для мыши. Соня тщательно сканирует глазами кусты, откуда вытекает запах. И
наконец она видит.
- Стой, - тихо произносит сиплый голос, как только Соня отводит ногу назад.
- Руки вверх. Пристрелю.
Две тени поднимаются из кустов. Теперь Соня отчетливо слышит их тяжелое
дыхание. Значит, раньше они не дышали. Она покорно поднимает руки.
- Вперед, - приказывает тот же голос. Соня идет вперед, выбираясь на
поляну. Она слышит, как один следует за ней. Его шаги почти бесшумны. Потом
за ее спиной раздается резкий шорох, там где осталась Таня. Выстрел
разрывает тишине рот. Второй бьет ее в глаза. Третий и четвертый наполняют
ее сочащейся из десен солоноватой кровью. Второй враг, стоящий еще там,
среди кустов, ругается матом. В спину Сони утыкается дуло обреза.
- Кто был с тобой? - спрашивает сиплый голос.
- Подружка.
- Что делали в лесу?
- Заблудились. Думали угол срезать, - врет Соня.
- Куртку снимай.
Соня снимает куртку.
- Повернись лицом.
Соня поворачивается лицом. Перед нею стоит заросший бородой и путаными
волосами коренастый мужчина с обрезом в руках. Он одет в подертый
солдатский ватник и армейскую ушанку со звездочкой. По вони Соня понимает,
что дело худо. Второй мужчина, одетый в бурый плащ, выходит из кустов. В
руке у него пистолет.
- Ушла, сволочь, - говорит он. Голос у него не такой сиплый, лицо
щетинистое, одутловатое, и ростом он повыше первого. - Ух ты, какая ляля.
Давай ее, Сова, тут, у дуба, без суда. В затылок.
- Заткнись. Вона пень стоит, иди стрельни, коли такая охота. А эту гадину
судить надо.
- Ну за что ее, Сова, судить? Она ж малолетняя. Какой с нее спрос? Хлоп в
затылок и готово. Только мозги и прыснут.
- Малолетняя? Я в ее годы уже на заводе работал, - зло хрипит бородатый. -
А она врагу продалась.
- Так что ее, в логово тащить?
- До уговореного места доведем, а там видно будет.
Высокий с досадой харкает в траву.
- Тогда пошли, мать твою. А то сейчас вторая сюда полицаев наведет.
Бородатый больно заворачивает Соне руки за спину и связывает их ремнем. Они
отправляются в путь. Впереди идет высокий, за ним - пленная Соня, за ней -
бородатый, время от времени подталкивающий Соню дулом обреза. Сверху не
переставая сыпется дождь, и Соня плачет одними слезами от усталого бессилия
перед судьбой.
Время для них окончилось солнечным летним утром полвека назад. Их было
одиннадцать, партизанили они уже два месяца, но на их счету было только
двое убитых в лесу полицаев и погибший в перестрелке солдат немецкой
карательной бригады. Их окружили у лесного ручья, где они устроили стоянку,
немцев было много, а патронов почти совсем не было. Восемь из них пали на
месте боя, троих ранеными взяли в плен. Пленных повесили на окраине
неизвестной им деревни с табличками на груди, а убитых положили у их ног в
ряд, после чего они с вонью гнили два жарких летних дня, пока оккупационная
санитарная комиссияи не признала дальнейшее устрашение деревенского
населения нецелесообразным. Тогда их свалили на телегу и закопали в канаве,
вырытой деревенскими жителями в лесу у болота.
Новая власть провела операцию со свойственной ей скурпулезностью, за
единственным исключением: место, выбранное для захоронения, было паршивым.
О нем издавна шла по округе недобрая слава, что теряются там дети и живет
всякая болотная нечисть. Прошло семь месяцев, и заснеженной февральской
ночью одиннадцать партизан выбрались из могилы и сквозь летящий снег снова
увидели черное небо над головой. Немцев нигде не было, они ушли еще осенью,
но мертвые партизаны не смогли в это поверить и посчитали, что враг
установил твердую власть и увел солдат дальше на восток. В пропагандистских
целях фашисты даже позволили мирным жителям вывесить красные знамена, но
все заводы работали теперь на Германию, дети учили немецкий язык, и никто
не помышлял о сопротивлении. Только одиннадцать партизан героически
продолжали войну с ненавистными оккупантами.
Они нашли оружие на покинутых полях боев. Они нападали на грузовые
автопарки и воровали горючее, из которого затем изготовляли бомбы. Они
кочевали по лесам, и никто не мог остановить их непрерывный кровавый рейд.
Несколько раз они попадали в окружение, но выходили из него благодаря своей
способности превращаться в зверей и потому что пули их не брали. Они не
знали пощады к предателям, судя их своим партизанским судом, который
изменял от случая к случаю лишь вид казни. Чаще всего они вешали, но также
топили, душили, четвертовали, рубили головы, ломали позвоночники, сдирали
кожу, разрывали деревьями, варили или жарили живьем, а в отдельных случаях
придумывали что и похлеще. Расстреливали редко, экономя патроны, хотя
последнее время с этим стало полегче. Обычно пленных также пытали, с целью
выведать места сосредоточения противника, сроки предстоящих карательных
операций, политическое положение мирового фашизма и имена активных
приверженцев нового порядка. Кроме уничтожения продавшегося захватчикам
населения партизаны портили и ломали все, что попадалось им на пути и имело
по их мнению хоть какое-то значение для благоденствующего в недостижимой
Германии врага. Они взрывали железнодорожные пути, пуская под откос поезда.
Они устраивали аварии на электостанциях и разрушали газопроводы. Они
захватывали и уничтожали транспортные средства дальнего назначения, а
дважды по их вине даже терпели крушение самолеты. На протяжении своего
долгого пути они потеряли только двоих. Один, по кличке Щука, погиб
тридцать лет назад в жестоком бою с засекреченными войсками фашистских
внутренних дел, после того как прямо у него под ногами разорвалась ручная
граната. Второй, бывший командир отряда, которого звали Игнатом, по кличке
Выхухоль, лет десять как исчез в бушующем пламени подожженной им
теплоцентрали, и товарищи до сих пор считали его просто пропавшим без
вести. Теперь отрядом командовал Митя, называемый обычно Медведем, потому
что в отличие от своих товарищей, бывших заурядными волкодлаками, он по
особой злобе умел превращаться в этого крупного и опасного зверя.
Тот, что шел впереди Сони, в то далекое летнее утро последнего боя был
совсем молод, ему едва исполнилось девятнадцать лет. Его называли в отряде
Мохнатым, хотя настоящее имя его было Леонид. Он не любил возни и
предпочитал уничтожать противника скопом и без разбора, пыток не признавал,
считая их пустой потерей времени, к тому же от криков боли его тошнило и
клонило в сон. Бывая один, он убивал фашистов сразу, не докладывая
командиру, за что неоднократно получал строгие выговора, но наказать его не
могли, потому что каждый боец был на счету. Второго называли Совой, потому
что он никогда не спал и любил есть жареных мышей. Кроме этого Сова любил
душить руками фашистских детей, особенно мальчиков, хотя и девочками не
особенно брезговал. Как-то раз они с Мохнатым взяли гулявший в лесу первый
класс и он не глядя задавил шесть детей прямо на поляне, пока Мохнатый
обдирал, как мокрую бумагу, платья с двух повешенных молодых фашистских
учительниц, чтобы показать школьникам весь позор их низкого предательства и
объяснял им, кто их настоящий враг. Остальные дети, кроме одной красивой
фашистской девочки, которую Мохнатый зверски изнасиловал в кустах и убил,
были отпущены в надежде, что хотя бы из одного вырастет новый партизан.
Соня идет между партизанами уже около получаса, исколов себе до крови все
ноги о невидимые в темноте кусты. Больше всего ей противно от того, что она
так и не увидела страшный талисман, а надежды увидеть его в будущем у нее
почти не осталось. Повернув в какой-то момент голову, она пыталась было
заговорить с Совой, который казался ей понятливее своего мрачного товарища,
но получила резкий удар дулом в спину, так что споткнулась и упала, после
чего Сова поднял ее, схватив за волосы.
- Убью, гадина, - мрачно напомнил он Соне, скаля жалтоватые волчьи клыки.
Больше она не пыталась разговаривать и только молча шла вперед. Соня не
сомневается, что ее хотят немного помучить партизанским судом и после
казнить, она боится только, что для казни могут выбрать неудачную форму.
Расстрел, если не по голове, а тем более повешение, Соню не страшат. Но
хмурые покрытые волосами лица партизан выдают такую тягу к
изобретательности и новаторству, что ей делается не по себе.
Скоро за пеленой дождя слышится ленивый шум реки. На ее поросшем осокой и
плакучими ивами берег стоит сырая лесничья избушка, в которой не горит
свет. У порога избушки сидят еще двое партизан и едят сушеную рыбу, нарезая
ее охотничьими ножами. При виде товарищей они, не переставая есть, уныло
смотрят им навстречу. Того из них, кто сидит от Сони слева, зовут Павел,
или просто Мешок, он толст и безобразен, его вздувшееся брюхо все время
противно хрюкает и урчит. Возле него прикладом на земле стоит прислоненный
к колену автомат Калашникова, а сапоги совсем уже изорвались и из них
торчат застрявшие стебли травы. Одет он в спортивный костюм с курткой,
который ему явно мал. Мешок славится среди партизан своей похотью,
обращенной исключительно на животных, с которыми он вовсе не стремится
вступить в сношение, так как гениталии его давно изгнили, а долго играет,
ощупывая полюбившегося зверька своими лапами и целуя пухлым ртом, пока не
придушит или шею ему не свернет. Звери, не подозревая о своей судьбе, тоже
любят Мешка, и часто можно видеть, как бежит за ним по тропинке белочка,
ежик, а то и лиса. Второго, сидящего справа, партизана зовут Володей, а
кличут Репой, наверное, за странную форму его головы, которая, впрочем,
похожа вовсе не на репу, а скорее на краюху ржаного хлеба с зернами, так
сильно выдаются вперед лоб и подбородок на его рябой, покрытой веснушками и
прыщами роже. За спиной Володи тоже висит автомат, а на поясе видны три
гранаты и железная фляга. Одет он по-граждански, только сапоги у него
армейские, кирзовые.
- Здорово, - харкает сидящим Мохнатый, садится на порог избушки и пробует
кусок сушеной рыбы. - Тьфу, горькотища.
- Это ты зря, Мохнатый, - по-попьему протяжно и окая возражает мешок. -
Хороша рыбица. А где девчонку взяли?
- У города поймали. Я говорил сразу пристрелить, да Сова судить ее хочет.
- Правильно, - дурноватым голосом вступает Репа. - Без суда никак нельзя. А
что, если она не виновата? - и он улыбается, обнажая редкие, тупые, как у
всех идиотов, зубы.
- Виновата, тварь, - сипит Сова и бережно беря Соню за волосы, распускает
ремни на ее руках. - Раздевайся, фашисткая гнида, будем тебя спичками
пытать.
- Будем тебе в уши проволку засовывать, - радуется Репа. - Все расскажешь,
по-немецки заговоришь.
- А зачем меня пытать, - говорит Соня. - Я и так все расскажу. Я знаю, где
у фашистов склады с бактериологическим оружием расположены. А по-немецки я
говорить не умею, потому что я в школе двоечница.
- С каким оружием? - непонимающе хрипобулькает Мешок.
- Фашисты новое оружие изобрели, - терпеливо объясняет Соня. -
бактериологическое. От него человек болезнями разными заражается. Холерой
или свинкой какой-нибудь. Фашисты это оружие в снаряды запаковывают, из
которых потом зараза выползает.
- Ох ты ж мать честная, - отмахивается Мешок, и в брюхе его некоторое время
работает маленький водоворот, после чего он громко отрыгивает.
- А ты, гадина, откуда все это знаешь? - подозрительно сипит Сова.
- Мы это в школе учим, чтобы привыкать к фашистскому образу ведения войны.
А самих нас как фашистских детей с детства от всех этих страшных болезней
уже привили. Если хотите, я вас на заразные склады проведу, где бактерии в
ваннах кишат.
- Не верю я ей, - кривясь, говорит Мохнатый. - Врет она все.
- Да, дело это тухлое, - соглашается Сова. - А может и вобще ловушка.
- Точно ловушка, - радуется Мохнатый. - Хитро придумано, - даже с некоторым
восхищением перед фашистским замыслом, он с силой плюет в землю.
- Ну почему, почему вы мне не верите, - начинает плакать Соня, лицо ее
опухает, из глаз льются слезы, она трет кулачками глаза и всхлипывает.
Сова крепко держит Соню за локти, пока Репа снимает с нее одежду. Потом они
укладывают ее спиной на сырой грунт и, привалив Соню тяжестью своего тела,
Сова начинает жечь ее спичками. Огонь вспыхивает, озаряя звероподобные лица
партизан. Соня рвется и кричит, как резаная. Мохнатый вытягивает из штанов
ремень и бьет сверху Соню бляхой, с оттяжкой, целясь по печени. Соне очень
больно, и она надрывно ревет, пытаясь защититься ногами. Потом партизаны
отдыхают и грызут рыбу, стреножив Соню ремнем Мохнатого. Капли дождя шипят
о спичечные ожоги на ее теле. Живот покрыт кровящимися синяками и сечеными
порезами, оставленными бляхой ремня. Лицо Сони безобразно от непрестанного
плача.
- Ну что, скажешь, фашистская гадина? Скажешь правду? - склоняется над ней
Сова. Речь со свистом вырывается из его глотки, как пар из-под крышки
кастрюли. Он распускает ремень и Соня пытается закрыть руками лицо, но он
крепко сжимает ей запястья.
Соня часто кивает головой.
- Я вам правду сказала, - ноет она, давясь слезами. - Я больше ничего не
знаю.
- Давай ей проволоку в ухо засунем, - предлагает Репа. - Или в нос.
- Дело говоришь, - снова налегает на Соню Сова. Соня дергает головой, но
партизан железной рукой хватает ее за подбородок и сует ей проволоку в нос.
- Отвечай, гадина, - надсадно шипит от Соне.
- Глубже, - взвизгивает Репа. - Глубже засовывай!
Соня вопит во весь голос, чувствуя холодную морось дождя на небе и кровь,
заливающую горло. Сова вынимает проволоку и аккуратно, как зубной врач,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг