землей.
- Бабкин! - кто-то крикнул сверху. - Тащи его, чорта!
Белоголовый парень, которого распекал Дерябин, бросился на зов.
ГЛАВА 2
ЧЕРЕЗ ГОРЫ ВРЕМЕНИ
Лева Усиков чувствовал себя невыспавшимся и злым. Во рту даже после
зубной пасты оставалась противная горечь с каким-то металлическим привкусом,
будто лежит на языке позеленевший медный пятачок и его никак не выплюнешь.
Он все еще щеголял в малиновых брюках. Митяй отчаялся ему помочь и
всячески ругал торговую сеть: не заботится она о нуждах покупателя, не умеют
торговать, равнодушные люди. На маленьких пристанях хоть бы палатки
построили, нельзя же за самыми простыми брюками бежать в поселок. Нельзя
потому, что отстанешь, - теплоход стоит недолго.
Ежечасно, выполняя обязанности дежурного вместо больного Жени, которого
ребята решили не беспокоить, Лева включал телевизор.
Прибегая с пристани, Митяй сразу же заваливался спать. Ему не очень
нравился такой сон "по частям", или, как он говорил, "в рассрочку". Но что
делать? Прошлую ночь дежурил, а днем хотел выручить Левку - нельзя же
выпускать его на берег в цирковой униформе.
Усиков ничего не видел на экране, кроме пустынной палубы. Никто из
пассажиров не показывался, даже унылый Багрецов исчез.
С самого раннего утра Лева стоял на носу теплохода и, зевая, бесцельно
смотрел вдаль. Не такое у него было настроение, чтобы восторгаться волжскими
красотами.
А зря! Даль казалась огромной перламутровой раковиной, и в нее, как в
прозрачный голубоватый туннель, направлялся теплоход. Солнце еще не
всходило, только розовый отсвет дрожал на воде и облаках.
Вода была неподвижна. Трудно сравнивать ее с зеркалом, вода
представлялась невесомой, как облако, спустившееся на землю. И по этому
облаку, чуть касаясь его поверхности, скользил корабль, шумя воздушными
винтами.
Как и на той палубе, которая надоела Леве в телевизоре, здесь тоже
никого не было. Пассажиры еще спали. Вышел рыжебородый матрос с ведром и
шваброй. Долго, с видимым удовольствием, мыл он белый крашеный пол.
Хлопнула, как выстрел, тяжелая дверь. На палубе показалась высокая
женщина, упрямыми шагами подошла к борту. Лева видел ее издали. Темносиний
строгий костюм, русые волосы, стянутые на затылке в тугой пучок, туфли на
толстой подошве и низком каблуке. Все в ее облике говорило о твердом и,
пожалуй, мужском характере.
Но вот она повернулась к Леве. Нежный, мягкий подбородок, золотистый
пушок на щеках, глаза, прикрытые темными ресницами...
Лева вдруг почувствовал - отчего и разозлился на себя, - что девушка
эта не только остановила его внимание, но и заставила чуть быстрее забиться
сердце. Глаза ее были ясными, глубокими. Она смотрела на него как друг, но
друг настойчивый и любопытный.
- Что такое с вами случилось? - спросила она повелительным низким,
грудным голосом.
Лева жалобно сморщился, силясь улыбнуться:
- Пустяки. Скоро пройдет...
Девушка отошла к скамье и указала на место рядом с собой. Лева покорно
сел несколько поодаль, но та придвинулась, чтобы поближе рассмотреть его
лицо.
Поднимая воротник и закрывая щеки, Лева виновато рассказал о своих
злоключениях, подчинился ее настойчивости, причем, как потом убедился, это
было очень приятно. По сердцу растекалась ласковая теплота, будто кто-то
нежно гладил его.
- Бедненький! - Девушка сочувственно вздохнула.
Не так-то уж плохо чувствовать себя несчастным, когда тебя жалеют. Лева
томно закрыл глаза и тоже вздохнул. Ему захотелось, чтобы девушка опять
сказала какое-нибудь ласковое слово или, еще лучше, погладила бы по крашеной
щеке. Но кто познает до конца тайну женского сердца! Восемнадцатилетний
Левка особенно плохо разбирался в этом, а потому был крайне удивлен, когда
после сочувственного вздоха: "Бедненький!" - пассажирка вдруг набросилась на
него:
- Не притворяйтесь! Подумаешь, несчастье! Но краска, видимо, стойкая...
Усиков был совершенно обескуражен. Что это? Злая шутка? Или просто
издевательство? Он старался вести себя по-мужски солидно, как Митяй, и
спокойно заявил, что ему не нравится испытывать стойкость краски на своей
физиономии.
- Дело вкуса! - Девушка поддерживала этот серьезно-шутливый тон. -
Видела, как вы пускали пузыри в малиновом сиропе.
- Неправда! На палубе никого не было.
- Я смотрела из окна каюты на ваш благородный поступок.
Сквозь пудру на лице у Левы проступили мелкие капельки пота. Сложная
история! Главное все еще оставалось неизвестным: как девушка к нему
относится? По-дружески? Или смеется? Поступок называет благородным. Но разве
поймешь по тону, ставится это слово в кавычки или нет? А она уже забыла о
поводе, послужившем началом ее знакомства с Левой, и разговорилась.
Выяснилось, что работает она в лесной авиации, следит за охраной лесов в
одном из районов Северного Казахстана. Дело это она очень любит, хотя ей и
приходится трудновато. Дожди, ветры, туманы, необозримые лесные
пространства, где в плохую погоду, даже пользуясь приборами, можно
заблудиться...
- Значит, вы "воздушный лесник"? - Лева сразу определил ее профессию и
конфузливо спросил: - А как вас зовут?
- Довольно сложно! Сплошное жужжание. Но я не виновата, родители этого
не учли. Вот и зовусь Зинаидой Зиновьевной. Не правда ли, странное
сочетание?
- Мне нравится, - искренне сознался Лева. - Если бы я имел право, то...
называл бы вас сокращенно: Зин-Зин. - Он покраснел, но тут же вспомнил про
свою защитную окраску и успокоился.
- Ну-ка, скажите еще раз.
- Зин-Зин... - пролепетал Лева, чувствуя себя очень глупо.
- Разрешаю, - милостиво согласилась она. - Забавно!
Усиков облегченно вздохнул. Теперь осталось назвать себя, что он и
сделал незамедлительно.
На палубе показался Журавлихин. Он оделся потеплее, из-под отворотов
синего пальто торчали концы шерстяного клетчатого шарфа. Лева обрадовался.
Женечка почти здоров, аккуратно причесан и даже весел.
Так оно и было. Женя вначале лукаво смотрел на млеющего Левку, затем не
мог удержаться от улыбки, наблюдая, как тот церемонно раскланивался перед
незнакомой девушкой.
- Это ваш друг? - спросила Зина у Левы, чуть заметно кивнув головой в
сторону Журавлихина.
- Не откажусь, - признался Лева и крикнул - Женечка, мы тебя ждем!
По-моему, я не выказывала нетерпения и никого не ждала.
- Только потому, что вы еще не знали Женю, - попробовал отшутиться
Лева. - Вот он перед вами, студент-третьекурсник Женя Журавлихин.
Зина сухо кивнула ему головой. Лева похвастался изобретенным именем
Зин-Зин. Однако разговор не ладился. Если Усиков вызвал интерес Зины своим
вчерашним поступком, потом рассказом о краске, то Женя казался ей чересчур
обыкновенным, даже скучным. Напрасно Лева старался рассеять это впечатление,
намекал на изобретательские способности Женечки, подчеркивал какие-то особые
достоинства его характера, прежде всего мягкость и доброту, - Зина вяло
поддерживала разговор.
К счастью, Лева вспомнил, что пора уже бежать в каюту - наступало время
передачи "Альтаира".
Женя и малознакомая ему девушка остались вдвоем. Женя был заинтересован
ею - Зина явно нравилась ему. Голос красивый, глубокий, задушевный
какой-то... И он подумал, что было бы приятно услышать от Зины свое имя, не
обремененное длинным отчеством, - оно часто удлиняет расстояние между
людьми. Очень жаль, что ей ничего не известно, чем он живет, чем дышит. Женя
раздумывал, не рассказать ли о себе все хорошее и все плохое. Ведь в наше
время не могут существовать "таинственные натуры", человека надо видеть
сразу. Причем это не должно быть вызвано особой проницательностью -
человеческая душа, если нет в ней злобы и зависти, всегда открыта для
друзей.
Журавлихин не соглашался со многими ребятами, что только с близкими
друзьями можно говорить откровенно. Перед ним сидит его сверстница, девушка
с открытым, ясным лицом. На скромном костюме блестит комсомольский значок. У
нее интересная и смелая профессия. Почему же - если она, конечно, не
воспротивится - не рассказать о себе? У комсомольцев всегда найдутся общие
интересы.
- Как вы думаете, Зин-Зин, полезно это или нет? - медленно, словно
выискивая особенно точные слова, начал Женя. - Если человек, считая
большинство окружающих за своих друзей, при первой встрече с кем-нибудь из
них подробно рассказывает о себе? Этим он как бы облегчает сложную задачу
узнать друг друга. Скажем, в дороге встретились два человека. Они даже
симпатизируют друг другу, - ведь бывает же так? Каждому хочется
познакомиться ближе. Уходят часы на осторожные вопросы, положенные по
этикету, или, вернее, кем-то выдуманной условности. А чего проще - взял бы
да и рассказал о себе...
Зина нетерпеливым движением поправила волосы на затылке и спросила:
- Хотите показать на примере?
- Если вас интересует.
- Мысль довольно оригинальная! - Зина улыбнулась уголком рта. - Но
извините, мне скучно читать анкеты. Это страшно! Ведь по вашему проекту,
если его представить в развитии, каждый пассажир будет раздавать соседям по
купе отпечатанную под копирку автобиографию. "Родился в тысяча девятьсот
таком-то году. Учился там-то..." - Она рассмеялась и укоризненно взглянула
на Женю.
А он даже в мыслях не мог допустить, что Зин-Зин так зло высмеет его
искренние! убеждения, касающиеся, говоря официальным языком, совершеннейшей
необходимости устранения нелепых условностей в общении между людьми.
- Конечно, бывают эгоистические натуры, которые мало интересуются
человеком, - вскользь, как бы между прочим, промолвил Журавлихин и вдруг
оживился - Вы не знаете профессора Набатникова? Едет на нашем теплоходе. Так
вот он говорит, что нет ничего интереснее изучения человека. А сам он физик.
- Кто же с этим спорит! Я тоже хочу изучать людей, но не по анкетам, а
в жизни, по их поступкам и поведению. Мне нравится открывать в человеке его
лучшие душевные свойства, которые не всегда бросаются в глаза. Настоящие
люди скромны.
- Спасибо за напоминание, учту на будущее. - В голосе Жени
почувствовалась обида.
- Оставьте свою персону в покое, - примирительно сказала Зина. - Я
говорю о принципе, а не о личности. Предположим, из вашего рассказа я
узнала, где вы родились, где учились. Мы молоды, поэтому и биографии наши
похожи, как две капли воды. Когда заполняешь анкету, иной раз обидно бывает:
ведь чуть ли не в каждой графе приходится ставить коротенькое слово "нет".
Но все же биографии студента Журавлихина и Зины были не похожи. Зина
Аверина окончила десятилетку, потом работала в цехе на Горьковском
автозаводе. Жизнь сложилась нелегко. Отец погиб на фронте, мать пенсионерка.
Надо было воспитывать младшую сестренку. Пришлось бросить мысль о дальнейшем
ученье. Зина посещала аэроклуб, мечтала поступить в авиационный институт. В
прошлом году, после смерти матери, пошла в летную школу, успешно окончила ее
и получила назначение. Сейчас Зина возвращалась из Горького, где проводила
отпуск с сестрой. Девочка училась в ремесленном училище. Кроме нее, у Зины
никого не было. Всю нежность и теплоту нерастраченных чувств она отдавала
сестренке. Часто писала ей, посылала подарки, книги и хоть издалека, но
следила за ее ученьем. В письмах она расспрашивала о подругах, советовала и
приказывала. Девочка слушалась беспрекословно, любила ее не просто как
старшую сестру, а больше - как мать...
Юркий, точно мышонок, из двери выскочил Усиков. Он был очень удивлен,
заметив, что Женя так быстро освоился с малознакомой пассажиркой.
- Простите, Зин-Зин, у нас срочное дело, - сказал Лева насмешливо и
потянул Журавлихина за рукав. - Тебя... это самое... академик зовет.
- Я сейчас, - уже на ходу бросил Женя. - Мы продолжим наш разговор. -
И, шагая по длинному коридору, спросил у лукавого Левки: - Какой академик?
Афанасий Гаврилович - профессор. Кто меня может звать?
- А вот увидишь.
В каюте, низко склонившись над экраном, сидел профессор. Заметив
Журавлихина, молча встал и уступил ему место.
- Доброе утро! - приветствовал его Женя. - Нет уж, вы, пожалуйста,
сидите.
- Не люблю мешать экспериментам, - возразил Набатников. - Садитесь.
Это предложение было очень кстати. Женя взглянул на экран - и невольно
сел: подкосились ноги.
Перед ним была Надя. Как из окошка, протягивая руку вперед, она звала
Женю, морщилась, что тот медлит, не понимает ее, грозила пальцем, сдвигала
брови и всем своим видом выражала крайнюю степень недовольства.
- Так его, "академик", так! Есть за что! - подбадривал ее Лева, радуясь
и хлопая в ладоши над самым ухом Журавлихина.
Женя опешил. Казалось, что все это было похоже на мистификацию, однако
передача шла четко и ясно, будто Женя принимал ее в Москве на телевизоре
"Авангард" или "Темп". Надя замахала рукой, точно хотела отогнать
Журавлихина: уходи, мол, не мешай смотреть другим!
Лева слизнул улыбку:
- Обиделась. Правильно сделала.
Экран погас, а Женя все еще смотрел на темное стекло.
- Ага, задумался, Женечка? - подсмеивался Левка. - Иди, иди! На палубе
тебя ждут.
Афанасий Гаврилович с улыбкой посматривал то на одного, то на другого,
желая определить, в чем упрекает Усиков своего друга.
- Вам она знакома? - спросил у Журавлихина профессор, указывая на
потухший экран.
- Еще бы! - ответил за него Левка, прыснул и зажал рот.
Даже серьезный, спокойный Митяй, которого обычно трудно рассмешить, и
тот стыдливо отворачивался, чтобы не заметили его улыбки.
А Журавлихин думал о Наде. Нет, не о ней, как о таковой, а о ее
изображении, вопреки всем законам науки появившемся на экране передвижного
телевизора в тысяче километрах от Москвы. Пренебрегая условиями
распространения радиоволн, забыв, что Московский телецентр никогда не
принимался в этих краях, тем более с такой четкостью, Женя с трудом, но мог
допустить, что принята работа именно этого телецентра. Но ведь это абсурдно,
так как во время передачи к аппарату не подходят случайные люди, не машут
перед объективом руками. А Надя вела себя, как дома, что-то кричала, кому-то
грозила. Получается несусветная чепуха, в которой невозможно разобраться.
Все эти соображения он высказал Набатникову, сознательно не замечая
развеселившегося Левки. Тот нетерпеливо подпрыгивал на месте - страшно
хотелось поделиться своим мнением.
- Нашли с кем советоваться, - добродушно проговорил профессор. - Я в
ваших радио-делах мало смыслю, но думаю, что в институте, где занимаются
телевидением, найдется не один передатчик. Наверное, вы его и принимали.
Митяй и Лева сразу же согласились с этим предположением, но Женя
возразил:
- У лабораторных передатчиков ничтожная мощность. А мы абсолютно четко
видели... - он хотел сказать "Надю", но в присутствии профессора
воздержался, - видели лаборантку, - продолжал он, считая подобное
определение более подходящим. - У меня такое ощущение, что передатчик
находится рядом.
- У страха глаза велики, - съязвил Лева.
Женя насторожился:
- Что ты хочешь этим сказать?
- Да так просто, к слову. Вряд ли Надя проводит опыты на нашем
теплоходе.
Уши Жени налились краской, он хотел отчитать Левку, не постеснявшись
даже Афанасия Гавриловича, но, призывая на помощь здравый смысл и рассуждая
спокойно, начальник поисковой группы не нашел в поведении товарища Усикова
никакого нарушения дисциплины. Что же касается морально-этических норм,
которые всегда волновали Журавлихина, то и здесь трудно было придраться.
Единственно, в чем следовало бы Усикова упрекнуть, - это в отсутствии такта,
для молодого человека вещи тоже не бесполезной. Когда страдает твой близкий
друг, веселость ни при чем. Наконец-то Женя понял, как называется поведение
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг