вышло из-за леса.
Очень жарко и душно, и тяжко на сердце, как всегда в такие дни.
Андрей, распухший, как резиновая подушка, пьет кофе и пишет план опытов
на сегодняшний день. Он страшно возбужден, и у него токсическая лихорадка
после укусов. Завтракать не хочет. Попугай Володя сидит на перилах и смотрит
на стол то одним, то другим глазом - клянчит. Время от времени он
произносит: "Сахаррррок".
Крокодилов не видно.
Так начинался самый важный, решительный день. Среди глухих джунглей, в
затопленных лесах - трипанозомных, малярийных и бог еще знает каких.
Аленка думала обо всем этом и крутила свою утреннюю карусель. Завтрак,
посуда, снаряжение. Сверх этого она нашла чехлы для контейнеров,
ярко-оранжевые, как переспелые апельсины; прижгла Андрею укусанные места -
двадцать восемь укусов. Потом забралась в палатку и записала в дневнике:
"Очень вялое самочувствие, неровный пульс. Испытываю тревожные опасения.
Когда пытаюсь их сформулировать, получается, что О. создают какое-то
биополе, враждебное мне и вызывающее тяжелое настроение".
- И все, - бормотала Аленка, пряча дневник на самое дно ящика. - И
кончено. Теперь ни пуха ни пера.
В самом деле, ей стало легче, когда она влезла в комбинезон и выставила
на солнце термобатареи. Вентилятор гнал по мокрому телу прохладный воздух, и
с непривычки было зябко, пошла гусиная кожа. Андрей с кряхтением шагал по
тропе, диск жужжал над головой, и ей стало спокойно и уютно.
- Сейчас начнут, - сказал Андрей. - Давай пока проверку слуха.
Они включили магнитофончики, и Андрей принялся шепотом наговаривать
цифры. Алена повторяла то, что слышала. - группа в шесть знаков, интервал,
еще шесть, интервал. Цифры Андрей заранее выписал на бумажку из таблиц
случайных чисел. После каждых пяти групп дистанция увеличивалась, и Алена
отмечала на записи: "Пятнадцать метров, слышимость лучше". Действительно, с
расстоянием становилось слышно не хуже, а лучше. На дистанции тридцать
метров Алена четко-четко слышала комариный голос с подвыванием:
ноль-ноль-девять-четыре...
И внезапно муравьи начали второй опыт.
Атака.
Крылатые обрушились на шлем из-за спины, совершенно неожиданно, и сразу
закрыли сплошь все забрало. Аленка вслепую сдернула чехол с контейнера,
включила секундомер и замерла, глядя на стекло. Противно заныли виски -
стекло кишело муравьями у самых зрачков.
...Пунцовая каша на забрале - кривые челюсти скользят, срываются,
щелкают, как кусачки, и кольчатые брюшки изогнуты, и жала юлят черными
стрелочками.
"Не жалят, берегут яд, - подумала Аленка, - берегут, берегут, для дела
берегут". И ей стало жутко при одной мысли о деле. Огненные кишели на
стекле, и под маской было красно, как на пожаре. "Первомай", - подумала она,
чтобы утешиться, а губы шевелились сами по себе, отсчитывая: "Двадцать
девять, тридцать. Десять секунд, поднять контейнер".
Она подняла контейнер и трижды нажала кнопку секундомера. Ничего не
видя за огненными, она знала, что Андрей тоже поднял свой контейнер, и
пожалела его грудь, распухшую как подушка, и спину, распухшую еще хуже.
Шел второй счет. "Двадцать один, двадцать два..." - считала Аленка, а
огненные скребли челюстями везде, кругом, у груди и под мышками, и она опять
перещелкнула секундомер и нажала спуск контейнера.
Зашипела аэрозоль. Забрало сразу очистилось. Секундомер - стоп,
контейнер - стоп. Несколько крылатых еще бегали по стеклу, мешали видеть
Андрея. Она смахнула их - ступайте, недисциплинированные. Пешие колонны, не
успевшие вступить в бой, разворачивались на тропе.
Алена, вздрагивая, прошла по муравьям к Андрею.
- Сколько? - спросил Андрей.
- Три и семь.
- У меня четыре секунды ровно.
- Неважная у тебя реакция, - сказала Аленка. - Посмотри на свое стекло.
- Чистое.
- Только и всего, - сказала Аленка.
- Не понял.
- Яда нет. Грызли, но не жалили, только и всего.
- Ой, - сказал Андрей, - половина Нобелевской твоя.
- Моя. А почему они знают, где тело, а где костюм?
- Ведает о том господь, - сказал Андрей. - Записываем еще одно
подтверждение.
- Ну вот. Поздравляю тебя, они разумные.
- Еще бы! А гибкость какая! Я мог посмотреть, что они уйдут, когда мы
поднимем контейнеры.
- А они не ушли, - сказала Аленка и посмотрела на его счастливое лицо,
и они повернули к Клубу, держась в тени деревьев.
Солнце стояло уже на полпути к зениту, над обрывистым берегом старицы,
и всей мощью обрушивалось на стену джунглей, окружающих поляну полукольцом.
Солнце отражалось от глянцевых листьев, от светлой коры и озаряло до дна
глубокий грот. Большой Клуб был похож на большой костер, или лесной пожар,
или на стекло, раскаленное горелкой.
Люди осторожно пересекли поляну, не подходя к гроту. Целая туча
крылатых жужжала в воздухе, просвечивая, как ягоды красной смородины, а из
грота выдвинулись боевые колонны и замерли у края тени.
- А здорово! - сказала Аленка. - Я поняла теперь, на что он похож. Как
будто вылили цистерну смородинного варенья и оно застыло потеками.
- Да. - Андрей не отрываясь смотрел на Клуб. - Образ. Трехметровые
потеки варенья... Он похож на извилины мозга, раскаленного мыслью.
...Шорох и скрипы в огненной глубине. Огненные сталактиты, опускающиеся
с потолка и полированных стен. Сколько их здесь? Полмиллиона - говорит
Аленка, миллион - считает Андрей, но разве их сочтешь? Живые фестоны из
малоподвижных слепых муравьев, сцепившихся ножками. Они скрыты под сплошным
бегущим слоем рабочих, как под мантией. В неукротимом беге мчатся рабочие,
завихряясь на выступах Клуба, и чистят его, и кормят, отводят тепло и
убирают отбросы. В круглосуточной работе носятся по всем тремстам тысячам
квадратных сантиметров поверхности... Вот что такое Клуб... Мозг,
составленный из миллиона единиц. Мозг, который нельзя обмерить и взвесить.
Его охраняют не лейкоциты и антитела, а солдаты, вооруженные челюстями и
ядовитым жалом. Вот они стоят, выровняв ряды, как павловские гренадеры, и
отсвечивая, как дифракционная решетка, а за ними сияет Клуб и вся поляна
розовеет в отраженном свете.
Каждый раз Андрей смотрел на него с восторгом и отчаянием. Даже
человеческий мозг поддается исследованию. Можно мерить биопотенциалы,
подавать искусственные раздражения, - чего только не делают с мозгом! А к
этому не подступиться. Прошло три месяца, они работали как черти, а что им
известно о механизме разума? Ничего... Самые простые вещи неизвестны. Как
передаются сигналы по Клубу? Ультразвуком, электрическим полем? Какую роль
играют антенны? Неизвестно... Шестисантиметровые муравьи с длиннейшими
антеннами- что они такое? Только матки или одновременно нервные узлы? Опять
неизвестно. Каким путем Клуб совершенствуется, как он усиливает полезные
признаки, отбрасывает вредные? Есть только рабочая гипотеза. Имеется такая
гипотеза. Но есть у них, у экспедиции Академии наук, хоть сомнительные
сведения, что эффективные узлы мозга питаются лучше неэффективных? Нет
ничего. В этой каше не разберешься. Они не смогли добыть даже мертвых
муравьев из Клуба. Ничего нет, одни домыслы. Остается снимать и записывать,
снимать и записывать, покуда хватит пленки.
- Или убить Клуб и анатомировать, - пробормотал Андрей и оглянулся, как
будто Клуб мог его понять.
Если бы он мог понимать...
Андрей включил кинокамеру. Горбатый никелированный пистолет зажужжал на
штативе - очередями, с минутными интервалами. Приходилось смотреть, чтобы
муравьи не царапали объектив, - челюсти у них слишком крепкие. Он поднял
контейнер угрожающим жестом. "Ничего себе, первый жест взаимопонимания, -
подумал Андрей. - Ладно, будем считать первым шагом".
Алена поставила штатив, нацелила Фотия. Она взяла в визир верхний край
Клуба - акустическую ультразвуковую группу, но вспомнила и перевела аппарат
направо вниз. Месяц назад они уловили там усиленное движение во время
эволюций летающих дисков и с тех пор снимали это место ежедневно.
Аленка прищурилась в визир. Каждый раз, когда в поле зрения разрывалась
мантия, она нажимала спуск и взвизгивала про себя - так сонно и мудро
шевелились под мантией длинноусые муравьи с гладкими выпуклыми спинками. В
центре кадра был здоровенный муравей, толстобрюхий, совершенно неподвижный.
На нем одновременно помещалось штук пять неистовых рабочих.
- Кадр, - сказала Аленка.
Рабочий сунул в челюсти толстобрюхому какой-то лакомый кусочек. Кадр,
еще один, еще... Ей показалось, что могучая антенна, мелькнувшая в пяти
примерно сантиметрах от толстобрюхого, - его антенна. Так же как Андрей, она
подумала, что здесь все спорно и зыбко, что они не знают даже, куда тянутся
антенны под неподвижными ножками. Все скрыто... Кадр - это был шикарный
снимок: толстый барин отогнул брюшко, на нем мелькнуло белое-белое яичко,
и - хлоп! - все закрылось, как шторный затвор аппарата. Нечего было и
мечтать проследить путь рабочего с этим яичком. "Ничего. Все равно мы вас
перемудрим, малыши".
Кадр - рабочий потащил куда-то в глубину трупик длинноусого муравья.
Глядя в визир правым глазом, левым она увидела Андрея - он установил на
площадке белый квадратик с буквой "Z", открыл плоскую баночку. Мед с
сахаром. Это был ежедневный трюк - Андрей втыкал значок, ставил баночку и
засекал время, а диск педантично делал круг над значком, и все. Муравьи не
трогали мед, хотя на дорожках в стороне от Клуба они подбирали с земли все -
хоть пуд вылей. Самое смешное было, что мед все-таки исчезал - его съедали
случайные муравьи, неспособные почему-то принимать команду от дисков. Это
было проверено - рабочие с одной обстриженной антенной сейчас же кидались к
чашке, и теперь Андрей собирал с меда отдельную коллекцию уродов, не
слышащих команды.
- Поняли, дурни? - сказала Аленка. - Нас не перехитришь. Воздержание не
всегда благо.
Андрей помахал ей и поднял на штатив комбайн. Аленка подключила кабель
от комбайна к кинокамере. Начиналась синхронная запись ультразвука со
съемкой акустической зоны и дисков.
В тот самый момент, когда кинокамера нацелилась на круглые выступы
акустической зоны, муравьи мантии кинулись в стороны, и поверхность Клуба
очистилась довольно большим пятном. Аппарат застрекотал как бешеный - Алена
водила по пятну телеобъективом, стараясь работать строчками, как
телевизионная развертка, а пленки было мало, как всегда в таких случаях.
В середине пятна началось движение. Между мозговыми муравьями
протискивались небольшие рабочие - не больше сантиметра в длину - и суетливо
стекались к центру пятна, карабкались друг на друга.
Кончилась пленка, и пока Алена меняла кассету, выросла уже порядочная
трубка из этих рабочих, и она росла на глазах, тянулась к ним, темнела в
середине...
- Это же волновод, - сказал Андрей и заорал: - Да что ты возишься?
Давай!
Камера заработала. Прошло еще две минуты - Андрей бормотал в
магнитофон, не отрываясь от бинокля, Алена снимала. Трубка перестала
наращиваться - странное образование, не слишком правильной формы,
сантиметров пять в диаметре, около десяти в длину. С фронта было трудно
оценить длину.
- Волновод, - убежденно сказал Андрей. - Смотри, какие они светленькие.
Сегодняшний расплод, держу пари.
...Колокол грянул, разрывая череп и сердце, и все стало фиолетовым, и
сразу тяжко ударило в спину и затылок. Копошась в земле, она разрывала
жирную землю острой головой, извиваясь всем телом, пожирая землю,
проталкиваясь сквозь землю кольчатым телом. В землю, пока бешеный свет тебя
не сжег, вниз, вниз, вниз...
Свет ударил в глаза. Алена лежала на земле, глядя в фиолетовое небо.
Андрей снял с ее груди штатив, обрызгал маску аэрозолью и поднял стекло.
Алена села.
- Как червь. Они превратили меня в червя. В кольчатого червя.
- Ничего, маленькая, ничего, - бормотал Андрей. - Ну, все и прошло, они
больше не посмеют, ничего...
Она заплакала, и все отошло, как отходит дурной сон после первых минут
пробуждения. Она плюнула в сторону Клуба, опустила стекло.
- Как ты... это перенес?
- Да что там... - сказал Андрей. - Не знаю... Ничего, в общем. Голова
так закружилась, и все.
- Ничего себе, - сказала Аленка.
- Да что там... - Андрей придерживал ее двумя руками, как вазу. -
Индивидуальное воздействие...
Он бормотал что-то еще, вглядываясь в нее перепуганными глазами. Видно
было, что он здорово напуган из-за нее.
- Ничего, - сказала Аленка. - Все прошло. Я себя лучше чувствую, чем
утром. Что у тебя в руке?
- Изотопчик. - Андрей показал ей свинцовую трубку с пластмассовой
рукояткой - кобальтовый излучатель. - Я вчера еще брал с собой - кое-что
проверить.
- Ну и что?
- Когда ты упала, я сбил крышку и резанул по акустике один раз. Ты
сразу перестала корчиться, я резанул еще раз, и трубка разбежалась.
- А где крышка?
- Вон валяется.
Свинцовая пробка одиноко лежала на утоптанной земле. Муравьи обходили
ее на полметра.
- Так вам и надо, - сказала Аленка.
Они побрели к лодке. Андрей пытался ее поддерживать, но оборудование
торчало во все стороны, не давая подступиться. Аленка потихоньку
переставляла тяжелые ботфорты, изо всех сил держала себя в руках, чтобы
снова не заплакать.
Они вышли к берегу как раз в том месте, где муравьед удирал от
огненных, и Аленка поняла, что се поразило в этом бегстве. Большой мохнатый
зверь бежал, судорожно дергая ногами, как насекомое.
В лодке они сразу стащили с себя комбинезоны. Не было сил терпеть на
теле мокрую толстую ткань. Андрей дышал с тяжким присвистом. Вымыть бы его в
ванне, с хвоей. Но где там - ванна... Лучше об этом и не думать...
Она посмотрела вдоль берега. Воздушные корни переплетались диковинным
узором, как на японских гравюрах. Под самым берегом дважды ударила рыба,
побежали по воде, пересекаясь, полукруглые волны. "Это было уже, - подумала
Аленка. - Гравюра, черные корни и два звонких удара". И еще она вспомнила,
как в самый первый выезд, когда вертолет стоял посреди поляны, она
почувствовала, что много-много раз увидит еще эти корни, и берег, и поляну.
Именно почувствовала.
Андрей протянул ей тяжелую фляжку, обшитую солдатским сукном. Чай был
холодный и свежий на вкус, потому что фляжка все утро сохла на солнце. Сукно
высохло, а чай остыл. Аленка сидела, опираясь на борт, и пила маленькими
глотками. Уплыть и больше никогда не видеть ни Клуба, ни берега- ничего.
Лежать в домашних брюках на ковре и читать. Она знала, что это пройдет, но
ближайшие два дня им не стоит ходить в муравейник. Хорошо, если два дня. Она
не могла бы вспомнить, что с ней было, когда она корчилась там, перед
Клубом. Даже если бы захотела. Все это было где-то глубоко внизу, под
сознанием, и чудное дело: все это подействовало на Андрея больше, чем на
нее.
Он и торжествовать не в состоянии. День торжества. "Сегодня день
победы, и вчера был день победы, - думала Аленка. - Но тебе не до побед".
Андрей сидел, опустив распухшие руки и лицо, коричнево-розовое, как
семга.
- Ну-с, можешь плясать, - сказала Аленка. - Гипотеза муравьев разумных
получила экспериментальное подтверждение.
- Да, - ответил Андрей и отвернулся.
Алена почувствовала, как сердце остро подпрыгнуло - тук-тук - и
отозвалось в животе. Палатка одиноко маячила вдали над поляной.
- Пошли домой. Надень-ка шляпу сейчас же.
Андрей надел шляпу. "Плохо. Плохо ему совсем".
- Что это было, Андрей? Инфразвук?
- Не знаю. Наверно. Не в этом дело сейчас. Как ты себя чувствуешь?
- Отменно я себя чувствую.
- Не врешь? - вяло спросил Андрей.
- Чудак! - сказала Аленка. - Я прекрасно себя чувствую.
- Посчитай пульс.
- Брось, ей-богу. Не больше восьмидесяти.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг