слезы. Это было совершенно непонятно. Конечно, он человек культурный,
"Крейцерову сонату" читал, но ведь разные бывают натуры: чувствительные и
вполне обыкновенные; к ним Пичуев причислял и себя.
Все изменилось, все стало иначе. Раньше никогда бы в голову не пришло,
что "Альтаир" можно назвать счастливой звездой - наивная символика,
придуманная Левой Усиковым, - но разве не "Альтаир" привел его к Зине?
Конечно, это самая простая случайность, а все же, нет-нет, да и подумаешь:
какие, однако, бывают счастливые случаи!
Перед самым отлетом из Москвы Зина обмолвилась, что по утрам кормит
каких-то пичуг, прилетающих к ней на балкон гостиницы. И Вячеслав Акимович
стал кормить воробьев. Они привыкли, ждали на балконе, а инженер регулярно,
перед тем как ехать на работу, крошил им булку, думая, что "Крылышку" это
приятно. Кто знает, не они ли прилетали к ней! Во всяком случае, вон тот
хромой воробышек, рыжий и задиристый, обязательно бывал у нее на балконе.
Старый знакомец!
В тот день, когда Пичуев провожал Зину, она сказала, что писем пусть не
ждет, писать не любит, беспокоиться нечего, не маленькая, сводки о полетах
будут передаваться через радиостанцию экспедиции. Вот и все! Инженер
спросил: а вдруг она, наконец, проверит себя, неужели и тогда не напишет
письма? Ведь он так мучается, пожалела бы. "Ничего, - улыбнулась Зина, -
узнаете". На том и расстались.
...Вячеслав Акимович, задумавшись, сидел у телефона, словно ждал звонка
междугородной. Нет, не услышит звонка. Там, где сейчас Зина, пока еще нет ни
городов, ни телефонных линий.
Вспомнив, что скоро приедут гости, Вячеслав Акимович засуетился. Он еще
в халате, надо скорее переодеться. Быстро сбросил его, достал из-под дивана
туфли и, развязывая шнурки, опять задумался: "Крылышко мое!.. Почему ты не
здесь?"
Гости инженера Пичуева, народ организованный, пришли точно в
назначенное время. Да это и вполне понятно, люди привыкли к точности:
ученые, инженеры, лаборантка, техники, студенты.
Лева Усиков чуть было не опоздал - красил картонную модель летающего
диска, хотел ее обязательно сегодня подарить Пичуеву Серебряная краска еще
не высохла, так и пришлось нести. Митяй торопил.
Хозяин встретил гостей в прихожей. Звонки, короткие и длинные, робкие и
уверенные, следовали один за другим. Пришел Набатников, поискал место на
вешалке, где привык оставлять пальто, но там не было ни одного свободного
крючка.
Гости разбрелись по комнатам. В кабинете, с разрешения хозяина, Левка
подвешивал к люстре серебряный диск. Конечно, это было удобнее сделать
Женечке, ему незачем тащить из кухни табуретку, но Лева боялся, что
алюминиевой краской Женечка измажет свой новый костюм, синий в полосочку. А
у Левы серенький, не заметно.
Митяй неодобрительно косился на Левкино от замечаний воздерживался.
Впервые надетый им галстук - выдумают же люди заботу! - почему-то
развязывался, за ним надо все время следить. Конструкция явно
недоработанная.
Легко, как птичка, Надя перелетает из комнаты в комнату, весело
щебечет, развлекая гостей. Все ее провожают ласковыми, восхищенными
взглядами. Даже сам профессор Набатников отдает должное ее остроумию,
раскатисто хохочет, колышется его большое тело.
Вспомнив, что в доме нет хозяйки, Надя побежала на кухню...
Забравшись на табуретку, Лева вырисовывал на нижней поверхности диска
контуры люков и иллюминаторов.
В столовой о чем-то беседовали Набатников и Журавлихин, а в кухне
молчаливо хозяйничали Вячеслав Акимович и Митяй. На плите в высокой кастрюле
кипятилась вода для раков. Митяй резал укроп.
- А ну, мальчики, марш отсюда! - весело скомандовала Надя. - Без вас
обойдутся.
Она подвязала полотенце вместо передника и выхватила у Митяя нож. Митяй
удовлетворенно вздохнул. Работа скучная, да и сноровка требуется. Хорошо
девчатам, у них пальцы тонкие.
Пусть тонкие, но не всегда умелые. Наде редко приходилось заниматься
хозяйством, все мать за нее делала, сама же трудилась на кухне лишь в
исключительных случаях. Сейчас решила показать свою ловкость, а вышла
неприятность, разрезала палец, вскрикнула, на глазах навернулись слезы.
Пришел Набатников, снял пиджак, засучил рукава и сразу же выразил
неудовольствие по поводу нарезанного укропа:
- Так никто не делает. Укроп кладут целиком, ветками. Это не окрошка.
Наде вновь пришлось пережить разочарование: резала-резала, палец
разрезала, а все впустую. Какая она несчастная! Ужасно!
Митяй взял миску, направился в ванную комнату, откуда принес полтора
десятка раков.
- Только и всего? - удивился Набатников. - А где же остальные?
Из кабинета послышался приглушенный крик. Что-то случилось с Левкой!
Митяй, по долгу друга, бросился на помощь.
Подпрыгивая от боли, Лева размахивал рукой. Выяснилась следующая
забавная история. Он уронил кисточку, и та закатилась под шкаф. Шаря под
ним, Лева перепугался до смерти: какой-то скорпион вцепился в палец. Левка
оправдывался, ведь он не знал, что в доме существуют раки. Вовсе он не
труслив спросите у ребят, - но подвела неожиданность.
- Любой человек завоет, - говорил он, посасывая палец.
Надя торжествовала. А Левка пожаловался: скоро, мол, все останутся без
пальцев Это было вполне возможно, так как гости занялись ловлей раков, но
ловили их не в реке а под диваном, креслами, под коврами, и веселились до
слез. Даже Набатников ползал под столом, а потом, еле отдышавшись,
признался, что никогда в жизни ловля раков не доставляла ему такого
удовольствия.
Всей гурьбой пошли исследовать, каким путем раки расползлись по
квартире. Оказалось, что мохнатая простыня, которой хозяин накрыл ванну,
намокла и соскользнула вниз. По ней раки выбрались на свободу, проползли под
дверью, затем не спеша проследовали в кабинет.
Веселье не прекращалось и за столом.
- А мы не пропустим передачу? - напомнил Набатников, обращаясь к
Вячеславу Акимовичу. - Включите телевизор на всякий случай. А я позвоню в
институт, узнаю.
В столовой погасили люстру. Лампы дневного света горели в кабинете, и
через открытую дверь свет их падал на стол.
Метровый экран был приподнят над головами зрителей, и никто никому не
мешал видеть. Лева Усиков сразу же вызвался настроить аппарат, но Митяй
осадил его: скрутит все ручки, пережжет проекционную трубку, и на этом дело
закончится.
Некоторые радиолюбители, построившие новые телевизоры, уже принимали
пробные передачи с летающего зеркала. Сейчас инженеры продолжали испытывать
эту систему, главным образом изучая условия приема дальних передач.
Телевизор Пичуева был рассчитан на цветное изображение, но мог принимать и
черно-белое.
На экране шла программа Киевского телецентра - концерт детской
самодеятельности. Воспитанники Суворовского училища, совсем еще малыши, в
паре с девочками в белых передниках лихо отплясывали мазурку.
Движения малышей были изящны и грациозны, полны сдержанного
достоинства. На лицах важная сосредоточенность. А дамы, дамы! Посмотрели бы,
как они кокетливо приседают, двумя пальчиками чуть приподнимая платье, -
видно, что кажется оно им длинным, с тяжелым шлейфом. Да разве можно
удержаться от улыбки...
Вот на первом плане самый маленький танцор, коротко стриженный,
белоголовый, падает на колено и, подняв задорную мордочку, следит, как,
опираясь на его руку, "дама" выписывает круг. Девчонка смешная, с бантиками
в косичках, но в глазах ее светится женское торжество. Она снисходительно
опускает ресницы, уже с этих лет принимая как должное, пусть в танце, но все
же коленопреклонение будущего мужчины.
- Знакомый случай! - с шумом вздохнул Афанасий Гаврилович. - Сначала -
на одно колено, а вырастет - встанет на два. Такова уж наша мужская доля.
Надя тряхнула серьгами-вишенками, искоса взглянула на Вадима:
- Мне это ужасно нравится.
- Еще бы вам не нравилось! - Набатников уже слыхал о Надином
характере. - Но есть странные вкусы. Мне рассказывали об одной девушке - она
стремилась всех своих друзей поставить на колени.
Надя молчаливо глядела на экран, довольная, что в темноте не видно, как
она покраснела, - поняла, в чей огород заброшен камешек. Но откуда Афанасий
Гаврилович узнал о ее вот уж абсолютно невинном кокетстве? И вовсе она не
желает, чтобы все друзья преклонялись перед ней и тем более страдали.
Например, Бабкин. А Вячеслав Акимович? Вот кто Наде нравился больше других,
и она заранее решила, что сегодня, по долгу хозяина, он проводит ее домой.
Пусть Женечка и Димочка немножко покусают себе локти. За последнее время они
стали ужасно задаваться. Звонят редко, а если приглашают в кино или театр,
то почему-то оба вместе, будто никто не желает пойти с нею вдвоем. Другие бы
мальчики за честь считали.
Объяснялось это более сложными мотива ми. Как-то Женя услышал от Нади
довольно остроумную, но ядовитую шутку насчет увлечения Вадима, помучился,
потосковал и понял, что завтра она высмеет и его любовь. Вспомнил письма, в
которых Надя пыталась вызвать ревность к Вадиму, как ждал ее в парке долгих
полтора часа. А на другой день Надя, нисколько не смущаясь, заявила со
смешком, что пошла с Багрецовым на литературный вечер, где ужасно зевала,
потому что молодые поэты попались все одинаковые, тоска смертная.
Все это было близким, недавним, а потому болезненным. Женя и Вадим
сдружились еще в экспедиции, но никто из них не вспоминал о Наде, боясь либо
обидеть друга, либо нечаянно тронуть незажившую рану. Разговора об этом не
было, но каждый решил про себя, что девушка, которая не ценит дружбу и
высмеивает любовь, недостойна ни дружбы, ни любви. Надо хоть немножко помочь
ей исправиться.
Об этом Надюша ничего не знала, терзалась догадками, искала соперниц и
не находила. Ни одной девушке ни Вадим, ни Женя не отдавали видимого
предпочтения. Ко всем - и к студенткам радиоинститута и к сотрудницам
института метеорологии, где работал Вадим, - бывшие Надины оруженосцы
относились одинаково. "Может, во всем виновата летчица? Ведь ею ужасно
восхищались ребята..." - мучительно раздумывала Надя.
Рядом с ней сидел Вадим. Что ж, сосед как сосед! В меру заботлив,
вежлив, передает тарелки с закусками, но ни в голосе его, ни во взгляде
Надюша не замечает той привычной нежности, которая возвышает девушку в ее же
глазах. Надя искала причину странного холодка, и это портило ей весь вечер.
Начиналась цветная передача со строительства на севере. Пока были
вскрыты рудные пласты, а скоро здесь вырастет большой город Мерцающая
звездочка, которая сейчас светилась на экране, указывала лишь место будущего
города за Полярным кругом. Телекамера находилась на самолете, поднялся он
очень высоко, поэтому только и видна звездочка.
Но вот самолет стал быстро снижаться. Темнота уплыла за края экрана, в
центре его светился кратер, наполненный до краев не кипящей лавой, а точно
гигантскими раскаленными спицами. Это лучи прожекторов. Они ползали, как
живые, упирались в края кратера, скользили вниз, где сразу укорачивались и
пропадали; в другом месте мягко прыгали голубые фосфоресцирующие мячи и,
взлетая вверх, лопались, окутывая кратер светлым дымком.
Самолет с телекамерой спускается ниже. На экране мелькают расплывчатые
отблески.
Изображение становится четче, яснее. Темная, будто залитая тушью,
тундровая степь. Блестит, как серебряная стружка, извивающаяся река. Рядом
вспыхивают и гаснут огни, а вдали виднеется светлая поверхность моря.
Медленно плыл самолет над землей, и глаз телекамеры смотрел вниз, на
суровую северную природу. Все, что он видел, превращалось в электрические
токи, попадало на передатчик, потом вниз, на контрольный приемный пункт, где
сейчас дежурил инженер Дерябин, потом, через радиопрожектор на зеркало диска
и, наконец, в квартиру Вячеслава Акимовича.
Он, так же как и многие другие специалисты, принимающие эту пробную
передачу в разных концах страны, смотрел не только на экран, не и в
программу испытаний, где было подробно указано, что и в какое время будет
передаваться, отмечены высоты подъема диска и самолетов, приложена схема, в
каких местах установлены наземные телекамеры.
В левом углу экрана появилась яркая звезда, она мерцала, как Сириус в
вечернем небе, иногда пропадала совсем - возможно, проносились мимо ветром
гонимые облака.
На облачном фоне вспыхнула красная цифра "3". Пичуев посмотрел в
программу. Сейчас Борис Захарович Дерябин переключит телекамеры, передача
пойдет с вертолета.
Лева пододвинулся поближе, чтоб рассмотреть все детали. Видно,
Набатников всерьез увлек его своей мечтой о "теплых городах". В грудах
развороченной земли Лева уже видел осуществление этой мечты.
Сияющее полукольцо сигнальных огней. Они зажглись на ветряках,
опоясывающих город. Лева смотрел и радовался. Ветер перестал быть врагом,
воспетое поэтами ледяное дыхание превращалось в тепло. Ветер не выдует его
из домов, наполовину спрятанных в толще земли, не выгонит с улиц "теплого"
города. Не гулять здесь ветру за новыми горами. Впрочем, не гулять и Леве.
"А как бы хотелось!" - в надежде подумал он.
Борис Захарович Дерябин, старый инженер-радист, поехал туда в
командировку. Счастливый? Нет, не очень. Он должен приехать обратно. Старые
привычки: обжитый дом, теплые ночные туфли под кроватью с левой стороны.
Трудно ему расставаться с будущим "теплым" городом, но еще труднее позабыть
о теплом доме на Садовой, где он прожил всю жизнь. Лева - счастливее.
"Ничего нет, никаких привычек, дома тоже нет - приютили папа и мама. А свою
квартиру или даже комнату не заработал еще, живу в долг. Туфель ночных тоже
нет. Ни с какой стороны - ни с правой, ни с левой. Тапочки в разных местах.
Свободен. - И Лева решил, как только окончит институт, просить послать его
на север. - Папа и мама? Но ведь они умные, чуткие. Поймут".
Рядом с Левой, возле самого телевизора, сидел Пичуев и что-то отмечал в
тетради. Остальные зрители расположились на диване.
Надюша уютно устроилась в кресле, откуда было видно всех. Это ей
нравилось: можно незаметно наблюдать за лицами. В данную минуту ее
интересовал Вячеслав Акимович, он дважды видел пробную передачу со
строительства, а потому лицо его было спокойным и деловитым. Не то что в
прошлый раз, в лаборатории, когда смотрел примерно такую же программу. Потом
он признался Наде, что многого не записал, вот до чего увлекся взрывниками.
У них дела посерьезнее, и в его воображении телевизионная техника - а ею
занимался он несколько лет - померкла совершенно, побледнела, точно картинка
на экране, освещенная ярким солнцем.
Сейчас, восполняя свои недостаточные наблюдения, Пичуев аккуратно
следил за техникой передачи, внимательно записывая цифровые данные,
периодически появляющиеся на экране. Вполне возможно, что зрителям они
портили впечатление, раздражали, но ведь не это главное, цифры были
необходимы специалистам, в том числе и Наде.
Все это верно. А она и не догадывалась, что Вячеславу Акимовичу цифры
были необходимы вдвойне. Их передавала Зина, Зин-Зин, "Крылышко".
Передача закончилась. Зина поворотом ручки сменила объектив телекамеры,
автоматически переключая ее на цифровую таблицу © 14. Чисел в ней было
немного, всего шесть.
Пичуев записал их и, вздрогнув, уронил карандаш.
Внизу под цифрами неожиданно появился другой синий карандаш. На экране
он выглядел огромным, как полено. Толстый графит коснулся бумаги и, как бы
подводя итог, потянул за собой жирную черту, затем помедлил, вернулся
обратно и решительно провел другую черту рядом. Линии оказались не
параллельными, соединяющимися. Именно эта линии, и только их, видел сейчас
инженер.
Включили свет. Уже давно исчезли и цифры и линии, а Вячеслав Акимович,
рассеянно протирая очки, все еще смотрел на экран счастливыми, изумленными
глазами: "Крылышко мое!.."
Вполне понятно, что Надюша ничего не понимала. При чем тут цифры?
Кому-кому, а ей хорошо известны их значения. Ничего особенного: высота
полета, номер объектива, ну и всякие другие технические данные. Никаких
поводов для волнения, и Надя за это ручается. Мучило любопытство, странное,
беспокойное. Ведь она так привыкла к ясности в характере Вячеслава
Акимовича.
Наконец он очнулся, стремглав побежал в кабинет к телефону. Надя
прислушалась: нетерпеливо постукивал наборный диск.
- Передайте радиограмму, - закричал инженер громко, будто вызывая
пожарную команду. - Немедленно... сию минуту... Руководителю телевизионной
группы Дерябину. Лично Зинаиде Авериной. Таблица номер четырнадцать принята.
Линии не параллельны. Счастлив. Жду подтверждения.
Все в этой радиограмме противоречило законам науки, техники и, конечно,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг