и, конечно, знает, что там делается. Потом ткнул пальцем в экран:
- Собственными глазами видите. Они же вас не обманывают...
- Глаза-то не обманут, - согласился директор, - а как насчет техники?
Тут за Леву и, главное, за технику вступился Журавлихин. Он не верил в
случайное совпадение, что вдруг перед объективом "Альтаира", который сейчас
находится не у Казани, а возле Куйбышева, натянули экран и стали показывать
специально снятую панораму будущего гидроузла.
- Но, - признался Женя, - это может быть единственным объяснением.
В репродукторе телевизора послышался шум падающей воды. Поднялись
тяжелые щиты в гребне плотины. Мощные водопады устремились вниз. Это
дежурный инженер нажал кнопку, включил подъемные механизмы и открыл ворота
для сброса воды.
Растерянно смотрел Женя на эту ожившую картину и ничего не понимал.
Нет, остается одно - вздохнуть и признать существование неразрешимых научных
загадок.
Напрягая внимание, Женя вглядывается вдаль.
Но что это? Волга ожила. Сияя огнями, плывут корабли! Их самих не
видно, но на темном горизонте движутся светлые точки.
- Для праздника, что ли, огни жгут? - с сомнением сказал Митяй. - День
на дворе.
Лева безапелляционно заявил:
- На юге раньше темнеет.
- Поздравляю! У Тушканчика Куйбышев оказался на юге!
- Не придирайся. Все-таки южнее, чем мы.
Митяй не мог согласиться со вздорными утверждениями Левы.
- Ясно как день, что у них тоже день, - сказал он и смутился: вышел
неловкий каламбур.
Лева промолчал, жалея друга.
Огни приближались. Их было много - целая флотилия. Женя точно прилип к
экрану и даже позабыл, что мешает смотреть другим.
Нет, это не корабли. Чуть покачиваясь на волнах, плыли гладко
выстроганные прямоугольные плоты. На них никого не было. Посреди каждого
плота стояла чаша. Из нее поднимался ровный, немигающий язык пламени.
Экран вдруг сразу осветился и через мгновение потускнел. Передача
закончилась.
ГЛАВА 3
В ЭТО ВРЕМЯ ПОД МОСКВОЙ...
Опыт и особое чутье исследователя не обманывали Пичуева. Он понимал,
что приехал на аэродром не в обычный день. Готовились серьезные испытания.
Все говорило об этом - и несколько "ЗИМов" у ворот и суетливая беготня
молодых техников. Озабоченные гости - наверное, представители смежных
институтов - нетерпеливо поглядывали на часы.
По взлетной дорожке двигались фургоны с радиолокационными установками,
трещал зарядный агрегат, гудели моторы. Похоже было на то, что скоро
начнутся испытания нового самолета. Но сколько ни смотрел Вячеслав Акимович
по сторонам, он не видел подходящей конструкции, готовой к полету. На
транспортных машинах все винты были закрыты чехлами, вертолет тоже мирно
подремывал в тени грибовидного ангара, который так заинтересовал Пичуева.
Дерябин попросил извинения и после разговора со встретившимся ему на
дороге техником покинул гостя.
- Пока осмотритесь, - предложил метеоролог, - а я кое-что проверю.
Ребятишки могли и напутать. Одному уже досталось.
Вячеслав Акимович понял, о ком шел разговор, и посочувствовал
виноватому технику. Красный до ушей, сейчас он тянул кабель к зарядному
агрегату. Вероятно, потребовалась дополнительная зарядка аккумуляторов.
Почему-то они оказались в дышащей крыше ангара. Крыша, будто втягивая в себя
воздух, медленно расширялась в обе стороны, похожая уже не на чечевицу, а
скорее на толстую двояковыпуклую линзу. Это сравнение напрашивалось само
собой, так как ее поверхность ослепительно блестела. На ней Пичуев
рассмотрел не только ребра, но и темные концентрические круги, которых снизу
не было. Он попытался объяснить себе, зачем ее нужно раскрашивать "под
зебру", но в этот момент внимание его было отвлечено весьма странным
обстоятельством: линза, как шляпка гриба, оторвалась от своей ножки и
повисла в воздухе.
Вначале Пичуев подумал, что встретился с каким-нибудь оптическим
явлением, вроде солнечного отблеска, создающего иллюзию просвета между
крышей и цилиндром. Однако сквозь это небольшое пространство видны были
облака и даже летящий самолет.
- Отставить! - послышался голос Дерябина.
Он высунулся из двери цилиндра, и через минуту шляпка гриба снова села
на свое место.
Тонкие металлические подпорки, которые так смущали Пичуева хрупкостью и
невесомостью, оказались стальными тросами. Они дрожали, словно натянутые
струны, гудели от напряжения. Только сейчас понял Пичуев, что перед ним
удивительная конструкция, похожая на воздухоплавательный аппарат. Вряд ли
стоит сомневаться, какая же еще сила, кроме легкого газа, может приподнять
пустотелый диск.
- Ну и как? - подойдя, спросил Дерябин. - Пригодится конструкция
Пояркова?
- Высота? - деловито осведомился Пичуев: ведь этим определялось
главное.
- До двухсот.
Пичуев удивленно переспросил:
- До двухсот? Так мало? Вы же понимаете: высотные здания... - колко
напомнил он, но тут же заметил, что у Дерябина задрожали от смеха стекла
очков.
Борис Захарович не мог сдержаться и явно подсмеивался над своим бывшим
студентом.
- Милый вы мой, - сказал он, видно довольный его наивным вопросом, - я
же подразумеваю километры.
- Или я действительно жалкий профан, - начал рассерженный Пичуев, - или
вы решили рассказывать анекдоты. Насколько мне известно, летающие аппараты
легче воздуха не могут подняться выше тридцати километров. А если хотите
забраться выше, то объем их должен быть гигантским, несомненно в десятки раз
больше этого диска.
- Истина, молодой человек, истина! - не переставая улыбаться,
подтвердил Борис Захарович. - Ну, а что вы скажете насчет ракеты?
У самого основания цилиндра, на котором покоился диск, открылась дверь,
из нее вышел невысокий широкоплечий парень в защитной гимнастерке и сапогах.
Вячеслав Акимович узнал в нем провинившегося техника.
- Все готово, Борис Захарович, - сказал техник, не поднимая на него
глаз. - Подключил.
Старый инженер усмехнулся в усы.
- То-то! Вот, изволите видеть, - он повернулся к Пичуеву, кивком головы
указывая на техника, - Тимофей Бабкин. Парень смекалистый, дело знает. Но
сегодняшнего я ему не прощу. Типичный перестраховщик!
Дерябин рассказал, что при первых испытаниях прибор, разработанный
Бабкиным и Багрецовым, капризничал, пришлось с ним много повозиться. В
результате получилась вещь стоящая. Но, несмотря на высокую оценку их
прибора, Бабкин вдруг обратился за разрешением заменить новую конструкцию -
старой, - как он говорит, для надежности.
- Совестно, молодой человек, совестно! - Дерябин укоризненно покачал
головой.
А Тимофей Бабкин, техник из лаборатории © 9 Института метеорологии,
стоял перед начальником, опустив покорно стриженую голову. Не в первый раз
ему приходилось выслушивать справедливые замечания Бориса Захаровича. Однако
сейчас, в присутствии постороннего инженера, Бабкин чувствовал себя
обиженным. Можно было отозвать в сторону и там отчитать покрепче, а не
срамить перед гостем. Нет, не понимает начальник всей тонкости человеческой
психологии. Разве Бабкин не верит в науку? Очень даже верит. Но вот насчет
глубины своих знаний и умения ими пользоваться Бабкин сильно сомневается. И
нет тут ничего зазорного. Доживет Тимофей до лысой головы, тогда и разговор
будет другой. А пока тычешься носом, как слепой щенок, все тебе кажется
страшным, неуютным, неудачи подстерегают на каждом шагу, всюду тайны и
загадки. Сделаешь аппарат, надеешься на него, веришь - и вдруг в самый
ответственный момент камуфлет получается: техника категорически отказывается
работать... Так было и с прерывателем.
Дерябин объяснял гостю устройство летающей лаборатории, а Бабкин стоял
рядом, ждал приказаний. Это из-за него на полчаса отложили испытания. Трудно
работать молодому технику в научном институте. Никак не соразмеришься, не
угодишь. За смелость - выговор, за лишнюю осторожность тоже по головке не
гладят. Вот и найди тут правильную линию... Трудно, ох, как трудно ее
отыскать, когда в двадцать два года тебя считают специалистом и чуть ли не
настоящим изобретателем, а ты еще ничего не умеешь делать!
Напрасно прибеднялся Тимофей. Требовательный к себе, упрямый в работе,
он уже познал вечную неудовлетворенность исследователя в поисках
совершенства. Этому его научили старшие товарищи по лаборатории. Никогда бы
он не променял свой видавший виды монтажный стол с впитавшейся в дерево
канифолью, темными пятнами от паяльника, исцарапанный и обшарпанный, на
какой-нибудь другой, например, директорский, с зеркальным стеклом и
мраморно-бронзовым письменным прибором.
Подавленное состояние Бабкина объяснялось просто.
Много лет подряд Бабкин не расставался с Димкой Багрецовым. Даже в
командировки всегда посылали их вместе. Вместе они проводили свой отпуск. Но
на этот раз их пути разошлись.
Димка вдруг решил отправиться в экспедицию. Готовились новые и очень
ответственные испытания диска, поэтому Дерябин не мог отпустить сразу двух
техников. Тимофей упрашивал Димку подождать до августа - поедут вместе, куда
только ему захочется, пусть в экспедицию, в горы, на море, к чорту на рога.
Ничего не вышло. Строптивый друг не мог упустить, как он говорил,
единственного случая в жизни, простился с Тимофеем и исчез.
А дело было в карманных радиостанциях, которыми в основном занимался
Димка, - Бабкин лишь помогал ему. Зная, что каждый изобретатель считает свое
детище чуть ли не высшим проявлением человеческого гения, Бабкин весьма
критически относился к аппаратам, находя в них все новые и новые недостатки.
В то же время он понимал, что настойчивость и, если хотите, упрямство -
совершенно необходимые свойства характера, помогающие изобретателю в борьбе
с равнодушными, мелкими, косными и прочими себялюбцами, к каким Димка
причислял некоего Толь Толича.
Багрецов не обманывал себя. Опытные инженеры оценили образец
радиостанции как остроумную, во всяком случае интересную конструкцию. Но
практическое применение таких малюток вызывало некоторые сомнения. Впрочем,
для экспедиций и альпинистов они, пожалуй, хороши. "Вы едете испытывать в
горах? - спросили специалисты. - Прекрасное решение! Желаем удачи".
Начальник экспедиции всерьез заинтересовался аппаратами, хотел их
проверять сам. У него было одно предположение - правда, пока еще не
додуманное, - но и в таком виде карманные радиосигнализаторы Багрецова могли
бы принести пользу экспедиции. "Жду вас с нетерпением", - сказал начальник и
уехал отдыхать.
Димка все же увязался с экспедицией, считая, что будет самым последним
дураком, если не использует этого случая. Скромная должность радиста не
смущала техника исследовательского института, привыкшего к сложным
испытаниям новых приборов. Уж если Димка что решил, то в лепешку расшибется,
а настоит на своем. Это хорошо знал Тимофей, но поведения его не одобрял.
Какое глупое упрямство! Люди набраны, штаты заполнены, сам помощник
начальника экспедиции недвусмысленно дал понять Димке, что обойдется без
него - радистов достаточно, а перед отъездом приняли еще одну.
"Где он сейчас, Димка? - грустил Тимофей. - Чудак, почему не напишет?
Удалось ему встретиться с начальником экспедиции или нет? Неужели все еще
чувствует себя на птичьих правах? Никакой гордости, одно упрямство.
Воображаю, как этого "второго радиста" шуганет начальник, когда тот
предстанет пред его светлые очи", - думал Бабкин, уверенный, что из Димкиной
затеи ничего не выйдет. Ясное дело: не отправлять же радистку обратно!
Бабкин беспокоился, злился и на него и на себя. "Ни к чему все это, ни
к чему", - мысленно повторял он, стараясь освободиться от странной и
непривычной тяжести на сердце. Глупое, неприятное состояние.
...А инженеры все еще обсуждали технические особенности летающего
диска.
- Почему в нашем институте ничего не знали о диске? - спрашивал Пичуев
у Бориса Захаровича. - Ведь он построен не только для метеорологов?
- А как же вы думали, батенька! У нас здесь целый колхоз. Объединились
с физиками, астрономами, радистами, летчиками. Кого только вы не встретите
возле этой комплексной лаборатории!.. Глядите, - Дерябин указал тростью на
антенны, блестевшие под диском, - это, как вам известно, хозяйство радистов.
Они будут изучать условия распространения разных волн. Видите - сопла
ракетных двигателей. - Он нацелился палкой на край диска. - Тут их много,
причем не все они необходимы. Но как можно отказаться от испытаний новых
типов ракетных двигателей в ионосфере, если есть лаборатория, способная
подняться на такую высоту! Вы, конечно, понимаете, что все данные испытаний
автоматически по радио передаются на Землю и записываются на пленку. Будущие
астронавты тоже интересуются этими опытами. Изучают кое-какие явления.
Готовятся к первому полету вокруг Луны.
Старый радиоинженер рассказывал с увлечением, вдохновенно, интересно.
Его, несомненно, занимала мысль о первом путешествии за пределы земного
притяжения, где совсем по-новому будут использованы возможности
радиотехники. Именно об этом он и думал, надеясь еще на своем веку
поработать с аппаратами телемеханического управления, созданными для
межпланетной ракеты. Были довольно зрелые мысли по данному поводу,
обоснования, расчеты и некоторые эксперименты.
- Пойдемте к Пояркову, - сказал Дерябин, повесил трость на руку и
вместе с гостем торопливо зашагал к основанию гриба.
Оглянувшись, он заметил, что Бабкин нерешительно топчется на месте, и
поманил его пальцем:
- Ага, испугался, парень? Идем, идем! Он сегодня не кусается, добрый.
Речь шла о конструкторе Пояркове: он так придирчиво относился к
техникам, устанавливающим аппаратуру в диске, что Тимофей старался возможно
реже попадаться ему на глаза.
Поярков был человеком мягкого характера, незлобивым и, как говорили его
друзья, на редкость чутким, отзывчивым. Любил он свой тихий кабинет, цветы
на столе, чуть слышную музыку в приемнике. Любил возиться со всякой
живностью - щенятами, котятами, рыбками в аквариуме. Приучил скворца
садиться на плечо и говорить два-три слова, чем страшно гордился перед
знакомыми. Короче говоря, молодой конструктор считался человеком безобидным,
легким в отношениях с окружающими, приятным. Его "тихие радости", вроде
щенят или говорящего скворца, вызывали у друзей снисходительные улыбки, но
все это так любопытно сочеталось с характером Пояркова, что невозможно
представить себе его образ другим.
Инженеры, ученые-гости из других институтов, с которыми Пояркову
приходилось сталкиваться лишь на работе, люди весьма объективные и
заслуживающие полного доверия, утверждали в один голос, что Поярков злой,
черствый, неприятный человек, что ему не хватает воспитания и хотя бы
минимальной сдержанности.
А что мог сделать несчастный, замученный бессонницей конструктор, когда
за эти дни его несколько раз вызывали то к начальнику конструкторского бюро,
то в главк, то в техсовет министерства с просьбой "изыскать возможности"
установки еще одного - уже последнего - прибора? Вот письмо из
научно-исследовательского института: очень просят помочь, дело громадной
важности. Поярков показывал расчеты грузоподъемности лаборатории,
разворачивал чертежи и спрашивал инженеров: "Куда прикажете втиснуть еще
новую "бандуру"? Она не помещается в отсеке для аппаратуры. Энергетическое
хозяйство тоже перегружено. Электрики считают, что для питания нового
прибора нельзя выделить ни одного ватта энергии".
Будто бы на этом дело и кончалось. Но нет. Представители институтов
оказывались настойчивыми, приезжали лично разговаривать с Поярковым. Каждый
из них хотел своими глазами убедиться, что приборы, которые, по мнению
виднейших ученых, должны открыть новые пути в науке, действительно не могут
быть размещены в отсеках летающего диска.
Конструктор зверел, превращался в лютого тигра, когда кто-нибудь из
этих ученых, размахивая бумажкой с резолюцией, требовал найти "местечко" для
его аппаратов. А в резолюции начальника конструкторского бюро было сказано:
"Товарищу Пояркову. Прошу переговорить. Постарайтесь помочь". Начальник
знал, что диск перегружен, камеры забиты донельзя, но все же уступал
настойчивости заинтересованных лиц. Пусть сами смотрят - диск, как
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг