ревную. Ты знаешь, что такое ревность? Ты, заинька, еще не знаешь, что
такое ревность. Ревность - это очень, очень страшно. Если я еще узнаю, что
ты кому-нибудь лижешь, ты знаешь, что будет. Это очень плохо, это хуже
всего на свете. Как бы тебя не пугали, чтобы тебе не делали, ты не должна
так поступать. Если я только узнаю, немедленно отправишься к крысам. Ты
поняла?
- Да, Ольга Матвеевна.
- Смотри мне. Не приведи господь хоть лизнешь чью-нибудь грязную рожу.
Сразу к крысам. А теперь одевайся и вон.
Полоща у колонки ведро, Катя видит в свете желтого фонаря, как Надежда
Васильевна, кутаясь в ватник, выводит из барака Зину и они вместе идут к
каменному дому, отбрасывая на песок две вытянутые черные тени. Зина ежится
и втягивает кулаки в рукава ватника. Катя вспоминает теплое, гибкое тело и
ей становится жалко Зину, которая еще не знает, что ее будут есть в
темноте голодные гадкие крысы.
На следующий день Зины нет, и из сарая не раздается ни звука, наверное,
думает Катя, ей завязали рот, чтобы не орала. К вечеру начинается дождь,
который ветер делает косым, капли хлещут в запертые окна класса, где Ольга
Матвеевна ведет урок политической грамоты, горит керосинка, соседка Кати
Ира Макова ест украденный в столовой кусок сахара, Катя все время пытается
согреть одной рукой другую и думает о Зине, сидящей в подполе мерзлого
темного сарая, под землей, босые ноги в крови от укусов. После урока она
догоняет Ольгу Матвеевну во дворе. Дождь колет Кате лицо холодными
остриями, мешая видеть и дышать.
- Ольга Матвеевна, - задыхаясь от страха, говорит Катя. - Вы Зину в
сарай посадили, к крысам?
- Да, - отвечает Ольга Матвеевна, обернувшись. Вода течет по ее лицу,
но ей это, похоже, безразлично.
- Отпустите ее, а то она умрет, - просит Катя. - Мы больше никогда так
не будем. Я вас очень прошу.
- Хорошо. Но сначала мы ее с Надеждой Васильевной накажем, и ты должна
будешь на это посмотреть. Жди около сарая, а когда мы придем, ты входи за
нами. Там есть дверь в подпол, а в двери дырка. Только чтобы никто тебя не
видел, и Надежда Васильевна тоже. Поняла?
В сарае темно и сыро. Сквозь отверстие в крыше где-то около одного из
углов, течет дождевая вода, барабаня по старой канистре. Катя отыскивает в
закрывшейся двери дыру и прижимается к ней глазом. За дверью короткая
лестница и маленькое помещение, в котором свалены какие-то доски и кирпичи.
У стены стоит Зина, которая заметно побледнела за прошедший день, она
стучит зубами от холода, пряча руки под ватник. Ольга Матвеевна ставит
керосиновую лампу на штабель досок. Надежда Васильевна тоже что-то ставит
на пол.
- Что, холодно? - говорит она. - Сейчас согреешься. Раздевайся.
- Зачем? - спрашивает Зина.
- Раздевайся, тебе говорят! - прикрикивает Надежда Васильевна.
Зина начинает раздеваться.
- Все снимай, догола, - говорит Ольга Матвеевна.
Зина снимает одежду и складывает ее на доски, дрожа от холода. Катя уже
видела ее голой в бане, но сейчас Зина выглядит словно похудевшей, тело
покрыто пупырышками и напряжено.
- Ватник постели на пол и ложись. Спиной, - велит ей Ольга Матвеевна.
Зина опускается на пол. Надежда Васильевна становится на колени со
стороны ее головы.
- Руки, - говорит она и связывает сложенные руки Зины ее снятыми
колготками, потом подхватывает ноги девочки под коленями, закидывает их к
голове, и разводит в стороны, крепко держа руками. Ольга Матвеевна
поднимает с пола чайник. Когда она выносит его на свет, становится видно,
что из носика валит густой пар. Зина судорожно дергается и орет, еще
раньше, чем струя кипятка начинает литься между ее закинутых назад ног.
Пар ударяет в тело девочки и разбрасывается во все стороны. Зина крутится
и вопит дико, как разрезаемое пилой стекло. Катя видит, как закатываются
ее глаза, как напрягается горло от истошных воплей. Катя дрожит и зачем-то
закрывает рукой себе рот. Она представляет себе, как кипяток затекает Зине
внутрь.
- Мамочка, мамочка! - верещит Зина на мышиных частотах, бешено елозя
спиной по полу, зад ее дергается, ошпариваемый кипящей струей, Надежда
Васильевна с трудом удерживает тело девочки в нужном положении.
- А, уже не холодно? - хохочет Ольга Матвеевна, опять наклоняя чайник.
- Жарко стало? Кипяточек-то крутой! Кричи, кричи, все равно никто не
услышит.
- Мамочка, мамочка! - захлебываясь, орет Зина, мотая головой. - Ой не
надо, не надо, пожалуйста! - она не успевает выговаривать слова, они
захлебываются и прерываются у нее во рту, переходя в щенячий вой.
Кипяток плещет на нее, выбивая пар, сидящая на корточках Ольга
Матвеевна закусывает губу в улыбке, исступленно дыша сквозь зубы, и Зина
снова переходит на звенящий металлический визг.
- Ольга! Ты видишь, как у нее все уже!.. - вскрикивает Надежда
Васильевна, рванувшись на месте и еще плотнее прижимая руками
расставленные ноги бьющейся девочки коленками к полу. - Ты посмотри, Ольга!
- Ладно, хватит, - цедит сквозь зубы Ольга Матвеевна и ставит чайник на
пол. Она вынимает что-то из-за пазухи и, оперевшись на одну руку,
наклоняется к Зине и сует ей это другой рукой в разинутый визжащий рот.
Раздается страшный грохот, Надежда Васильевна дергается в сторону и
припадает на руку, отпуская ноги Зины, которые медленно валятся набок.
Зина больше не кричит. Из-под головы ее выползает на пол темная лужа.
- Видишь, как все просто, - говорит Ольга Матвеевна. - Бах и готово.
Как гвоздь в доску.
Надежда Васильевна глядит на повернувшуюся набок Зину и отряхивает себе
пальцами юбку.
- Что, брызнуло? - спрашивает Ольга Матвеевна. - Вроде же вниз пошло.
Рано я ее, да? Уж очень кричала сильно.
- В лесу зароем?
- Потом. Пусть пока тут полежит. Ты иди, Надь, я приберу все. Спокойной
тебе ночи.
- Спокойной ночи, - отвечает Надежда Васильевна. - Давай, чайник отнесу.
Ее сапоги бухают в ступени, плечо - в дверь, которая со скрипом
отъезжает в сторону, застревает на полпути, с приглушенным матом Надежда
Васильевна свергает на своем пути какой-то дощатый хлам и вываливается во
двор, где темнота кажется светлее от крупчатых звезд и молодого месяца
среди них, и откуда доносится визг передравшихся на вечерней сходке у
сортира девчонок.
- Слышь, Котова, вылезай, - окликает Ольга Матвеевна из подпола. - Иди
сюда. Иди, я кому сказала!
Катя выбирается из-за двери, переступая ногами через деревянный лом.
Зина лежит на том же месте, прикрытая собственной бурой кофтой, спиной к
двери, Ольга Матвеевна стоит рядом с ней, отряхивая сапоги от накопившейся
в подполе грязи. Пахнет сыростью и крысиным пометом.
- Иди-иди, погляди на свою подружку, - улыбается она Кате. - Пока не
погнила. А она здесь быстро гнить начнет, - продолжает она, заботливо
очищая скомканной Зининой юбкой сапог, - сыро. На ней тут и грибы вырастут.
Катя спускается с лестницы, искоса глядя на неподвижное тело Зины.
Кофта доходит ей с одной стороны до согнутого затылка, едва прикрытого
стрижеными темно-рыжими волосами, сбитыми набок, так что прижатое
листообразное ухо теперь совершенно обнажено, а с другой - до начала
поджатых бедер, а голые икры Зины лежат прямо в грязи. Подойдя поближе,
Катя замечает, что в волосы Зины замешалась густая темно-багровая масса.
- Мертвых видела? - спрашивает ее Ольга Матвеевна. - Она уже мертвая.
Не дышит, не чувствует ничего. Смотри, - она вдруг с размаху пинает Зину
сапогом по спине. От удара тело девочки вместе с участком ватника
сдвигается по земле. - А ну пни ее.
Стиснув зубы, Катя что есть силы пинает Зину сапогом. Та не издает ни
звука, только вздрагивает.
- Ты видела, как я ее убила?
- Видела.
- Это было быстро, правда?
- Да.
- Убивать очень легко. Пять минут назад еще была живая - бах и нету. Я
ей выстрелила в голову, понимаешь? Вот, погляди, - Ольга Матвеевна
приседает около Зины и поворачивает ее лицо вверх. Глаза у Зины совсем
белые, словно из них вылетели зрачки. - Вот сюда, в рот, - она оттягивает
одной рукой нижнюю челюсть Зины и показывает указательным пальцем другой
ход пули. - Вот так и дальше, а потом, - она ловко поворачивает голову
девочки, как глобус, - туда. Навылет, в землю. Видишь, сколько натекло.
При виде влажного пятна со склизкими комками под головой Зины у Кати
кружится голова и она, помогая себе руками, садится на кирпичи.
- Но ты понимаешь, что с ней? - спрашивает ее Ольга Матвеевна. - Она
подохла. Она никогда больше не будет говорить, смотреть, жрать кашу, срать.
Ты это понимаешь? Ее закопают в землю, и она будет там гнить. Ясно это
тебе?
- Ясно, - одним дыханием отвечает Катя.
- И ты тоже будешь гнить, когда умрешь. Ты боишься гнить?
Катя кивает. Она старается не смотреть на белые глаза Зины и на дыру ее
раскрытого рта.
- А вот погляди сюда, - Ольга Матвеевна берет Зину за ногу,
подтаскивает ее в сторону, как овцу, так, чтобы Катя могла видеть и
отбрасывает край кофты.
Катя смотрит и, резко раздвинув колени, рвет на земляной пол.
- Не узнаешь? - смеется Ольга Матвеевна. - Ты это лизала? Смешно
выглядит, правда? Само на себя не похоже. А ну давай, поди, полижи.
Катя мотает головой, встает и отходит от рвотной лужи, вытирая рукавом
рот.
- Что ж ты, малышка? - усмехается Ольга Матвеевна. - У мертвой не
хочешь?
Лижи, падло, - она вынимает из-за пазухи пистолет. - А то я сейчас и
тебя тоже. Вот, тут дырочка, видишь? Оттуда вылетит пчелка, и прямо по
башке.
Сильно, как кувалдой стукнет. Бац - и нету Кати. Что ты отворачиваешься?
Бац - и нету Кати. Навсегда нету, понимаешь?
- Ольга Матвеевна, я не могу, - шепчет Катя, закрывая глаза. Она ждет
грохота и страшной боли, которая разобьет ей голову. Она пытается
представить себе небытие, но не может, только усиливающиеся волны ужаса
заливают ее сжавшееся сердце. Ольга Матвеевна делает шаг и приставляет
Кате пистолет ко лбу. Его дуло кажется Кате ледяной трубой, ведущей прямо
в космос, по которой течет непостижимый звездный ветер.
- Открой глазки, - велит она. Катя знает, что если сделать это, Ольга
Матвеевна сразу ее убьет. - Не бойся, зайчик, открой глазки. Я хочу только
посмотреть, как ты умираешь. Я ничего больше на свете не хочу. Мне правда
ничего больше не надо. Не веришь? Я обещаю тебе, что сразу после тебя я
сама застрелюсь. Засуну пистолет себе в рот и выстрелю. Вот, тут у меня
партбилет. На, посмотри. Я клянусь тебе на нем, именем Партии. Ну
пожалуйста, открой глазки. Я умоляю тебя, - в голосе Ольги Матвеевны
послышались слезы. - Ты не понимаешь, нас всего двое сейчас на свете, ты и
я. Никого больше нет.
Катя плачет из-под закрытых глаз. Слезы она не вытирает, потому что
думает, что сейчас все равно умрет. Но холодный клюв, упершийся ей в
голову, соскальзывает вниз.
- Ладно, живи, - чужим голосом произносит Ольга Матвеевна. - Раз не
хочешь по-настоящему, - голос ее срывается.
Катя прижимает ладони к лицу. Ее сильно знобит.
- Гадина, - тихо всхлипывает Ольга Матвеевна. - Что же мне с тобой
делать, гадина?
5. Ангелы
Зину Ольга Матвеевна уволокла потом через дверь сарая куда-то в черный
горизонтальный колодец двора, чтобы она не начала вонять. Натекшее из ее
несчастного тела на землю заскребли носками сапог и притоптали, то место
потом поели и порыли крысы. Ночью Катя увидела Зину во сне, одетой в
ватник, она похожа была на мальчишку, губы у нее посерели, она курила и
молчала, а потом вдруг коснулась Кати рукой и это было очень больно, как
будто рука Зины была сделана из ледяного железа. Так ничего и не сказав,
она ушла, а Катя снова, привычно заплакала, не от жалости, а от
абсолютного своего одиночества. Зину ведь убили у нее на глазах, так и ее
когда-нибудь сделают мертвой, и никто не поможет.
- Она же не любила тебя, - говорит ей Ольга Матвеевна. - Она просто
хотела кем-нибудь владеть, чтобы ты ее боялась. В этом разница - я не
хочу, я могу сделать с тобой все, что угодно. Вот где начинается любовь.
Ты понимаешь, гадина? Я могу вот так взять и врезать тебе по морде. Даже
товарищ Сталин не может, а я могу. Я бы на тебя, зайка, целое ведро
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг