чаю
по-монгольски с солью и без сахара при наличии молока.
Условие было заключено на три месяца со дня выезда, чтобы мы
могли вернуться в Чугучак к началу августа для организации своего
каравана.
Вечером ко мне приехал Лобсын и охотно согласился принять участие
в экспедиции. Но он должен был сначала увезти товар в свой улус, и я
отправил с ним своего приемыша Очира, чтобы он жил в семье Лобсына во
время моего отсутствия, а не оставался один в городе без надзора.
Через четыре дня Лобсын должен был выехать на станцию тракта,
ближайшую к его улусу, и ожидать там проезда экспедиции, чтобы
присоединиться к нам.
Я сопровождал профессора при его прощальном визите к амбаню и
показал, что умею говорить на пекинском наречии и знаком с китайским
этикетом. Амбань и профессор были довольны мной. Для экспедиции я
нанял две телеги, одну легковую для профессора и секретаря, вторую
большую для багажа и нас двоих. В назначенный для выезда день телеги
были рано поданы на постоялый двор, я уложил багаж. Консул пришел
провожать немцев; они очень благодарили его за помощь и высказали
надежду, что будут довольны мною.
Часов в десять утра мы выехали и на ночлег остановились на
станции Сары-хулсын в черных ветреных холмах, знакомых мне по первому
путешествию за золотом. Эта станция стоит у самого восточного конца
хребта Барлык, где этот кряж, сильно понизившись, обрывается утесами к
долине реки Куп, отделяющей его от черных холмов.
Лобсын уже ждал нас на станции, привез целый мешочек баурсаков.
Немцам отвели комнату на станции, без окна, как предсказал консул. Мне
пришлось в первый раз показать свое поварское искусство, сварить суп
из мяса, взятого в Чугучаке, поджарить картофель на сковороде. У
немцев была дорожная посуда - тарелки, ложки, ножи и вилки. Они
ужинали в комнате на маленьком столе, а мы - на дворе.
К чаю я подал профессору на тарелке кучку свежих баурсаков.
- Это што за маленьки колбас? - спросил он.
Я объяснил, что они делаются из крутого теста и жарятся в
бараньем сале и что это лучший сорт хлеба для дороги. Но им баурсаки
не понравились.
- Опьять баран! - возмущался профессор. - Суп из баран, жаркой
баран и хлеб бурсак тоже баран. Ви би ешше компот из баран подавайт!
- В Китае и Монголии почти единственное мясо это баранина, -
объясняю ему - Говядину очень редко можно найти, и всегда будет
подозрение, что это мясо больного или даже издохшего животного.
- А свиной мясо покупайт мошно? Свин, каварят, у китайса много!
- В южном Китае свинины, как я слышал, - много, а здесь нет.
Монголы свиней не разводят, у них нет корма для свиней, степной корм
свиньи не едят, а помоев в монгольском хозяйстве не бывает. Здесь
главный скот это бараны, и вам, профессор, придется привыкать к
баранине. А свежие баурсаки к чаю - хороший хлеб, и мы будем иметь их
не часто.
- Забирайт ваш бурсак, - рассердился немец. - Ми ешше имеем
хороший немецкий печенье, домашни гебек!
Я думал угостить профессора нашим чайным печеньем, а получил
выговор. Ну, что же, нам с Лобсыном больше останется. А немца угощу
при случае ослятиной или верблюжатиной под видом говядины.
После чая была еще стычка из-за постели. Немцы не захотели
раскладывать свои дорожные матрацы прямо на кане и потребовали, чтобы
мы достали из багажа их складные кровати. Нам пришлось рыться в
темноте в багажной телеге, вытаскивать кровати, нести их в фанзу и
разбирать при тусклом свете свечи на кане. Мы оба никогда не видели
таких кроватей и не сразу сообразили, как их раскладывать. Они были
стальные и обе различной конструкции. Профессор сердился, когда мы
втыкали ножки не туда, куда надо, а его указания по-немецки, когда он
не находил русского термина для ремня, пряжки или гайки, мало
помогали. Секретарь, который мог бы помочь нам показом, дремал у
стола.
Наконец, мы расставили кровати, положили матрацы и подушки,
пожелали покойной ночи и сами отправились ночевать в багажную телегу.
Утром я разбудил ученых еще на заре. Пока они одевались, мы уже
напились чаю, а пока они пили свой кофе с сгущенным молоком и домашним
гебек, мы разобрали кровати и уложили в телегах весь багаж. Часов в
шесть утра выехали.
Нужно заметить, что хотя мы меняли лошадей на каждой станции, но
ехали не быстро, только 7-8 верст в час. На ровных участках ехали
мелкой рысью, но на всех подъемах, даже небольших, шагом. В легкую
телегу были впряжены две лошади, в багажную три. Ямщики сидели на
оглобле позади крупа коренника, так как козел у китайских телег нет.
На подъемах они соскакивали и шли пешком.
Тракт из Чугучака в Шихо поворачивает от станции Сары-хулсын
вверх по широкой долине реки Куп, которая отделяет Барлык, остающийся
вправо, от хребта Джаир, знакомого нам по первому путешествию. Это
долина степная, местами занята холмами. Кое-где видны были юрты
киргизов и их зимовки в устьях боковых долин. В степи паслось довольно
много скота, поправлявшегося на молодой весенней траве от зимнего
поста.
На следующей станции Толу переменили лошадей и поехали дальше по
той же долине. Барлык тянулся по-прежнему справа, но поднялся выше,
представляя цепь плоских вершин и высылая в долину короткие отроги. В
боковых долинах его южного склона, укрытых от холодных ветров, по
словам Лобсына, растут дикие яблони с небольшими, но вкусными плодами.
Слева к дороге обрывались крутые склоны Джаира, а в боковых долинах
кое-где видны были рощи тяньшанской голубой ели. Семена ее вероятно
были занесены северными ветрами из Барлыка, где эта ель образует целые
леса. Далее же на восток в Джаире, а также в Майли, составляющем
продолжение Джаира на запад от тракта, ели уже нет, так объяснил мне
Лобсын.
Вскоре долина Куп сделалась неровной, холмистой, и дорога
повернула к станции Ямату, расположенной среди холмов Джаира.
На станции Ямату решили обедать. Варка супа заняла бы слишком
много времени, и я предложил им удовольствоваться бараниной,
поджаренной мелкими кусочками на сковороде, и чаем.
- Опьять баран! - проворчал профессор. - Лючше открывайт банка
консерв.
- Нужно употреблять мясо, взятое в Чугучаке, - говорю ему, - к
вечеру оно может испортиться и пропадет.
Это подействовало. Я сдобрил баранину головкой лука и залил парой
яиц, которые нашлись у смотрителя станции. Немцы покушали с аппетитом,
мы не отставали от них.
От Ямату тракт поворачивает на юг и пересекает горы, которые в
этом месте значительно ниже.
Тракт идет сначала по довольно узкой долине ручья Ямату. Слева
обрываются красные скалы Джаира, на которых высоко вверху видны ели,
рощицами и порознь; справа зеленеют травой склоны хребта Майли.
За низким перевалом тракт подходит к станции Куль-денен, а затем
идет небольшими подъемами и спусками среди невысоких и плоских гор до
станции Оту, расположенной в обширной котловине, окруженной подобными
же горами. За этой станцией дорога выходит из котловины и между
низкими горами и холмами спускается к станции Сарджак, расположенной
уже у южной окраины гор. Солнце уже садилось, и профессор решил
ночевать здесь. За день мы проехали пять станций по довольно неровной
долине Куп и через широкий хребет.
Комнаты для проезжающих на станции, конечно, были без окон.
Шаткий стол взяли у смотрителя, а стулья заменили своими чемоданами.
На кане расставили кровати, с которыми мы справились уже быстрее. На
ужин удалось купить у смотрителя мясо кулана*, т. е. дикого осла. В
обширных степях и солончаках широкой впадины, которая отделяет Джаир -
Майли от Восточного Тянь-шаня, водятся стада не только антилоп
дзеренов**, которые попадаются и в Джаире, но и куланов. В громадных
зарослях камышей и рощах вдоль реки Куйтун, которая течет С Тянь-шаня
и, повернув на запад, орошает часть этой впадины и впадает в озеро
Эби-нур, водится много кабанов и встречается даже тигр.
(* Кулан (тюркск.), джигетей - относится к полуослам, живет в пустынях
и полупустынях Центральной Азии. ** Дзерен - вид газели, живущей в
степях; отличается песчаножелтой окраской спины и боков; собирается в
значительные стада.)
Поэтому смотритель и ямщики станции Сарджак, расположенной на
окраине этой впадины, имели ружья и в свободное время занимались
охотой на антилоп и куланов. Но профессору я, конечно, не сказал, что
суп и жаркое их ужина изготовлены из мяса кулана. Подавая котелок с
супом, я заявил, что удалось купить говядину. Профессор внимательно
рассмотрел ребра с мясом, бывшие в супе, попробовал мясо и сказал:
- Ошшень карашо, что вы варили не баран. Это видно молодой коров,
кости не толстые.
Покушали и хвалили, а мы с Лобсыном, ужиная на дворе, с трудом
удерживались от смеха. Но только мы, напившись чаю, собирались
устроиться на ночлег в нашей телеге, как открылась дверь и раздался
голос секретаря:
- Огэ, Кукушка, Фома, шнелль, шнелль!
Я прибежал в комнату и застал такую сцену. Профессор стоял возле
своей кровати с свечей в левой руке, а дрожащей правой указывал на
стену, которую пересекала широкая трещина. Вдоль трещины спускались
вниз одна за другой две крупные фаланги.
- Фома, этто какой гадкий насекомый? Я читаль, Туркестан живет
каракурт, смертельни кусак!
- Нет, профессор, это фаланга, паук.
- Он тоже кусайт? восемь ног, как у паук! Противный.
- Кусает и больно, если его придавить или тронуть Рука пухнет,
сильный жар будет.
- Донерветтер! Ешше один бегайт, вскричал профессор, указывая на
другую стену, по которой из-под камышового потолка выскочила и быстро
побежала фаланга средней величины.
- Этто ушасно! Сдесь спайт нельзя. Ночью этти паук искусайт нас.
Вынимайт наша палатка, разбивайт на дворе, пожалста!
В багаже на нашей телеге, действительно, был большой тюк с
палаткой, которую экспедиция взяла с собой. Пришлось нам перевернуть
весь багаж, вытащить и развязать тюк и ставить палатку незнакомого нам
фасона. Профессор держал свечу, к счастью было тихо и огонь не
задувало. Секретарь показывал нам, как ставить стойки, натягивать
полотнища, покрывать брезентом пол, где забивать колышки. Палатка
имела форму домика с низкими отвесными боковыми стенками и высокой
крышей; к передней стойке прикреплялся маленький столик. Внутри
поместились обе кровати вдоль боковых стен и между ними остался еще
проход в аршин шириной.
В общем провозились мы с полчаса, пока не устроили ученым палатку
и не уложили в телеге остальной багаж, на котором спали сами. Немцы
вероятно спали плохо, во-первых, с непривычки в палатке и, во-вторых,
потому, что на дворе станции ночью не было тихо. По соседству под
навесом жевали солому и фыркали лошади, в поселке лаяли собаки, иногда
слышались голоса. И когда мы по привычке проснулись на заре, в палатке
уже разговаривали.
Выглянув из телеги, я увидел на юге великолепную картину. На
горизонте тянулся Восточный Тянь-шань в виде длинной темной стены,
разрезанной глубокими ущельями и увенчанной рядом крупных зубцов,
словно гигантская пила. Эти зубцы сверху донизу были покрыты снегом,
который алел в лучах восходившего солнца. Я впервые видел такой
высокий снеговой хребет на всем его протяжении и с такого расстояния и
любовался им вместе с Лобсыном, который, впрочем, видывал и другие
снеговые хребты, но не такие высокие и длинные.
Немцы, выйдя из своей палатки, заметили нас стоящими на телеге и
смотрящими на юг и обратили на это внимание.
- Этта какой большой гор? - спросил профессор.
- Это северная цепь Восточного Тянь-шаня. Она называется
Ирен-хабирга, также Боро-хоро, - ответил я.
- Турфан город там, за этим гор?
- Нет, мы поедем вдоль этих гор, пока они не кончатся.
Секретарь принес из палатки карту и большой бинокль, затем
вытащил из фанзы стол, они разложили карту и поочередно смотрели в
бинокль и на карту, оживленно разговаривая. От консула я также получил
карту, на которой был виден весь наш путь и названия всех станций,
чтобы я мог называть их профессору.
Я перечислил ему по порядку названия вчерашних станций, а он
следил по своей карте и кивал головой со словами: ист, ист, рихтих.
В этот день мы проехали шесть станций благодаря ровной дороге,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг