радиостанции никого нет, а потому Толь Толича подозвать к микрофону нельзя.
- Жаль. А то бы высказала все, что я думаю о его организаторском
таланте. Посудите сами, - Зина взяла из рук Вадима телефонные трубки и,
наматывая шнур на палец, рассказывала: - За два часа до взрыва прислал
машину и передал, что мы должны подняться в воздух для наблюдений. Связи с
лагерем пока еще нет. Сидим здесь на отшибе и получаем от Медоварова
какие-то дурацкие распоряжения. Вечером обязательно поговорю с Афанасием
Гавриловичем. Сегодня пустяковые испытания - скалу какую-то надо убрать, но
все равно нам это важно. Надо же сообщать во-время...
- Погодите, Зиночка. Я что-то ничего не понимаю. Какой взрыв? Какую
скалу?
Зина открыла планшет, висевший у нее на ремне.
- Вот отметка, - указала она на карту. - Это в конце лагеря, где была
целая гора ящиков. Прекрасный ориентир с воздуха. Но сейчас их убрали по
приказанию Толь Толича. Хоть за хозяйством приглядывает - и то спасибо.
Остановившимися глазами смотрел Багрецов на красный крестик, отмечающий
место взрыва, и видел, как крест этот разрастается, пухнет. Им словно
зачеркивается все, что сделал Вадим. Гибнет все: долгий, мучительный труд,
твое любимое создание, которому отдал лучшие мысли, время, энергию. Наконец,
гибнет честь, доверие друзей, товарищей, - то, чему нет цены.
Все это Зина прочла на его помертвевшем лице и сурово спросила:
- Радиостанция там?
Можно было не отвечать. Вадим прислонился к борту самолета и закрыл
глаза. Зина не находила слов от гнева. Она презирала этого мальчишку. Какой
растяпа! После того, что он сделал и выстрадал, прошел с радиостанцией
сквозь все преграды - и вдруг из-за непростительного легкомыслия опять
оказался у разбитого корыта. Поделом ему! Поделом!
Заглушив свой гнев и поразмыслив немного, Зина не могла не прийти к
выводу, что вина Багрецова не так-то уж велика. В самом деле, ведь он ничего
не знал о готовящемся взрыве... Нет, нет, и в этом случае он поступил
неправильно. За семью замками надо было держать радиостанцию, а не оставлять
ее где-то в кустах или за ящиками. Торжествуй, товарищ Медоваров!
"Спокойнее, Зинаида! Спокойнее! - старалась она привести мысли в
порядок. - До взрыва осталось двадцать минут. Машины нет. Да она и не
помогла бы. Туда надо ехать больше часа... Самолет? Но вблизи лагеря нет
даже маленькой посадочной площадки... Торжествуй, товарищ Медоваров!.."
- Заводи, Николай, - устало приказала она, поднимаясь на крыло.
- От винта! - крикнул летчик почти над ухом Багрецова.
Он вздрогнул и, втянув голову в плечи, пошел прочь. Зина остановила
его:
- Можете вы сказать вразумительно, где все-таки находится радиостанция?
Как бы объяснить поточнее? Вадим припоминал ориентиры - куст, камень, -
но думал лишь об одном: неужели Зина решится посадить самолет на каменистый
склон? Нет, это невероятно. Он ни за что не согласится.
- Но к чему эти подробности? - наконец не выдержал Вадим. - Нельзя
же...
Зина перебила его:
- Можете не договаривать. Никто и не собирается ломать себе шею. Как
говорится, случай не тот.
Мотор зарычал. От винта поднялся ветер. Он гнал пыль и сухую траву.
В этот день друзья Багрецова, по словам Левы Усикова, "бегали, высунув
язык". Распоряжение Набатникова о взрыве скалы застало их врасплох. К этому
делу они имели слабое касательство, но хотелось определить заранее, как
вообще будут видны взрывы, представить себе хотя бы в первом приближении.
Как всегда, из-за Левы друзья пережили немало неприятных минут. Послали
его с телевизором подальше от "Альтаира". Пусть посмотрит на расстоянии: не
изменилась ли четкость, насколько устойчиво работает синхронизация. Короче
говоря, позабыв о прошлом, Левке доверили ответственное самостоятельное
задание. Но Левка остался верен себе. Слишком далеко ушел, потерял много
времени, а потому еле-еле успел проскочить сквозь оцепление и возвратиться в
лагерь.
Даже за высокой горой, в нескольких километрах от "Альтаира", где Лева
организовал себе временный "контрольный пункт", телевизор работал с завидной
четкостью. Лева видел территорию лагеря, палатки, машины, потом, к своему
удивлению, заметил, что палатки свертываются, а машины нагружаются разным
имуществом. Собственно говоря, столь непредвиденный отъезд экспедиции и
заставил Леву поторопиться с возвращением в лагерь, а то бы он не пришел до
вечера.
Журавлихин и Митяй возились с "Альтаиром", подобрали к нему
наивыгоднейшую антенну, поставили внутрь бетонной пещеры надежные
аккумуляторы (с ними аппарат может беспрерывно работать несколько суток) и
занялись окончательной его проверкой. Оказалось, что студенты раньше
специалистов установили свою телевизионную точку. Впрочем, у тех были другие
задачи, посложнее.
Перед самым уходом с "контрольного пункта", когда Лева хотел было
выключить телевизор и бежать поскорее в лагерь, он видел на экране скалу, а
возле нее медоваровский склад пустых ящиков. Сам Медоваров бегал вокруг них
мелкими шажками и, как всегда, "руководил", вернее - жестикулировал,
указывая то на ящики, то на машины, то на людей. Репродуктор в телевизоре
Левы молчал, но руководящая деятельность Толь Толича была ясна и понятна без
слов.
Леве некогда, пришлось телевизор выключить, хотя еще не все было
проверено.
Примерно в километре от бывшего лагеря Леву встретил Митяй и молча
повел его на новое место. Пусть Журавлихин сам перевоспитывает Левку, Митяй
этим сыт по горло. "Вот уж, действительно, тверди ему, не тверди - все равно
как от стенки горох".
Журавлихину некогда было разбираться в новом проступке "инспектора
справедливости", и он потребовал от Левы тетрадь с записями и приказал
установить телевизор в палатке Набатникова, где пока еще телевизоров не
было.
Хватились Вадима, хотели пригласить его (конечно, с разрешения Афанасия
Гавриловича) посмотреть взрыв на экране, но он куда-то исчез.
Шофер, молодой парень, как видно желающий нравиться девушкам, в голубой
кокетливой тенниске с короткими рукавами, поправил лихой чуб на лбу и
сказал:
- Я этого малого на дороге встретил. Наверное, к летчикам шел. А скорее
всего - к летчице. Завидная девушка, строгая, - добавил он, почему-то
вздохнув.
Почти отвесные солнечные лучи пролизывали желтоватую ткань палатки.
Войдя в нее, Лева подумал, что так просвечивает яичная скорлупа, и
представил себя на месте невылупившегося цыпленка - однообразно желтеньким
кажется ему мир. Но вот проклевывается скорлупа, и мир во всех цветах и
ярких красках открывается перед его изумленным цыплячьим взором.
Невольно напрашивалось сравнение: а он, Левка, многое ли он видел до
своего первого путешествия, которое в конце концов привело его сюда, в
лагерь? Видел ли он города, просторы страны, часто ли встречался с людьми,
необыкновенными и разными? Нет, кроме семьи, ребят в институте, никого
близко не знал. Жил, как в скорлупе, и думал, что мир можно познать через
книги, кино, телевизор. Цыплячье заблуждение.
Сердце замирало и вновь стучало, нетерпеливо, властно. Что это?
Волнение? Почему? Самый обыкновенный опыт, ничего особенного. На экране
будет виден взрыв - и только...
Часто ошибался Лева Усиков, ошибся и на этот раз. До взрыва произошло
куда более волнующее событие.
Впрочем, на чей взгляд. Можно по-разному его оценивать, люди не
одинаковы.
В желтом медовом свете, наполнившем всю палатку доверху, экран казался
особенно голубым, будто вставили в рамку осколок неба. В небе этом синел
край скалы, а внизу ее тонко прочерчивались кусты, ствол сосны, камни,
положенные один на другой, и барабан от кабеля. Пройдет немного времени, и
эта хорошо знакомая Леве картина станет совсем другой. Не будет скалы,
кустов, взметнется в воздух оставленная Медоваровым кабельная катушка.
Осядет пыль, и откроется новый пейзаж - зубчатая цепь гор.
Лева оглянулся. Все готово, а ребята не идут - наверное, ищут
Набатникова.
Но что это? На экране исчезла скала. Ее закрыло белое колеблющееся
пламя. Может быть, испортился телевизор? Откуда появился этот непонятный
отблеск? Лева подправил фокусировку, увеличил контрастность и совершенно
четко увидел плещущийся на ветру парашют.
- Что за фокусы? Кто ей разрешил? - крикнул Набатников, вбегая в
палатку. - Видно? - И, оттеснив Леву, наклонился над экраном.
Женя и Митяй прибежали вслед за Набатниковым и увидели, как парашют,
надуваясь, будто парус, скользил по экрану. Мелькали пересекающиеся линии
натягиваемых строп. Среди них показалась темная фигура в комбинезоне. Это
была Зина, ее узнали по белому шлему. Неопытная парашютистка никак не могла
совладать с ветром, он, будто забавляясь, тащил ее по камням, а Зина неумело
подтягивала стропы, стараясь погасить парашют.
Никто из присутствующих в палатке не понимал, чем вызван столь
необдуманный прыжок. У Зины характер стойкий, она никогда не отличалась
сумасбродными поступками, вроде некоторых ее друзей (скажем точнее: Левы и
Вадима). А если так, то, значит, у Зины были серьезные основания для прыжка.
Как помочь ей освободиться от парашюта? Никого нет поблизости.
Подчиняясь приказу, все уже давно покинули площадку.
Усиков бросился к выходу, хотел бежать к Зине, но Афанасий Гаврилович
остановил его и по телефону дал команду дежурным взрывникам немедленно
спуститься на площадку. Им ближе всех - один из наблюдательных пунктов
находился на горе.
Зина справилась, наконец, с парашютом, он послушно улегся у ее ног, но
когда хотела подняться, покачнулась вдруг и бессильно опустилась на землю.
Снова приподнялась и, схватившись за колено, упала.
Все это было четко видно на экране. В полном молчании застыли студенты,
каждый из них понимал, что Зина серьезно повредила ногу, может быть сломала,
но об этом не хотелось думать - просто растяжение жил. Однако болью
сжимается сердце, когда видишь, что Зина вновь и вновь повторяет бесплодную
попытку подняться на ноги.
Стоя с телефонной трубкой и пристально глядя на экран, Набатников
звонил врачу и никак не мог найти объяснения поступку Зины. Всякие бывают
люди, иной выкинет такую штуку, что только диву даешься. Но Зина? Ведь ее
характер он будто бы изучил до тонкости там еще, на теплоходе. Нет, она не
способна на эксцентричную выходку. В чем же дело?
Женя первым попытался это объяснить. Якобы Зина хотела предупредить,
чтоб повременили со взрывом.
- Может, кто остался поблизости?
- Ерунда! Каждый куст проверен. Кроме того, она могла бы сбросить
вымпел, дать сигнальную ракету. К чему же ноги ломать...
Набатников раздражался, когда ему мешали работать. А сейчас так и
получилось - непредвиденная помеха, из-за которой откладывался опыт, влекла
за собой изменение дальнейших планов.
Журавлихина поддержал Митяй.
- Как хотите, Афанасий Гаврилович, - рассудительно сказал он, - на
такую штуку Зина могла решиться только в крайнем случае. Мы же ее знаем.
Лева заикался от волнения, на висках его выступили капли пота.
- Да, да... Это самое... Верите вы мне или нет, но... это самое...
думаю... чья-то жизнь в опасности, - с трудом вытащил он из себя эти слова,
но тут же пожалел.
Надо бы внимательнее смотреть на экран и, главное, поточнее
настроиться, что и сделал Митяй. На сером фоне скалы поблескивала антенна, а
рядом различались контуры хорошо знакомой Леве "керосинки".
Зина силилась подобраться к ней. Волоча больную ногу и опираясь на
локоть, она цеплялась за камни, кустики травы, затем подтягивалась и снова
искала точку опоры.
Наконец Зина у цели. Торопливо, но осторожно отсоединила батареи,
сложила антенну и, сунув Димкину "керосинку" в широкий карман комбинезона,
посмотрела на часы.
Сверху по склону спускались люди с санитарными носилками.
- Хоть убей, ничего не пойму! - возмущался Набатников, сидя возле Зины
в палатке медпункта. - Неужели это ваш первый прыжок?
Зина опустила глаза в знак утверждения. Ей не хотелось пояснять, что ни
в аэроклубе, ни потом уже, когда она стала работать в лесной авиации, у нее
не было ни малейшего желания совершить хотя бы единственный тренировочный
прыжок. Она его попросту боялась, за что сейчас и поплатилась, приземлившись
в совсем не подходящих для первого прыжка условиях. Будь у нее опыт, не
повредила бы ногу. К счастью, как определила медсестра, это оказался не
перелом, а растяжение связок, но вряд ли Зине разрешат летать в ближайшие
недели. Страшно обидно. А все-таки поступила она правильно, и Афанасий
Гаврилович должен это понять.
- Очень больно? - спросил Набатников, поправляя подушку, где лежала
забинтованная нога. - Потерпите, сейчас Медоваров привезет хирурга.
Простите, Зина, но такие поступки, не оправдываются даже молодостью лет. Ох,
уж эта мне романтика! У некоторых она так и прет наружу, как перебродивший
квас. Выбивает пробки, рвет бутылки. А все попусту. Ну да ладно, потом
поговорим.
Набатников тяжело приподнялся, Зина его удержала и, морщась от боли,
призналась:
- Что там говорить, виновата. Приму наказание по заслугам. Но я ничего
другого не могла придумать...
- Опытные парашютисты и то не стали бы испытывать свою судьбу в
подобных условиях. Конечно, если нет крайней необходимости.
- У меня она была.
- Ошибаетесь, Зина. Вы не получали от командира боевого приказа. А
здесь я командир.
- Но бывает же, когда человек действует по своей инициативе.
- Никто этого права у вас не отнимает.
Матросов закрыл своим телом амбразуру вражеского дота, Талалихин
протаранил вражеский самолет. Я нисколько не сомневаюсь, что коли нам
придется вновь отстаивать свою землю от нашествия врага, вы окажетесь
достойной дочерью родины. А пока ваш риск никому не нужен. Вот если бы дело
касалось спасения человеческой жизни, а не какого-то, пусть даже ценного,
аппарата, то ваш поступок оправдать можно. - Афанасий Гаврилович ласково и в
то же время испытующе посмотрел на Зину. - К слову сказать, бывает и так,
когда самые загадочные поступки объясняются... сердечными мотивами.
Зина облизала пересохшие губы.
- Ко мне это не относится, Багрецов для меня такой же товарищ, как и
Журавлихин, Митяй, Лева. С вами я вполне откровенна. Поверьте, что если с
любым из них... больше того, с любым честным человеком случилась бы такая
беда, как с Багрецовым, то я не задумываясь пришла бы ему на помощь. Нет, не
считайте меня чересчур сердобольной. Есть люди, которые ради друзей в
лепешку расшибутся, стараясь угодить. Они предупредительны, ласковы,
посылают поздравительные телеграммы и подарки, провожают и встречают,
справляются о здоровье родственников... Ну, в общем - хорошие люди. Можно им
позавидовать. А у меня, видно, характер дурной, да и воспитание хромает.
Всех своих одноклассниц растеряла, говорят, что я черствая, невнимательная,
не целуюсь при встречах, не меняюсь с подружками платьями, не каждой
рассказываю о самом сокровенном. Считают эгоисткой, и я им неприятна. А я
очень люблю хороших людей и никогда не требую особенного к себе внимания.
Зачем? Я знаю ему цену. Говорят, что друзья познаются в беде. Это не очень
верно. Почему только друзья, а не все, пусть даже незнакомые, люди? К
примеру, Багрецов. Я видела его раза четыре. Парень как парень, но упорный,
честный. Вы думаете, я игрушку его спасала? Труд его? Конечно, нет.
Изобретатели - народ упрямый. Еще год посидит и сделает аппарат в десять раз
лучше. Почему же прыгнула? Кстати, вы не представляете себе, как это
страшно! - Зина вздрогнула и по-ребячьи зажмурилась. - Летать могу, а
прыгают пусть другие, отчаянные. Но тут у меня был крайний случай. Пришлось
спасать... нет, не жизнь, а то, без чего не может жить человек. Честное имя!
- Багрецова?
- Да.
- Смело сказано! Однако думаю - преувеличиваете.
- Нисколько. Допустим, после того как вы сами убедились, что аппараты
Багрецова не работают, а ваш помощник всякими правдами и неправдами
постарался его очернить, называя шарлатаном и другими нелестными прозвищами,
вдруг к вам является Багрецов и говорит, что радиостанция погибла под
обломками скалы. Вы поверите ему? Или согласитесь с Медоваровым?
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг