объективом, не говорит речей. Ясно, что люди не обращают внимания на
обыкновенный ящик, держатся перед ним просто, естественно, ну, вроде того,
как мы уже видели.
Митяй громко зевнул и надвинул кепку на глаза.
- Не пойму, к чему ты клонишь? - сказал он лениво. - Люди, люди...
Какое им дело до твоего ящика?
- А ты вдумайся поглубже. Значит, за твоими поступками можно наблюдать
со стороны. Представь на минутку, что смотрят на тебя тысячи глаз, а ты их
не замечаешь. Все попрежнему - те же поступки, те же движения. Люди у
телевизоров глядят и думают: "Грубоватый парень, да и... это самое... лентяй
порядочный. Поспать любит, зевает все время. Вообще воспитание неважное. А
ведь, наверное, студент, комсомолец...".
Приоткрыв глаз, Митяй увидел, что Лева совершенно серьезен и не
расположен шутить. Почему-то сразу представился экран телевизора, а на нем -
крохотный Митяй зевает. "Чепуха все это, Левкины бредни", - подумал он, но
вдруг его охватило чувство какой-то настороженности, сладкая дремота исчезла
сразу же.
- Иной раз мне кажется, - постукивая карандашом по крышке альбома,
продолжал фантазировать Левка, - что "Альтаир" стоит где-нибудь рядом, а мы
его не замечаем. Ссоримся, говорим друг другу всякие обидные вещи, злословим
насчет друзей... Все это мы делаем и на улице, и в парке, в коридорах
института, будто так и должно быть. А на телевизорах все видно, все
слышно. - Он хлопнул по щеке ладонью. - Ох, ребятки, стыд-то какой!
- Мели, Емеля, - Митяй схватил Левку за нос и потянул к земле. -
Суслик!
Он тут же поймал себя на мысли, что не следовало бы этого делать, и
невольно посмотрел на гору, где был установлен "Альтаир". Зная, что аппарат
выключен и объектив его направлен в другую сторону, Митяй все же испытывал
неприятное ощущение. "Проклятый Левка, этак можно и сна лишиться!"
Потирая нос, Усиков сказал обидчиво:
- Милые шуточки. У тебя пальцы, как клещи. Нашел, где силой своей
хвастаться.
Его поддержал Женя, и Митяй смутился окончательно.
- Ну, понятно. Какой может быть разговор! - Он рассматривал свои
большие ладони. - Глупая привычка.
Выдумка Левы показалась Жене забавной. Правда, с точки зрения техники и
здравого смысла она ничем не подкреплена. Однако Митяй уже заволновался. Еще
бы, ни с того ни с сего, нежданно-негаданно - и вдруг тебя демонстрируют на
экранах тысяч телевизоров. Это хоть кого расстроит.
А Левка, точно в отместку, продолжал развивать свою страшную идею:
- Нет, вы только подумайте: что, если в самом деле поставить в разные
места телевизионные камеры и объявить, будто в любой момент может состояться
телепередача - ну, предположим: "Прогулка по улицам". Пусть каждый тогда
представит себя на экране. Вот это будет жизнь! Абсолютная вежливость,
предупредительность, улыбки направо и налево. У трамвайной остановки никто
не станет толкаться, мужчины пропустят женщин вперед, а наши ребята-студенты
войдут в вагон тихо, спокойно и самыми последними...
Митяй хмыкнул, но ничего не сказал. Вспомнил, как после занятий ребята
мчались к трамвайной остановке. Чего греха таить, и сам не отставал. Мощной,
громогласной лавиной проталкивались они в двери и, опередив растерянных
пассажиров, ранее вошедших в вагон, мгновенно занимали все места.
Мысленно представляя себе экран, где показывается эта картина, Митяй
чувствовал, как горячая, пунцовая краска приливает к щекам. Он видел в
трамвае себя и ребят. Почему-то вспомнилось лицо немолодой женщины,
повязанной теплым пуховым платком. Да, тогда она смотрела на них с явной
укоризной, и Митяй подумал, что если бы осуществилась безумная Левкина
фантазия, то многие тысячи зрителей глядели бы на эту сцену с точно таким же
выражением лица.
- Если сделать так, как я предлагаю, - продолжал Лева, - то навсегда
исчезнут и грубое слово и глупая шутка. Правда, Митяй? - спросил он с
невинным видом.
Журавлихин поспешил выручить Митяя и, в свою очередь, спросил Левку:
- Может, мы и без техники обойдемся? А?
- Как тебе сказать? - Лева вновь занялся рисунком и сейчас выводил
одинокое деревцо на горе. - У нас в стенах института все ребята считаются
примерными, дисциплинированными. Сам понимаешь, никто из них не будет
мчаться по коридору, с криком протискиваться в двери аудитории. Не будет
вести себя как на трамвайной остановке... А почему? - Он поднял голову. -
Так приучены с детства, когда мы были еще первоклассниками. Ведь за нами все
учителя следили: "Как сидишь? Как перо держишь?" Всюду их глаза. Никуда не
скроешься...
- Мысль ясна, - перебил его Женя. - Теперь малому восемнадцать лет, и
он требует, чтобы весь Советский Союз смотрел за ним через телевизоры.
- Не тот масштаб для Левки, - прикрывая зевок рукой, заявил Митяй. - Он
должен чувствовать, что на него смотрит весь мир.
Лева подумал над этим и устыдился своей теории "общественного
телеконтроля". Никакие тайные "Альтаиры" не помогут, если нет у тебя
сознания, что всегда и всюду ты на виду, и правильно однажды сказал Афанасий
Гаврилович, что "на тебя смотрит родина, миллионами заботливых глаз смотрит,
сурово и требовательно". Значит, мы всегда должны смотреть на себя со
стороны и решать: так ли должен поступать человек коммунистической эпохи?
Это, конечно, не очень легко. Вот и сейчас вспоминаются разные неприятные
случаи в жизни, на которые страшно не хочется смотреть со стороны. Совестно.
Непривычно опираясь на костыль, из палатки вышла Зина. Ее решили
отправить в поселковую больницу, но уж очень Зине хотелось увидеть взрыв
горы. Осматривавший больную приезжий хирург не возражал, чтобы она осталась
здесь, но категорически запретил подниматься без его разрешения.
Требования убедительные, да каково их исполнять? Не могла же Зина
спокойно лежать в палатке, когда вот-вот свершится то, ради чего она здесь
осталась.
Будто из-под земли вырос Пичуев.
- Что за ребячество? - Он даже побледнел. - Держитесь за меня крепче.
Отведу в палатку и лягу, как пес, у порога. Никуда не выпущу.
Митяй подошел с другой стороны:
- Тут хоть часового ставь, ничего не выйдет.
Он оглянулся, увидел возле фургона связистов шезлонг и послал Левку
выторговать его у хозяев. Причем посоветовал, если это не удастся (есть там
один вредный парень, у которого зимой снега не допросишься), то попросту
стянуть шезлонг втихомолку.
Шезлонг отдали без всякого разговора, причем тот самый вредный парень,
на которого сетовал Митяй, разыскал и подставку для ног.
Зину осторожно усадили, подложили под ноги подушку и, взявшись с
четырех сторон, понесли, будто в китайском паланкине.
Место для наблюдений выбрали удачное, на пологом склоне, откуда
виднелся краешек горы. После взрыва вершина ее должна исчезнуть. Однако не
только прямое наблюдение интересовало ребят - они пришли сюда со своим
чемоданом-телевизором. Кроме них и Зины, здесь еще находились два инженера.
Набатников поручил им вести наблюдение за взрывом у маленького телевизора.
Пичуев оставался на командном пункте, возле большого экрана.
Несмотря на то, что место, где были заложены небольшие атомные заряды,
закрывалось высокой горой, а потому ослепительная вспышка в момент взрыва не
могла бы подействовать на глаза наблюдателей, все же участники экспедиции
получили специальные темные очки. Вспышка ожидалась столь огромной яркости,
что, даже отраженная от облаков и гор, она могла всерьез повредить зрение.
Такая вспышка видна на расстоянии более двухсот километров.
Все участники этого исключительного по своему значению и первого в мире
опыта давно уже были на своих местах.
Конструкторы "Альтаира" приспособили над своим маленьким телевизором
затемняющий козырек и теперь, еле сдерживая нетерпеливое дыхание, смотрели
на экран, где четко вырисовывались темные зубцы горного хребта.
Багрецов находился на командном пункте, возле большого экрана, но
горный пейзаж его не занимал, Вадим видел только Набатникова. Он ходил вдоль
столов с аппаратурой, поглядывал на секундомер и, конечно, волновался. Его
состояние передавалось и Вадиму.
Ожидание взрыва - это само собой, а кроме того, была и еще одна
причина, из-за которой Вадим особенно нервничал. Шагая взад и вперед,
Набатников рассеянно подбрасывал "керосинку" на ладони. Хотелось крикнуть:
"Осторожнее, Афанасий Гаврилович! Ведь нельзя же так! Уроните!" Казалось,
что еще немного - выскользнет она из рук, с легким звоном подпрыгнет на
камнях, и все будет кончено. Сигнал о взрыве побежит передавать посыльный.
Нет, не тревожься, Вадим! Набатников останавливается возле экрана,
следит за стрелкой секундомера, подносит микрофон ко рту.
В наступившей внезапно тишине громко, но как-то буднично, просто, а
потому и удивительно звучит его голос:
- Начинайте, Иван Ильич!
Весь мир, как представлялось Вадиму, осветился молнией. Пылающий купол
неба стремительно падал вниз. Вот он как бы остановился на полпути, повиснув
на гигантском разноцветном столбе. Это взметнулись вверх раскаленные газы.
Даже сквозь темные очки можно было различить красные, зеленые, ослепительно
розовые пламенные струи. Перекручиваясь, как ленты, они пропадали в глубине
небесного купола.
И вдруг, может быть, впервые в мироздании, так оглушительно загрохотала
земля, заговорили, зашатались горы, будто тысячи громов вырвались из недр.
Невиданные грозы пронеслись над планетой - и сразу наступила ночь.
Да, это была ночь. Солнце, точно испугавшись, скатилось куда-то вниз, и
черные тучи взметенной земли закрыли раскаленное небо.
Второй взрыв! Теперь Вадим его видел на экране. Мелькали косые снопы
пламени, и гору как бы разрезали на две части. Верх ее приподнялся и исчез.
Человек отвоевывал у природы свои богатства.
ГЛАВА 8
КТО ДЕЛАЕТ СЧАСТЬЕ?
Может быть, впервые за всю свою тридцатилетнюю жизнь Вячеслав Акимович
заскучал по-настоящему. Он ходил по комнатам, казавшимся ему пустыми,
холодными. Мать уехала в Новочеркасск к старшему сыну, он работал мастером
на электромеханическом заводе. Пичуев приглашал брата переехать в Москву,
квартира большая, всем места хватит, но тот наотрез отказался: "Ну тебя к
лешему! Живешь бобылем, аж смотреть тошно".
А кто виноват в этом? Разве младший брат не хотел бы устроить свою
жизнь иначе? Разве в Москве не нашлось бы хозяйки для его унылого, пустого
дома? Нет, ни одна из знакомых девушек не смогла завоевать сердце инженера,
а если так, то ни одна и не переступала порог его дома. Так уж было заведено
Пичуевым.
Иногда друзья собирались у него, большинство из них приходило с женами.
В этот вечер хозяин обязательно выслушивал насмешки: будто он терпеть не
может, ненавидит женщин и мирится с их существованием лишь на экране
телевизора, то есть на довольно приличном расстоянии. Это было не совсем
точно. С Надей инженер встречался каждый день, правда на работе, и нельзя
сказать, чтобы он избегал веселую лаборантку, с ней можно говорить не только
о кинескопах и синхронизации.
Но оставим пока Надю. Мы еще с ней встретимся, причем здесь, в квартире
Пичуева, ее он сам пригласил. Конечно, не одну, а с преданными ей друзьями -
Багрецовым и Журавлихиным. Придут сюда Бабкин, Митяй и Левка. Обещал быть и
профессор Набатников. Придут те из участников экспедиции, которым была
поручена телевизионная передача с места атомного взрыва, а также и те, кто
помогал этому, оставаясь в Москве.
И ничего тут нет удивительного: люди работали вместе, подружились.
Почему бы им не вспомнить прошедшее лето, путешествие на "Горьковском
комсомольце", погоню за блуждающим ящиком, злоключения Багрецова со своими
"керосинками!", не вспомнить необыкновенные картины на экране телевизора, по
предположению Левы Усикова, принятые с далекой планеты? Почему бы не
подвести итоги, как, в конце концов, принималась телепередача с места
взрыва? Далеко ли ее было видно? А разве история с Медоваровым и мужество
Зины уже забыты?
Не только для беседы за дружеским столом Пичуев собирал гостей. Не
забывайте, что все они, кроме Набатникова, радисты и телевизионщики, им
обязательно нужно посмотреть сегодняшнюю пробную передачу. Все они имели
самое близкое касательство к ее организации, а главным виновником такого
дела был профессор Набатников, совсем недавно прилетевший с Севера.
Но об этом позже, подождем начала телевизионной программы. За нее
отвечает Борис Захарович Дерябин. Вот почему сегодня его не будет у Пичуева.
Если бы вы знали, каких трудов стоила Вячеславу Акимовичу организация
самого простого ужина на десять персон! Можно ему посочувствовать. Цветную
телепередачу с далекого Севера организовать легче, он за нее спокоен. До
того спокоен, что остался дома, поручив всю технику своим помощникам, среди
которых не было даже Бабкина и Нади.
А дома у него помощников нет, только "Книга о вкусной и здоровой пище".
Инженер умел обращаться с любыми техническими справочниками и потому решил,
что и в этой книге стоит лишь найти подходящие рецепты - и тогда, в
зависимости от доставленного из стола заказов "сырья", строго придерживаясь
технологии, нетрудно изготовить ужин.
Однако через некоторое время инженер убедился в своей грубейшей ошибке.
Такого с ним не бывало за лабораторным столом. Подвела терминология:
"дуршлаг", "шумовка". Что это такое? Инструмент? Но как он выглядит? И
потом - как понимать "довести мясо до полуготовности", когда инженеру
неясно, на какой минуте наступает полная готовность? Ничего не поделаешь,
придется обойтись холодными закусками. Он хорошо освоил технологию "салата
из огурцов", а об остальном позаботились в столе заказов: сыр, колбаса, рыба
уже были нарезаны тонкими ломтиками, оставалось лишь разложить их по
тарелкам.
Не пришлось Вячеславу Акимовичу похвастаться кулинарным искусством.
Впрочем, можно обойтись и без этого, главным блюдом сегодняшнего ужина он
считал раков, столь любимых Набатниковым, который вызвался приготовить их
сам. Ясно, что знаменитый ракоед не мог доверить такое дело неопытному
кулинару. И вот две сотни отборнейших раков ждали Афанасия Гавриловича в
ванной.
Что же случилось после первого опыта Набатникова?
Афанасий Гаврилович вместе с комиссией вылетел в Москву, откуда он
привез решение - опыт повторить, но уже в другом месте. Пичуева попросили
установить несколько телевизионных передатчиков, крайне необходимых для
новых испытаний. Он с радостью остался в экспедиции, тем более, что это
входило в планы его исследований.
Зная характер Зины, можно было не удивляться, что сразу же после
болезни она села за штурвал самолета. Один из телепередатчиков был
предназначен для наблюдения с воздуха. Студенты уже уехали - первого
сентября начало занятий. Багрецов отправился в Москву еще раньше, а Пичуев
вместе с другими специалистами продолжал пробные телепередачи.
Но вот и для него настала печальная пора расставания. Простился с
Зиной, думал, что не увидит ее до весны, но, к счастью, вышло иначе. Опыты
Набатникова перенесли на Север. Зина Аверина хорошо освоила полеты с
контрольными аппаратами (для измерения радиации), знала и условия работы
телевизионных камер, с которыми летала не раз, а потому по просьбе
Набатникова ее перевели из лесной авиации в специальный институт, где Зина
должна была заниматься теми же делами, что и в экспедиции.
Месяц назад Зина приехала в Москву. Пичуев устанавливал в самолете
новые аппараты для передачи цветного изображения. Зина полетит с ними на
Север, туда, где методом Набатникова будут вскрываться рудные пласты.
Виделись ежедневно, бродили по тропинкам желтеющих подмосковных рощ,
бывали в театрах. И каждый раз, как только Пичуев затрагивал единственно
интересующую его тему о линиях жизни - они просто уже не имеют права быть
параллельными, - Зина обрывала его: "Придет время - сама скажу". Инженер, к
стыду своему, начал уже сравнивать ее поведение с Надиным кокетством,
считая, что девушки, мол, все одинаковы, но потом долго злился на себя и
мысленно просил у Зины прощения.
И вот она улетела. "Крылышко мое!" - растроганно, с не свойственной ему
нежностью думал Пичуев, с тех пор в молчаливом разговоре с самим собой так и
называя Зин-Зин "Крылышко". Писем от нее не было, но инженер, принимая
очередную телепередачу с самолета, знал, что ведет его Зина, - картинка на
экране не шелохнется, а при вираже лишь слегка поплывет вверх.
Пичуева словно подменили. На столе появились томики стихов Тютчева,
Фета. Никогда в жизни он их не читал, а сейчас понравились. Потом неожиданно
для себя открыл, что настоящая, глубокая музыка может вызывать волнение и
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг