здравому смыслу. Так, по крайней мере, решила Надя. Во-первых, если линии,
или, как она догадывалась, строки (техническое понятие) не параллельны, то
никакого изображения не получится. Если же не параллельны вертикальные
линии, например, в испытательной таблице, то радоваться здесь тоже нечему.
Передача будет принята с ужасными искажениями, и ничего не разберешь. А
кроме того, слово "счастлив" вряд ли уместно в деловой радиограмме.
- Как мало вам нужно для счастья, Вячеслав Акимович, - потянувшись к
нему ласковым котенком, насмешливо сказала Надя. - Ну, мне пора домой.
Засиделась ужасно, даже на метро опоздала.
Она выжидательно смотрела на Вячеслава Акимовича, и взгляд ее был
лукавый, торжествующий: "Позаботьтесь о гостях, хозяин. Думаю, придется
проводить меня. И я этого хочу, хочу", - говорила она глазами, понимая, что
право на ее стороне. Ведь здесь только одна девушка. А Женечка и Димка
пускай страдают, злятся. Так им и надо. Девушка требует преданности,
внимания, существо капризное и чуточку злопамятное.
Заметив, как Вадим и Женя на нее посматривают, Надя рассчитывала на их
вмешательство. Сейчас кто-нибудь из них покраснеет, скажет смущенно, будто
ему по пути, надо на телеграф, в аптеку, на междугороднюю станцию. В общем,
предлог найдется.
Пичуев все еще был под впечатлением своего неожиданного счастья. При
чем тут Надя? Но вежливость обязывала, надо идти в гараж, заводить машину. С
языка готовы были сорваться обычные в этих случаях слова, вроде: "Не
беспокойтесь, Надюша, довезу", но вспомнил, что не однажды видел с ней
Багрецова, видел его и одиноким, поджидающим девушку возле института. Кроме
того, приходилось отвечать на телефонные звонки, когда тот спрашивал ее. Вот
и великолепно. Пусть пройдут вместе по ночным московским улицам.
Надя щебетала, вертелась перед зеркалом, надевая шляпу, и была уверена,
что Вячеслав Акимович сейчас пойдет за "победой". А тот, нерешительно
позвякивая ключами от машины и гаража, поглядывал на Багрецова, сидевшего к
нему спиной. Он смеялся и в свою очередь бросал растерянные взгляды на Женю.
"Странно, - думал Вадим, - почему Женечка не торопится провожать Надю?
Как приятно пройти с ней по Ленинградскому шоссе! Длинный-длинный бульвар.
Желтые листья, сквозь них просвечивают фонари. Иди, Женечка, иди. Только не
верь ей. У Надюши злое сердечко".
Женя скосил глаза на Вадима и тоже удивлялся: сидит, болтает, а у
зеркала его ждут. Бедный парень, попадет ему на орехи... Жаль.
Предоставив Вадиму полную свободу действий, Пичуев дипломатично ушел в
кабинет. Митяй и Лева переглядывались. Они все знали, а потому с интересом
наблюдали: чем же все-таки дело кончится? Надя несколько раз появлялась в
дверях столовой, снимала и вновь надевала перчатки, руки ее дрожали от обиды
и гнева, на губах стыла подчеркнуто непринужденная улыбка.
Убедившись, что Пичуев не собирается идти за машиной, - наверное,
ничего не понял и думает о каких-то непараллельных линиях, - Надя вошла в
столовую, небрежно натягивая перчатки.
- Мальчики! Кто сегодня будет моим рыцарем?
Поднялись все сразу: Вадим, Женя, Митяй, Лева. Неловкое молчание. Митяй
и Лева поднялись из вежливости. Чем не рыцари! Но они прекрасно знали, что
девчонка смотрит на них свысока - обыкновенные второкурсники, малыши.
Действительно, Надя их не замечала и ждала ответа от Жене или Вадима.
Молчание затянулось. Надя чувствовала, как у нее холодеют кончики
пальцев. Такой наглости она не ожидала. Выбежала на балкон, заплетенный
вьющимися бобами. Ветер трепал их желтые рваные листья. Холодно, неуютно.
Все надоели Наде ужасно. Видеть никого не может. Какая она несчастная!
Навертывались слезы, мелкие, тепловатые. От них никакого облегчения, лишь
краснеют, распухают веки, склеиваются ресницы и глаза делаются крошечными,
некрасивыми. Ну и пусть, кому они нужны! "Друзья называется! - вытирая слезы
платочком, вспомнила Женю и Вадима. - Им ничего не стоит девушку обидеть.
Невежи, злые! - Надя всхлипнула и вдруг почувствовала, что кто-то стоит за
спиной. Острая радость кольнула в сердце. - Наверное, Женечка или Димка. Ни
за что не прощу! Ни за что!"
Хрустнув пальцами, она резко повернулась и увидела Набатникова. Глаза
его были спокойны, мудры, никакого участия и желания утешить Надя в них не
прочла. Может, свет не так падал из полуоткрытой двери? Много Надя слыхала о
Набатникове. Димка бредил им, как влюбленная девчонка. Женя мог часами
рассказывать о нем, Усиков восторгался, Митяй подражал его походке и готов
был идти за ним хоть на край света. Все в один голос заявляли, что Афанасий
Гаврилович человек редкой души и обаяния.
Надя не согласна. Ничего этого она не видит. Черствый человек,
ужасно... Тут слез не удержишь, все капают и капают. А он изучает их будто в
лаборатории. Для него это - обыкновенная перегонка воды...
Афанасий Гаврилович мягко, по-отцовски взял Надю за подбородок,
заглянул в мокрые глаза:
- Кого из них любишь? Признавайся, глупая.
Никто с Надей так не говорил. Отца она не помнила, мать и дома
оставалась актрисой - ни простоты, ни искренности. Близких подруг почти не
было: Надя любила поклонение, лесть, успех улыбался ей, а с этим могли
мириться далеко не все подруги. Вадима и Женю превратила в жалких
вздыхателей. Кто же мог ей перечить? Кто решился бы спросить о самом
сокровенном, как сделал это чужой, мало знакомый ей человек?
А сокровенного не было. И Надино сердце, кроме жгучей обиды, сейчас
ничего другого не испытывало. Совестно признаться, Надя это понимала, но
совладать с собой была не в силах.
- Никого не люблю, - вырвалось из горла, и, вздрагивая от рыданий, она
по-детски уткнулась в плечо Афанасия Гавриловича.
Он рассеянно поглаживал ее упрямые волосы, ждал, когда успокоится. Вот
так же три года назад, ночью, когда он работал над теорией цепной реакции,
дочь пришла в кабинет и сказала: "Что мне делать, папа? Люблю". Было ей
восемнадцать лет. Любовь казалась безумно страшной. Девочка плакала, а он
молчал, так же поглаживая ее волосы, как сейчас. Но дочь его страдала
потому, что любила, а Надя никого не любит.
- Значит, просто обида. - Широкой ладонью он прикрыл от ветра ее
худенькое плечо. - Она быстро забывается. А любовь, пусть даже не очень
глубокая, юная и незрелая, как у Вадима или Жени, сразу не отстанет. Вот
когда она по-настоящему скрутит тебя, - а это будет рано или поздно, -
поймешь, сколько горя и унижений испытывали твои ни в чем не повинные
друзья.
Все было известно Афанасию Гавриловичу. Не случайно Вадим ходил с
ввалившимися от бессонницы глазами после того, как читал письма,
адресованные Жене. Надя просила их показать - а зачем?
Она могла назначить встречи одному на Пушкинской площади, другому на
площади Маяковского. Вадим ждал, а Надя проходила мимо него с Женей, будто
не замечая. Разные случаи припоминал Афанасий Гаврилович и спрашивал у Нади:
- Кто тебя научил, глупая, этому дрянному, пошлому искусству?
Надя тихонько всхлипывала, сморкалась, уши горели, будто надрали их, и
думала она: почему никто не сделал этого раньше?
Бабкин вызвал такси, чтобы проводить Надю.
Прощалась Надя в прихожей, где свет был не так ярок. Вероятно, никто и
не заметил ее слез. Впрочем, как знать?..
Женя и Вадим одновременно подошли к ней. Вадим пригласил:
- Пойдемте с нами, Надюша. Последние теплые дни, бабье лето. Не
пожалеете.
Надя отказалась - плохо спала, каблуки ужасно высокие. Да, возможно,
она и не пожалеет, но и не допустит, чтобы ее жалели. Этого Надя, конечно,
не сказала, лишь подумала, спускаясь по лестнице.
Пичуев, растерянный от счастья, молчаливо провожал гостей. Вышли на
улицу. Тихо в этот час. Недавно был дождь. Тротуары блестят, как
лакированные, в них отражаются желтые фонари. Опавшие листья прилипли к
асфальту, кажутся золотыми, рисованными по черному китайскому лаку.
Рассматривая эти осенние рисунки, Афанасий Гаврилович шел рядом с
Пичуевым и прислушивался к разговору студентов. Они шли впереди, еле-еле
переступая ногами, чтобы продлить приятную прогулку. Их было четверо.
Посередине старшие - Женя и Вадим, длинные, почти одинакового роста, а по
бокам "малыши" - Лева и Митяй.
Раньше Митяй издевался над Левкой - придумал себе "счастливую звезду" и
потерял. Но в конце концов понял Митяй, что звезда оказалась счастливой и
вроде как путеводной. В погоне за ней ребята увидели большой, беспокойный
мир, нашли новых друзей: Набатникова, Зину, Пичуева, Димку Багрецова, потом
участвовали в работе экспедиции. Конечно, это счастье. Но об этом Митяй
никому не сказал, пусть каждый понимает, как хочет.
Зато Вадим дал волю своим чувствам, говорил с воодушевлением,
размахивая шляпой, свободной рукой готовый обнять не только троих друзей, но
и всю улицу, весь мир.
- Ведь это же страшно интересно, - восторгался он, - видеть страну и
чужие края! Видеть жизнь, как она есть. Вячеслав Акимович рассказывал, что
скоро будет испытывать новые "Альтаиры", установленные в поездах, на
теплоходах, на самолетах. Представьте себе программу, составленную из
путешествий. Сидит режиссер на телецентре. Перед ним несколько контрольных
телевизоров. Один принимает передачи из экспресса, который сейчас идет мимо
Байкала. Другой - с борта самолета Москва - Баку. Третий... ну и так далее.
Режиссер выбирает самые интересные моменты, и телезрители, сидя дома,
путешествуют по стране. Когда мы это увидим, Вячеслав Акимович? - спросил
Вадим, оборачиваясь.
- Какой быстрый! Не раньше, чем Лева и Митяй окончат институт.
Испытывать будем вместе.
- Значит, скоро. Они поспешат ради этого дела. - Вадим улыбнулся с
наивным добродушием. - Мне хочется большего. Видеть весь мир!
Женя отстал от ребят, шагал медленно, низко наклонив голову. Вышли на
бульвар Свет фонарей пятнами падал на песок, исчерченный тенями голых
ветвей. Думалось о самом главном. Все, что когда-то волновало его
воображение, - все его мечты о покорении космических пространств, о первых
людях на Марсе, о том, что будет на Земле через сотню лет, - все это меркнет
перед великой мечтой о мире, о счастье. Короленко говорил, что человек
создан для счастья, как птица для полета. Но человек не птица, он не может
быть счастлив в одиночку. Хочется сделать что-то особенно нужное для общего
счастья. Женя не ездит на конгрессы сторонников мира, а всего лишь проводит
беседы на эту тему в одном из цехов подшефного завода, выступает на
комсомольских собраниях института, но Женя считал себя неудовлетворенным,
хотелось большего...
Журавлихин подождал, когда с ним поравняются Набатников и Пичуев, затем
спросил о том, что его волновало. Люди постарше много сделали для мира, а
советские студенты? Нет, Женя не говорит о делегатах Всемирных фестивалей
молодежи, о студентах, которые принимают в этом непосредственное участие. А
как же остальные? Они могут только учиться?
Вячеслав Акимович не возражал, Набатников тоже. Услышав его голос,
Вадим, Лева и Митяй остановились. Разговор стал общим.
Вадим чувствовал перед ребятами некоторое превосходство. Его никто не
назовет "аккумулятором", он полноправный труженик, не только копит, но и
отдает свою энергию. Правда, Женя, Митяй и Лева уже приносят реальную
пользу, что было блестяще доказано "Альтаиром".
Но разговор не о них, а о многих, и продолжался он всю дорогу, начиная
от метро "Аэропорт" до самого Белорусского вокзала.
- Будем откровенны. - Набатников перекинул пальто на левую руку,
готовясь к обстоятельному разговору. - Только без обид. Вы же знаете мою
слабость: люблю я вас, чертей, хоть многие и не заслуживают этого. Мир,
счастье - слова-то какие хорошие! Они пахнут весной, юностью. Вы мечтаете о
счастье, а мы его делаем. Мы помогаем народам всем, чем можем. У нас
огромные дела и тысячи всяких забот. Снимите с нас хотя бы часть. Сколько
тревог за ваше будущее! А мало ли среди вас таких, кто заставляет нас
горевать? Да еще как! - Он помолчал, по лбу его пошли усталые морщины. -
Развернешь комсомольскую газету и видишь, что среди множества прекрасных дел
попадаются и не очень красивые. Разве нам не горько? Да, вы учитесь. Знаю,
что это не легко. А мы делаем все. Все, чтобы сохранить вашу жизнь, чтобы
небо над вами никогда не темнело. Так не мешайте же нам разгонять тучи и
строить "прекрасное человеческое жилище". Подумайте, сколько энергии и
здоровья тратят на вас отцы и матери, весь народ, переживший не одну войну.
Сейчас мы должны спокойно работать и радоваться, глядя на вас. Но так бывает
не всегда. Понимаете ли вы, сколько из-за некоторых ребят погибло трудовых
часов? Сколько осталось несозданных машин, несделанных открытий,
ненаписанных книг? Все это они отняли у нас, а значит и у своего будущего.
Нам не нужны тихони и паиньки, что глаз не могут поднять. Открыто смотрите
на мир, радуйтесь весне, зелени парков, садов, но помните о тех, кто
вырастил эти сады. Помните, что вы - наше будущее, наша надежда.
Набатников замолчал. Молчал и Вячеслав Акимович, полный ощущения своего
личного счастья; сейчас оно накрепко связано с мыслью о будущем, о счастье
родины.
О чем же думали молодые герои? Немало они выслушали справедливых и
горьких слов. Но люди, кому они обязаны жизнью и счастьем, верили и верят
им. И пусть каждый из них будет достоин этой веры.
--------------------------------------------------------------------
"Книжная полка", http://www.rusf.ru/books/: 26.06.2015 00:48
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг