Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     Часто он "работал на зрителя", как это делают маленькие дети,  заметив,
что за ними наблюдают. В том же пригородном поезде,  среди  веселых  друзей,
Лева  сыпал  шуточками,  говорил  нарочито  громко,   чтобы   все   слышали.
Оглядывался по сторонам: вот, мол, какой я интересный и остроумный!  Но  это
никого не трогало.
     Наконец один старичок, сидевший с газетой  напротив,  вежливо  спросил:
"Молодой человек, до какой станции вы изволите ехать?"
     - Конечно, настанет такое время, - говорил Набатников, - когда  я,  уже
дряхлый старик, с палочкой войду в  трамвай  -  и  сразу,  как  по  команде,
десятки юношей и девушек вскочат со своих мест, предлагая  мне  сесть.  Пока
это делают немногие, а некоторые стыдливо отворачиваются  к  окну.  Настанет
время, когда шустрый паренек не будет отталкивать меня от кассы в кино. Юные
футболисты не станут гонять мяч у меня под окном, когда  я  работаю.  Поздно
ночью я буду крепко спать, зная, что милые юноши и девушки не разбудят  меня
крайне важным сообщением о том, что  "нельзя  рябине  к  дубу  перебраться".
Настанет такое время!.. Но простите меня,  я  хочу  спать  сейчас,  пока  не
напала на меня старческая бессонница... Вы скажете - есть правила. Мой покой
охраняет милиция. Все это верно. Я слышу в  окно,  как  вежливый  милиционер
предупреждает веселую компанию. А мне стыдно за них и за нас самих. Плохо мы
следим за вашим поведением, друзья. Иногда мне кажется,  что  об  этом  надо
много писать и  в  газетах  и  в  книгах...  Они  помогали  и  помогают  нам
воспитывать преданную родине, смелую и честную молодежь, которая,  возможно,
будет  жить  при  коммунизме.  Поэтому-то  мы  и  хотим  видеть  нашу  смену
совершенной во всем.
     Набатников замолчал, всматриваясь в розовую полоску на  горизонте.  Она
как бы перерезала надвое ряды  бесформенных  темных  туч.  Собирался  дождь.
Ветер принес на палубу несколько крупных капель.
     Афанасий Гаврилович собрался уходить, и Женя пригласил  его  посмотреть
передачу  "Альтаира".  Он  надеялся,  что  опыт  и  наблюдательность  такого
человека, как Набатников, будут полезными в поисках  аппарата.  Мало  ли  по
каким  данным  профессор  сможет  определить  местоположение  теплохода.   К
сожалению, в каюте нельзя было развернуть громоздкую  направленную  антенну,
чтобы с ее помощью определить, откуда  приходит  сигнал,  а  поэтому  трудно
узнать, обогнал ли "Горьковский комсомолец" своего тихоходного собрата.
     Профессор сразу  же  согласился.  Ему,  как  он  говорил,  попросту  не
терпелось увидеть передачу с "Альтаира".
     - Наконец-то я получил официальное приглашение, - шутил он, направляясь
в каюту студентов. - Демонстрируется  новая  телевизионная  техника.  Поехал
отдыхать, смотреть на волжские  закаты,  любоваться  полетом  чаек,  слушать
соловьев у Жигулей, а тебя опять тащат в лабораторию. Нет,  братцы  мои,  не
жалуюсь! Так и должно быть,  жизнь  без  техники  невозможна.  Мы-то  к  ней
привыкли.  И  люди,  которые  ее  не  любят,  не   понимают,   нам   кажутся
ихтиозаврами.
     - Таких я что-то не видел, - возразил  Женя,  открывая  дверь  каюты  и
включая свет.
     - Есть  чудаки,  -  сказал  профессор,  усаживаясь  на  диван.  -  Свою
неграмотность они прикрывают глупейшими рассуждениями о  разных  склонностях
характера, о любви к живой природе, будто широкое развитие техники находится
с ней в противоречии. А я соловьев ходил слушать на Тверской  бульвар.  Это,
как вам известно, центр Москвы. Снуют машины и троллейбусы. Милиционер через
громкоговоритель  регулирует  уличное   движение.   Проносятся   в   воздухе
реактивные самолеты... А на бульваре цветут липы и левкои,  матери  возят  в
колясочках детей... И вот поздним вечером, когда  становится  потише,  поет,
заливается на все лады московский соловей. Понимаете - московский! Не мешает
ему наша, советская техника, привык он к  ней,  не  то  что  иные  бородатые
чудаки.
     Настраивая телевизор, Женя старался припомнить всех своих  знакомых,  с
которыми приходилось говорить о технике.  В  большинстве  случаев  это  были
товарищи по курсу и соседи по квартире. Круг знакомства не весьма  обширный.
Ясно, что студенты радиоинститута не могли не любить технику, так же  как  и
соседи, из которых двое работали на  механическом  заводе,  а  одна  пожилая
женщина -  работница  конфетной  фабрики  -  была  прекрасно  обучена  своим
сыном-пионером  всем  премудростям  бытовой   техники   -   умела   починить
электрический утюг, громкоговоритель, исправить челнок в швейной машине и  с
увлечением читала книжки о строении Земли. Правда,  это  уже  не  относилось
непосредственно  к  технике,   но   доказывало,   что   работницу-конфетчицу
интересовали довольно сложные технические проблемы.
     На экране, как и должно быть, если позволяет расстояние до передатчика,
появилось изображение. Не нужно было особенно точно настраиваться,  так  как
мощность сигнала оказалась не маленькой. Видимо, "Альтаир" находился не  так
уж далеко.
     - Хорошая четкость, -  определил  профессор,  рассматривая  неподвижное
изображение.
     Митяй  почесывал  затылок  и  не  мог  понять,  что  же   случилось   с
изображением.
     Ребята привыкли видеть висящую лодку, кусок  кормы,  мачту  для  флага,
угол ящика. Сейчас ничего  этого  не  было.  Объектив  "Альтаира"  показывал
пустынную палубу, освещенную лампочками. Они вытянулись  цепочкой  и  где-то
далеко пропадали  в  глубине  экрана.  По  борту  строгим  рядом  белых  пик
выстроились тонкие трубки, поддерживающие крышу над палубой.
     - Повернули ящик! - с досадой воскликнул Усиков. - Теперь берега совсем
не увидишь.
     Митяй догадался об этом раньше Левки и  забеспокоился  всерьез.  Он  не
верил,  что  местоположение  теплохода  можно   определить   по   разговорам
пассажиров и другим признакам. Только  своим  глазам  верил  Митяй,  надеясь
увидеть  на  экране  четкую  вывеску   с   названием   пристани.   Вот   это
доказательство! Все остальное, особенно Левкины домыслы, не принимались им в
расчет.
     Почти на всех пристанях суда загружались ящиками, тюками, корзинами. Не
хватало места - заполнялись нижние  палубы.  Так  было  и  сейчас.  Пришлось
потесниться. Ящик с аппаратом прижали к самому борту,  чтобы  уложить  рядом
другой,  груз.  Хорошо,  что  объектив  "Альтаира"  видел  палубу.  Ящик   с
прорезанным в нем отверстием могли бы повернуть иначе, то есть объективом  к
стенке другого ящика.
     - Кто-то идет! - негромко сказал профессор, увлеченный новой  для  него
техникой.
     Не каждому приходится видеть  тайную  передачу  телевидения.  Пассажир,
идущий по палубе, не мог даже предполагать, что за ним наблюдают, причем  не
из окна соседней каюты, а совсем с  другого  теплохода,  который  плывет  за
десятки километров отсюда.
     Человек медленно шел навстречу объективу. Вначале была видна только его
расплывчатая фигура - что-то вроде силуэта  на  матовом  стекле  фотокамеры.
Затем, по  мере  его  приближения  к  ящику,  четкость  повышалась,  исчезла
расплывчатость линий, уже можно было рассмотреть  пышные,  курчавые  волосы,
освещенные лампами сверху. Но вот человек подошел совсем близко. Яркая лампа
светила ему прямо в лицо.
     - Багрецов! - прошептал Женя.
     Сомнений не было. Высокий худощавый парень.  Криво  завязанный  пестрый
галстук. Плащ, небрежно висящий на руке. Наивные и  вместе  с  тем  грустные
глаза. Этого человека Женя узнал бы не только на  экране  вполне  приличного
телевизора, но и  на  плохом,  недодержанном  негативе.  Правда,  к  тому  у
Журавлихина были свои, сугубо личные причины. Как же ему не  знать  Надиного
друга!
     Багрецов ходил взад и вперед по палубе, постоянно оглядываясь.
     Куда ехал Багрецов? И Митяю и Леве этот вопрос показался  бы  праздным,
но Женю  заинтересовал  серьезно.  Багрецов  знал  маршрут  экспедиции  Толь
Толича, поэтому Надя, по просьбе Журавлихина, должна была найти следы своего
обиженного друга.
     "Попробуем рассуждать так, - думал Женя, поеживаясь от свежего ветра из
окна. - Если каким-либо способом связаться с Багрецовым,  то  аппарат  будет
найден. Багрецов знает, кому принадлежит груз. Значит, мы все равно нашли бы
его, хоть на Южном полюсе... Но как послать телеграмму Багрецову?  На  какую
пристань? На какой теплоход? Хорошо бы этот друг написал Наде,  тогда  через
нее можно связаться с ним".
     Желание ясное и абсолютно естественное, но Женя,  к  удивлению  своему,
почувствовал, что не хочет письма Багрецова. "Пусть  молчит,  ничего  ей  не
пишет. "Альтаир" найдем и без него", - говорил Журавлихин, успокаиваясь тем,
что Наде неприятно получать письма от оскорбленного друга.
     Напрасно Женя хитрил, оправдываясь  заботой  о  девичьем  покое;  пусть
невольно, но все же  он  изменял  своим  принципам.  Хотелось,  чтоб  письмо
Багрецова затерялось, телеграммы не доходили и сам он как  можно  дольше  не
приезжал в Москву.
     Все это было противно и шло вразрез с  высоконравственными  установками
Журавлихина, его деликатностью и щепетильностью...
     Набатников ушел спать. Ребята по очереди зевали. Журавлихин распределил
порядок дежурств у телевизора. Ему досталось утреннее дежурство -  надо  как
следует выспаться, чтобы не подвести ребят.
     За окном было темно. "Горьковский комсомолец" обгонял гигантский  плот.
Его тащил маленький буксировщик. Гулко стучали  колеса  по  воде.  На  плоту
стояла изба, из открытой  двери  падал  свет  на  развешанное  возле  белье.
Женщина, посматривая на облачное небо, снимала простыни и  детские  носочки.
Из трубы шел дым. Слышался голос радио: "Ах, краснотал  мой,  краснотал!  Ты
все ли мне тогда сказал?"
     Из двери вышел раздетый до  пояса  человек  с  полотенцем,  нагнулся  к
умывальнику. Все было по-домашнему на этом острове.  Он,  длинный,  тянулся,
вероятно,  на  целый  километр.  Такие  большие,  но  не  пловучие   острова
отмечаются на картах.
     И плот, и дом, и  даже  белье  на  веревке  -  все  это  казалось  Жене
необычным, никогда не виданным.
     Путешествие в мир продолжалось. Студенты видели его двойным  зрением  -
собственными глазами и глазом "Альтаира".. Он, как  разведчик,  идет  сейчас
впереди.
     Положив на руки подбородок, Женя, сгорбившись, сидел у окна и  мысленно
подводил  итоги  первых   дней   путешествия.   Сколько   событий,   сколько
впечатлений! Голубые  судаки,  проступок  "инспектора  справедливости",  его
неожиданный  прыжок  и  печальные  последствия.  "Собачий   мир"   и   парад
остроголовых. А люди какие встретились Жене! Взять хотя бы тех,  что  сидели
на корме рядом с "Альтаиром".  Еще  эта  встреча  с  Багрецовым...  Нет,  не
уснуть.
     Но мысли его чаще всего возвращались к разговору с Набатниковым.  И  не
загадки далеких планет, не приключения  Левы  Усикова,  не  фильтры  системы
Митяя Гораздого, даже не воспоминания о Наде беспокоили  Женю.  В  ушах  еще
звучали резкие  и  справедливые  слова  почти  незнакомого  ему  человека  -
Набатникова. Женя привык читать книги о себе и своих сверстниках. Книги  эти
нравились, в  них,  как  в  зеркале,  отражалась  жизнь  студентов.  Зачеты,
дискуссии, вечера в клубе и общежитии, прогулки и свидания, хорошие и плохие
профессора, ребята-эгоисты и "симпатяги" - все что угодно было в книгах.  Но
Жене хотелось другого. "Конечно, юность прекрасна, кто ею не  любуется!  Это
хорошо, но умиление вредно". Так говорил Набатников.
     "Молодежь - хозяева мира, светлый дом передают им старики. Вот и будьте
радушными хозяевами. Не наступайте старикам на ноги. У  них  -  мозоли,  всю
жизнь провели на ногах, строя ваш дом", - вспоминались его слова.
     Профессор приводил десятки разных примеров, сурово журил ребят - и  все
это было правильно. Говорил он  с  редкой  прямолинейностью,  что  подкупало
студентов, хотя они и чувствовали некоторую обиду. Другие  бы  на  их  месте
поспорили, во всяком случае обозлились, как это  часто  бывает.  Кто-кто,  а
юный товарищ с полученным только что аттестатом  зрелости  больше  всего  не
любит критику своих поступков, особенно  со  стороны  взрослых.  Он  же  сам
взрослый, не маленький, чтобы ему указывали, как держать ложку. Кроме  того,
в этом прекрасном возрасте у человека  ярче  всего  проявляются  критические
наклонности. Постепенно рушатся авторитеты. Прежде всего бабушкин - это  еще
в школьном возрасте,  -  потом  авторитет  мамы,  папы,  профессоров,  затем
любимых писателей, ученых ("Подумаешь, Ньютон! Без  него  бы  открыли  закон
тяготения"), наконец дело доходит до философов, и только с годами авторитеты
восстанавливаются, причем в новом, более глубоком качестве. Годам к тридцати
восторжествует и бабушкин авторитет, человека,  много  пожившего,  -  с  ней
полезно иной раз посоветоваться.
     Профессор Набатников хорошо знал молодежь. Когда-то заведовал  кафедрой
в одном из ленинградских институтов. Принимал  зачеты.  Руководил  дипломной
практикой, но это  уже  после  того,  как  покинул  студенческие  аудитории,
переехал в Москву и отдался научно-исследовательской  работе  в  специальной
лаборатории. Жене и его друзьям было неудобно расспрашивать профессора о его
деятельности, но они узнали, что Набатников занимался не только наукой, но и
партийным воспитанием, как секретарь партбюро.
     Журавлихин - совсем молодой комсомольский работник, впервые его выбрали
в комитет. Ему еще многому надо учиться, например, у  такого  интереснейшего
человека, как Набатников, тем более, что он не расстается с ребятами. Видно,
и вправду они ему полюбились. Каждого расспрашивал о жизни, интересовался их
стремлениями, наклонностями, и это была не простая вежливость, не  от  скуки
занимался разговорами. Как-то однажды он сказал, что терпеть не может, когда
перед  молодыми  гражданами  приседают  на  корточки  и,  тая  от  нежности,
засматривают им в глаза:  "Какие  вы  замечательные,  умные.  Куда  уж  нам,
старикам!"
     Зашел разговор об измененном уставе партии, о значении его в воспитании
молодежи.
     Набатников сидел,  обняв  Журавлихина  за  худые  плечи,  и,  глядя  на
береговые огни, говорил неторопливо, густо окая:
     - Вот вы жалуетесь: трудно, мол, нам, молодым. Шагнешь и оглядываешься:
так поступил или нет? В этом нет ничего плохого. Гораздо хуже, когда  не  по
годам развивается самоуверенность. Плевать, мол, мне на  советчиков,  сам  с
усами. Идет - и шлепается в лужу! - Уголки его губ  тронула  усмешка.  -  Но
чаще  всего  самоуверенные  молодцы  идут  не  прямо,  а  выбирают  обходную
тропинку. Хитрят и, к сожалению, нередко добиваются успеха.
     - Понятно, Афанасий Гаврилович, - сказал тогда Женя.  -  Ребята  всякие
бывают.  Но  в  нашем  институте  честные.  Не  помню,   чтобы   обманывали.
Персональных дел почти не было.
     - А шпаргалки?
     - Встречались. Но мы о них на всех  собраниях  говорим.  Вот  и  Усиков
скажет.
     Лева отвел глаза.
     В откровенном  разговоре  с  Афанасием  Гавриловичем  Женя  не  мог  не
вспомнить  об  одной   печальной   Левкиной   затее,   когда   он   придумал
"радиошпаргалку". Особой нужды в ней не  было  -  Лева  честно  готовился  к
зачетам, - но желание удивить ребят  своим  изобретением  заставило  Усикова
соорудить крошечный приемничек, от  него  тянулся  тоненький,  еле  заметный
проводник к уху с запрятанным в нем миниатюрным телефоном (Левка достал  его
от аппарата для тугоухих). Телефон был  прикрыт  кусочком  ваты.  Передатчик
находился на скамейке, рядом с  Митяем.  Глядя  в  учебник,  он  должен  был
подсказывать Левке по  радио.  Но  все  дело  поломалось.  На  комсомольском
собрании Митяй вывел друга на чистую воду.
     Учитывая искреннее признание Усикова, а также отсутствие  в  его  затее
корысти и злого умысла, собрание Леву простило, обошлось без взысканий. Лева
подарил опозорившиеся аппараты  радиокружку  Дома  пионеров,  где  им  нашли
другое применение, общественно-полезное.
     Над этим изобретением Набатников смеялся до слез. Потом вновь заговорил
о наболевшем, что его всерьез беспокоило:
     - К шпаргалкам некоторые комсомольцы относятся с шуткой. Дескать, о чем
речь? Явление абсолютно "нетипичное". Пусть так,  но  ведь  это  ложь.  Кого
человек обманывает? Профессора, принимающего зачет? Нет! - В глазах Афанасия
Гавриловича появился неласковый блеск. - Прежде всего - государство, которое
рассчитывает получить специалиста.  Недоучки  ему  очень  дорого  обходятся.
Кроме того, он лжет коллективу, а не Ване или Мане, хотя и за это в  детстве
его по головке не гладили. - Он нервно  похлопал  себя  по  карману,  достал
спички. - Но разве только в шпаргалках дело? - Зажег спичку, она погасла  на
ветру; профессор не заметил этого  и  продолжал  -  А  штурмовщина?  Человек
месяцами ничего не делает, развлекается. Подходит  сессия.  Аврал!  Свистать
всех наверх! Три ночки не поспит - и все уже знает. А мы-то, дураки старые -
профессора, методисты,  -  пыхтели,  составляли  графики,  рассчитывали,  за
сколько часов молодой человек может усвоить  предмет,  да,  избави  бог,  не
велика ли  нагрузка  для  организма!  Советовались  с  медиками,  спорили  с
директором, обсуждали все это в  парткоме  и  комитете  комсомола.  В  конце
концов получалось, что только при ежедневной подготовке человек будет  знать
требуемый материал. И вдруг, - он высоко поднял косматые брови, -  полнейший
переворот в педагогике! Нашлись новаторы, которые  опрокинули  все  нормы  и
разработали так называемый "скоростной метод" подготовки к экзаменам. Вот  и
получается, - продолжал Набатников, глядя на погасшую спичку, - снимают  они

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг