жили, казалось, своей, отдельной от человеческих тел,
жизнью. Он видел подсвеченные изнутри стеклянные дома, ог-
раждавшие с обеих сторон эту дорогу. Он видел густые, как
Млечный Путь, скопления красных огней. И все это было беско-
нечно далеко, недосягаемо далеко. И все это было ненужное.
Когда по пути встречались открытые двери, он отмечал про
себя: магазин, магазин, кафе, кино, аптека, салон, кафе. Лю-
ди заходили и выходили в эти двери, люди громко разговарива-
ли и смеялись - он слышал их голоса, но все это, тридцать
лет кряду откладывавшееся в его памяти как незыблемое, тоже
стало ненужным. Не просто ненужным, но и бессмысленным.
Нет, возразил он себе, это нужно людям, но возражение
прозвучало как адресованные кому-то стороннему слова незна-
комого языка, к которым нет нужды прислушиваться.
А прежде, вспомнил он, это было нужно и ему, и он тысячи
раз заходил туда. Однако почему это в самом деле было необ-
ходимо - заходить туда, - теперь он не мог понять, хотя не
стоило никакого труда проделать в памяти снова каждый тог-
дашний свой шаг.
- Люди, - повторил он, - дают мне энергию жизни, которая
защищает меня от меня. Но я сейчас не могу принять эту их
энергию, я не могу сделать ее своей. Почему?
- Потому, - донеслось извне, - что тобою овладело одино-
чество.
- А не наоборот: одиночество потому, что я не могу при-
нять эту энергию людей? - спросил он.
Ответа не было.
Он видел голую, бурую от июльского солнца землю. Земля
пахла выжженной травой и еще чем-то нестерпимо сухим и ед-
ким, как на пожарище. Ему хотелось броситься на эту землю,
обнять ее, крошить и погружать в это крошево руки, хотелось
жевать, чтобы дать ей, пересохшей, влагу и взять у нее ее
горечь и соль.
Он сделал рывок, чтобы броситься на эту бурую землю, ко-
торая лежала теперь перед ним, но люди удержали его от паде-
ния своими телами, и он опять увидел дорогу, усеянную мно-
гоцветными человеческими головами, - дорогу, которая была
улицей города.
- Площадь Луны, - сказал мальчик. - Мама, почему площадь
Луны?
Он услышал свой голос, но рядом были мальчик и женщина -
мать этого мальчика. Женщина объяснила, почему именно пло-
щадь Луны. Женщина дала точно такое объяснение, какое двад-
цать пять лет назад дала ему его мать.
- А площадь Солнца может быть? - спросил мальчик.
Женщина сказала, да, может, но при этом добавила, что ос-
нования для такого наименования должны быть другими, нежели
в случае с Луной, потому что освоить Солнце, горячую звезду,
как освоена Луна, холодное тело, люди не могут.
- Ты понял, Тим? - спросила женщина.
- Да, - сказал мальчик, - понял: Солнце - это плазма и
раскаленные газы, а Луна - твердое тело, по которому можно
ходить, как по земле.
- Правильно, - одобрила мальчика его мать. - А интересно,
Тим, с какой бы ты буквы написал в данном случае слово "зем-
ля?"
Тим сказал, что можно с большой, но можно и с маленькой -
в зависимости от того, что имеется в виду: небесное тело с
собственным именем или просто твердое вещество.
- Правильно, - кивнула женщина и предложила Тиму сходить
в кафе "Атлантида", где лучшее в городе фирменное мороженое.
Четверть века назад мать тоже водила его, когда бывала
очень довольна им, в кафе "Атлантида", где лучшее фирменное
мороженое.
Тогда это ему очень нравилось, потому что в кафе "Атлан-
тида", кроме невероятно вкусного мороженого, был еще и пла-
вательный бассейн для детей, над которым поздно вечером,
когда городское небо уже усыпали звезды, висело искусствен-
ное, очень похожее на всамделишное, солнце. Может-быть, ду-
мал он, этот бассейн с его почти настоящим солнцем и прида-
вал тамошнему фирменному мороженому его особый вкус.
- Не "может", - донеслось извне, - а именно так: бассейн
и солнце, которое почти как настоящее.
- Но зачем это, - возражал он зло, - зачем бассейн в ка-
фе, если в полукилометре от него море? И зачем ночью солнце
- разве настоящие звезды хуже поддельного солнца? И вообще,
разве звезды нужны людям меньше, чем солнце?
Разгневанный человек легко впадает в ошибки. Он заблуж-
дался: в кафе "Грудь Юноны" среди дня, когда в городе было
солнце, над головой у посетителей висело звездное небо с
Млечным Путем, исторгнутым много тысяч лет назад супругой
могущественного Юпитера.
Он уже не спрашивал: а это зачем? И злобы у него не было,
и удивления, ибо глупо удивляться людям или злиться на них
потому, что им не нравится естественное течение вещей. Ны-
нешний человек стал прихотливым и капризным, как античные
боги, и всю Землю он норовит превратить в сплошной Олимп. И
забывает при этом: что он, человек, даже становясь богом, не
перестает быть просто человеком.
- Мама, - сказал Тим, - а завтра днем пойдем к Юноне.
Пойдем?
- Хорошо, - согласилась мама, но выразила Тиму неодобре-
ние по поводу его жаргона. - Не к Юноне, мой мальчик, а в
кафе "Грудь Юноны".
- А папа и дядя Гил ходят к Юноне.
- Тим, я уже миллион раз говорила тебе: никогда не ссы-
лайся на взрослых в обоснование своих прав - права человека
должны соответствовать его обязанностям, а если равновесие
нарушается в ту или другую сторону, то...
- ...возникает дисгармония, - продолжил Тим, - а в чело-
веке все должно быть прекрасно и гармонично.
- Ты мог ограничиться понятием прекрасного, потому что
прекрасное без гармонии немыслимо.
На улице Метагалактики Тим и его мама свернули направо -
в конце этой улицы, которая вела прямо к морю, находилось
кафе "Атлантида", где продавали самое вкусное фирменное мо-
роженое, а в полночь достигало своего зенита искусственное,
почти как настоящее, солнце.
Место мальчика и женщины заняли две девушки в белом, ви-
димо, сестры. Во всяком случае, они были так похожи, что
одолеть это впечатление было бы очень нелегко, даже если бы
сами девушки стали отрицать свое родство.
- Мне страшно нравится тигрон. А вам? Он весь такой поло-
сатый-полосатый, - сказала та, что была рядом с ним.
- Представьте себе, и мне, - радостно откликнулась та,
что была подальше.
- Один знакомый, он работает в лаборатории синтетических
мехов, говорил мне, что в середине прошлого века самыми рос-
кошными считались натуральные леопардовые манто. Их было
всего пять штук: у жены какого-то несчастного президента,
жены одного короля, американской кинозвезды и еще у кого-то.
А теперь леопард совершенно вышел из моды. Мой знакомый го-
ворил, что на ближайшие десять лет мода на леопарда не зало-
жена даже в проблем-плане. А тигроп продержится еще полтора
года - только цветовая гамма полос будет варьироваться.
- Мне лично, - сказала та, что была подальше, - очень
нравится люминесцентная голубая полоса.
- Ну, дорогая, - улыбнулась ее спутница, - это дело лич-
ного вкуса, хотя мой приятель из лаборатории синтетических
мехов - между прочим, очень талантливый ученый - предпочита-
ет другую формулу: дело личной безвкусицы.
С полминуты они молчали, а потом та, что была подальше,
очень решительно произнесла:
- Я была бы чрезвычайно признательна вам, если бы вы поз-
накомили меня со своим приятелем из лаборатории.
- Дорогая, если вы настаиваете...
- Я не настаиваю, но такой энергичный отказ...
- Что вы, дорогая, - встрепенулась приятельница сотрудни-
ка лаборатории, - я, кстати, сама хотела предложить вам это
знакомство. Уверена, он тоже будет очень-очень рад.
- Ну, - покорно улыбнулась ее спутница, - если это может
доставить ему радость, с моей стороны было бы просто бес-
тактно отказываться.
- Дорогая, поверьте, это уже совершенно ни к чему: в кон-
це концов, никакой дилеммы нет - вы непременно, вы обяза-
тельно должны познакомиться, только время надо выбрать.
- Сегодня у меня, кстати, свободный вечер, но так, невз-
начай...
- Что вы, - воскликнула приятельница ученого, - это будет
для него таким сюрпризом! Но если вы предпочитаете другой
день, пусть даже на следующей неделе, или, если надо, в бу-
дущий ваш приезд... Не стоит, говорите, откладывать, потому
что отсрочка только стеснит меня? Пожалуй, вы правы: лучше
это сделать прямо сегодня. Сейчас.
- В десяти шагах отсюда телефон: мы только что миновали
его.
- Телефон не нужен, дорогая: у меня в сумочке рация. Ал-
ло, милый! Да, это я, я...
- Если можно, чуть погромче - мне хотелось бы услышать
его голос.
- Пожалуйста. Нет, это не тебе. Здесь одна моя приятель-
ница - я очень-очень хотела бы познакомить вас. Не надо, не
надо благодарить меня - я знаю, что ты всегда рад угодить
мне. Лови поцелуйчик.
Они не видят меня, думал он, я для них физическая величи-
на, которой можно пренебречь. А собственно, возразил он се-
бе, почему пренебречь? Просто у них свои дела, и они занима-
ются этими своими делами, которые касаются только троих. Им
тоже не слишком легко, во всяком случае, одной из них. Да,
но их трое...
А Тим со своей мамой уже сидят в "Атлантиде" и едят луч-
шее в городе фирменное мороженое под лучами полуденного
солнца, которое почти как настоящее. А потом Тим будет пла-
вать в бассейне, потому что радости жизни - прежде всего для
детей. И там, в бассейне, он будет играть в волейбол с тюле-
нем, который тоже еще ребенок и умеет по-настоящему радо-
ваться.
Толпа несла его с прежней силой, но теперь у него появи-
лось нелепое ощущение скафандра, плотно, будто натянутая ре-
зина, облегающего тело. Прикосновения и толчки воспринима-
лись как пространственно удаленные, пропущенные через амор-
тизирующую среду. Эти ощущения были предвестниками отчаяния,
которое, вопреки всякой логике, сочеталось с предельной
инертностью и безразличием, нисколько не влияя на них и не
подвергаясь никакому воздействию с их стороны.
Белка в своем беличьем колесе развивала бешеную скорость,
но ленивец, который взбирался на дерево рядом, доводил до
безумия своей медлительностью.
Что же это, хотелось ему крикнуть, что! Стяните с меня
проклятый скафандр, дайте мне свою силу, немножечко своей
силы, люди! Хотя нет, разве они не дают мне своей силы? Ведь
это я не могу сделать их силу своей - раньше мог, а теперь
не могу. Они дарят мне свою силу, как прежде, а я не могу
принять ее, потому что...
Он не знал, почему - он знал только, что так бывает, но
почему так бывает, он не знал. Когда ему было хорошо, он
спокойно и уверенно работал: сначала объемное и ароматичес-
кое телевидение, потом телевизионные фантомы, которые почти
как настоящие живые люди потом...
У него были еще какие-то планы, но теперь они потеряли
смысл, эти планы, и он забыл их. Совершенно забыл, как будто
их никогда и не было.
На проспекте Эйнштейна зажглись огни. Невидимый жонглер
перебрасывал огни с этажа на этаж, с дома на дом, с левой
стороны проспекта на правую. Вечернее небо над человеческими
головами пронизывалось беззвучными молниями, которые пробе-
гали стремительно, как энцефалограммы на экране гигантского
кинескопа. Мерцающий силуэт девушки с прямыми плечами и не-
померно вытянутой талией призывно протягивал руки - когда
руки воздевались к небу, было понятно, что девушка ждет
солнца. Потом девушка вдруг начинала дрожать, и в груди ее
загоралось мерцающее алое сердце. Ритм сердца учащался с
каждой секундой - оно уже не мерцало, а пламенело; девушка
медленно, как будто против своей воли, отступала к стене до-
ма, и было ясно, что с минуты на минуту ее настигнут. Но в
то самое мгновение, когда она прижималась вплотную к дому и
отступать было уже некуда, силуэт исчезал.
Спустя четверть минуты все повторялось сначала.
Прежде эта девушка, в страхе отступающая к стене, трево-
жила, его - тревожила и манила своей беззащитностью, которая
пробуждала в нем ощущение его собственной силы. Он очень хо-
рошо понимал, что все это игра с призраками, но ощущение си-
лы было неподдельным, и он привязался к этой отступающей в
страхе девушке.
Сегодня девушка не пробуждала в нем силы, сегодня она ос-
тавалась только тенью, и его воображение бессильно было
вдохнуть в нее жизнь.
- Фантомы, фантомы, - твердил он про себя, - одни фанто-
мы.
На площади "XX век" показывали световую панораму "Хироси-
ма". Вчера он смотрел здесь панораму "Ковентри", а на прош-
лой неделе - "Напалм - оружие варваров". Рушились и горели
города, люди в световых контурах, обезумевшие от ужаса, но-
сились по улицам городов, ставших пеплом, зарывались и про-
валивались в землю, из которой дороги назад не было.
Сегодня он ничего не чувствовал - сегодня он только пони-
мал: Хиросима - великая трагедия XX века.
Это ему объяснили еще в школе, и он запомнил это объясне-
ние навсегда.
Толпа безостановочно несла его через площадь "XX век".
Теперь, при искусственном освещении, человеческие лица при-
обрели ртутный оттенок, и в каждом из них было что-то от
маски, безукоризненно облегающей живую человеческую голову.
Даже гримасы этих лиц, казалось, стеснены масками и не так
свободны, как днем, при свете солнца. Они жили своей жизнью,
эти маски, и она представлялась ему такой же реальностью,
как жизнь девушки с мерцающим сердцем, эту реальность можно
было включать и выключать одним движением кисти, положенной
на рубильник.
Потом люди, хотя сила их не убывала ни на мгновение, ста-
ли почему-то маленькими и далекими, будто к его глазам мгно-
венно, невидимо для него самого, приставили перевернутый би-
нокль. Голоса людей тоже стали далекими, отдельных слов он
не воспринимал - только торопливый, напряженный шепот, кото-
рый временами переходил в тяжелый, как из-под земли, гул.
Он очнулся на Франсуа Вийона - тихой окраинной улице, в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг