покойно осматривалась, он хотел окликнуть ее, но она уже
увидела его и побежала.
Метрах в десяти от него она перешла на ходьбу, он поднял-
ся, чтобы побыстрее с ней встретиться, но она сделала знак
рукой: не надо, я сама пойду к тебе.
Она встала у кресла, он чувствовал ее колени - колени де-
вушки, которая не сомневается, что она очень нужна, что ее
ждут с нетерпением.
Руки она положила ему на голову - теплые человеческие ру-
ки, которые знают, что они очень нужны. От этой своей уве-
ренности они становились еще теплее и ласковее.
Потом руки осторожно поползли к вискам, нащупали концами
пальцев височные пульсы, прислушались к их ударам и через
минуту, по-прежнему осторожно, поползли по щекам, пока, на-
конец, не сомкнулись запястьями на подбородке.
- Милый, - прошептала она. - Ты долго ждал меня? Ты вол-
новался. Глупо. Ты ведь знаешь, что никто-никто на свете! -
кроме тебя, не нужен мне. Любимый мой.
Она наклонилась, поцеловала его в губы и вискиволосы ее
пахли сиренью, не духами или цветочной водой, а настоящей,
как только что с куста, сиренью.
- Сядь здесь, - сказал он, - рядом, я хочу, чтобы тебе
было удобно.
Она рассмеялась:
- Нет, милый, ты хочешь, чтобы тебе было удобно. Но я
сделаю, как ты требуешь: тебе будет хорошо - и мне будет хо-
рошо. Ведь мы с тобой одно. Любовь - это когда два человека
становятся одним, правда, милый?
- Правда, - зашептал он, погружаясь в сладостную, какая
бывает перед сном, слабость, - правда. И нет одиночества,
потому что вокруг тепло, много тепла, а где тепло, там не
бывает одиночества.
- Ты прав, - прошептала она, прижимаясь к нему, - ты
всегда прав: один может ошибаться, но двое не могут - ведь
кроме нас двоих, на свете больше никого нет.
- Никого, - простонал он.
- Теперь мы никогда не расстанемся с тобой.
- Никогда, - повторил он.
- Ты хотел меня бросить, - сказала она очень спокойно,
без злобы, - ты думал, что можешь быть без меня. Глупый,
глупый мой мальчик, не будет меня - не будет тебя: ведь мы
одно.
- Одно, - пробормотал он, и голова его, тяжелая, бессиль-
ная, легла ей на плечо.
- Обними меня, - сказала она громко. - Крепко обними,
чтобы я не могла вырваться.
Вытянув обе руки, он свел пальцы у нее на груди. Она чуть
приподняла его кисти и объяснила, что он чересчур стеснил ей
дыхание, но если очень надо, она готова терпеть - главное,
чтобы ему было хорошо.
Он улыбнулся - делай, милая, по-своему, я ведь люблю тебя
и верю тебе. Она провела губами по его губам; густой, вязкий
запах сирени пропитывал его тело, руки и ноги отяжелели, как
ветви куста, обремененные гроздьями только что распустившей-
ся, влажной еще после ночи, сирени.
- Прекрасная, единственная, неповторимая, - бормотал он,
- только безумец может расстаться с тобой. Но я уже не безу-
мен, безумие прошло, навсегда прошло.
- Ты не был безумен, - сказала она ласково.
- Нет, - возразил он вяло, - одиночество - это безумие.
Меня окружают прекрасные люди, каждый готов протянуть мне
дружескую руку, рядом со мной ты, моя неповторимая, а мне
казалось, что я одинок. Нет, милая, это безумие: среди дру-
зей нельзя быть одиноким.
- Ты прав, - согласилась она, - теперь я могу сказать те-
бе: ты прав. Сначала я не решалась тебя поддержать, мне ка-
залось, ты еще не совсем оправился... - она запнулась, по-
дыскивая нужное слово, - от этого.
Он улыбнулся:
- Ты все еще оберегаешь меня. Зачем? Скажи прямо: от оди-
ночества. Теперь я уже не боюсь его - мне все равно, каким
он был при жизни, дохлый носорог.
Она встревожилась. Она старалась скрыть эту свою внезап-
ную тревогу, но он заметил ее и сказал:
- Тебе неприятна моя уверенность?
- Твоя самонадеянность, - поправила она тихо.
- Нет, - возразил он, сжимая девушку так, что тело ее
становилось куском его тела, - когда рядом ты, невозможно
быть самонадеянным: Вселенная не может казаться себе больше
того, что она есть.
- Не может, - зашептала она торопливо, - не может, милый:
ты прав. Спи.
Он заснул. Дыхание его было глубоким, ритмичным, тело
расслаблено, только в руках, которые обнимали девушку, сох-
ранилась прежняя, от бодрствования еще, напряженность.
Она приказала ему расслабить и руки, но он не слушался;
напротив, после этого ее приказа он еще сильнее сжал руки,
как будто опасался чего-то.
Аромат сирени разбавлялся какими-то новыми запахами. Эти
новые запахи не были связаны ни с каким сезоном года - они
были из мира, где нет времени, где есть только протяжен-
ность. Даже во сне он сознавал, что это вздор - мир без вре-
мени,- но ощущение было на редкость отчетливо. И самое уди-
вительное - оно было хорошо знакомо ему, так хорошо, как бы-
вает знакомо лишь то, что уже десятки раз повторялось.
Он напрягся, чтобы сжать ее еще крепче, но, как ни стран-
но, от этого усилия контакт их только потерял. И чем настой-
чивее были его усилия, тем быстрее слабел контакт. Она
опять, как в первые минуты свидания, нащупала пальцами его
височные пульсы, прислушалась к ним, но в движениях ее не
было прежней уверенности. Она пыталась скрыть свое смятение,
и он вел себя так, будто в самом деле не замечает этих попы-
ток, хотя с каждым мгновением все труднее становилось заглу-
шать пришедшие извне слова: "Не надо лгать! Не надо!"
Сначала он не понимал, что они означают, эти слова, неиз-
вестно кому адресованные. Затем, после острого, но почему-то
без боли, укола в сердце, он вдруг осознал, что эти слова -
ему, одному ему. И тогда она стала быстро терять упругость и
плотность, без которых невозможно живое человеческое тело, а
он произнес вслух, очень спокойно, как бывает перед послед-
ним взрывом отчаяния:
- Фантом уходит. Пусть уходит.
- Милый, - шептала она, цепляясь за него потерявшими силу
и тяжесть руками, - милый, опомнись!
Он хотел крикнуть: "Нет, уходи!", но вдруг из-за куста
сирени, который был теперь как лиловое пятно на полотне но-
воимпрессиониста, выглянуло мужское лици, такое же лиловое,
как сам куст.
- Кто это? - спросил он.
- Ах, - воскликнула она, - ну, не делай мне так больно.
Отпусти - ты ведь только что прогонял меня.
- Нет, - запротестовал он, - я не прогонял тебя, я гово-
рил, что не могу жить без тебя, и ты сама говорила, что мы
всегда должны быть вместе. Вспомни свои слова: "Кроме нас
двоих, на свете больше никого нет". А теперь этот...
- Кто? - простонала она, закрыв лицо руками.
- Не притворяйся! - процедил он. - Ты прекрасно видела
его - там, за кустом сирени. У него морда вышибалы - такие
нравятся вам. Я знаю, такие нравятся - они все без слов де-
лают, а вам так надоели слова!
- Ты оскорбляешь меня, - всхлипнула она. - Я никого, кро-
ме тебя, не знаю и никто, кроме тебя, мне не нужен. А этот,
- она обернулась и вздрогнула, - пусть он уйдет. Нет, пос-
той, я сама скажу ему, я должна...
- Должна! - повторил он в ярости. - Какой у тебя может
быть долг перед мужчиной, если этот мужчина не я!
- Ах, - опять всхлипнула она, - не бей меня: ты прав, я
не то слово употребила, я хотела...
- Не бить тебя! - закричал он. - Не то слово употребила -
всего лишь не то слово! Значит, все дело в простой обмолвке?
Так? Отвечай: так или не так?
- Пусти, - простонала она, - я должна с ним поговорить.
- Опять это - должна!
- Пусти, - прошептала она, - я не могу его не видеть. Он
такой несчастный - я нужна ему. Он убьет себя, если я остав-
лю его. Пусти - мне больно.
- А я - разве я могу быть без тебя? А ты - разве ты мо-
жешь быть без меня?
- Пойми, он такой несчастный - его бросила жена. Она -
стерва, эта женщина. Сама бросила - и теперь сама преследует
его. Он такой несчастный - без меня он погибнет. Пусти, я не
могу не видеть его, понимаешь - это сильнее меня.
- Успокойся, успокойся, - повторял он, - мы оба чересчур
взвинчены и говорим не те слова. Вспомни, ты любишь только
меня - одного меня. И я люблю тебя - и никакая другая женщи-
на не нужна мне.
- Никакая, - повторила она покорно.
- Каждый может ошибиться.
- Каждый, - повторила она, прижимаясь к нему грудью.
- Но самое главное - не заходить слишком далеко в своих
заблуждениях.
- Не заходить, - прошептала она,
- Есть еще время - и все поправимо.
- Поправимо, - прошептала она.
- Пусть тот уйдет, - сказал он жестко.
- Пусть, - пробормотала она. - Обними меня. Сильнее. Еще
сильнее. Ты сильный. Я не знала, что ты такой сильный. Он
всегда хвастал своей силой. Ты тоже сильный. А-а-а-а!..
Они не заметили, как тот, с лицом вышибалы, выскочил
из-за куста, в секунду пролетел десять метров и, без промед-
ления, схватил ее за горло.
- Подлец! - крикнул он вышибале. - Бить девушку!
- Кто ты? - захрипел вышибала. - Я не знаю тебя - кто ты?
- Подлец, - твердил он, задыхаясь, - бить девушку! Бить
девушку, да!
Потом он ударил его жестким носком туфли по голени, чуть
выше щиколотки, - вышибала взвизгнул, тотчас разжал руки и
наклонился, чтобы растереть голень. И тогда он крикнул ей -
уходи, уходи! - а сам стал отжимать голову вышибалы книзу,
чтобы удобнее было бить коленом.
Вышибала схватил его за ногу, и это здорово мешало бить,
потому что трудно было сохранять равновесие, но после треть-
его удара вышибала упал и, распластавшись, уже на земле, но-
ровил ухватить его за левую ногу.
Она не уходила - прижимаясь к спинке скамьи, она смотре-
ла, как дерутся эти двое, и хотя за минуту до их драки она
сказала, что остается с ним, а вышибала пусть убирается, те-
перь ей было безразлично, кто возьмет верх - главное, что
они дерутся из-за нее, и чем дольше, тем лучше.
Вышибале удалось схватить его за левую ногу: он вспомнил
мальчишеское правило - лежачего не бьют! - и остановился,
чтобы его противник мог принять удобную позу. Но вышибала
рассудил по-своему, схватил его за ногу и потянул на себя.
Она смотрела, как они катаются по земле, и, когда вышиба-
ле удалось схватить его за горло, она испытала внезапную ра-
дость, потому что теперь-то вышибала мог показать себя, и ее
слова про его силу подтвердились, и сама она становилась от
этого значительнее.
Он видел это и понимал с поразительной ясностью, но,
странное дело, все никак не мог одолеть нелепой надежды на
то, что она, наконец, поможет ему. Нет, объяснял он себе еще
тогда, когда они катались по земле, не потому, что ему нужна
была силовая помощь, а потому лишь, что никакого другого
способа по-настоящему встать на его сторону, против вышиба-
лы, у нее сейчас не могло быть.
Высвободив правую руку, он ударил вышибалу снизу в че-
люсть, тот на мгновение запрокинул голову, и тогда он стис-
нул ему пальцами гортань, а коленом наступил на грудь. Очень
медленно, очень плавно, как и растопленную солнцем смолу,
погружалось в землю тело вышибалы, а потом вдруг его не ста-
ло.
- Смотри, - сказала она зло, кивая в сторону куста сире-
ни.
Вышибала опять стоял там, за этим кустом, но теперь уже
спиной к ним.
- Негодяй, - процедила она, - как я ненавижу его! Он сде-
лал тебе больно, милый? Покажи мне, покажи, - простонала
она, - где он сделал тебе больно? Родной, если бы ты знал,
как я люблю тебя. Если бы ты только знал!
- Да, - сказал он, - ты очень любишь меня - я знаю.
Она скользила пальцами по его векам, лбу, щекам, подбо-
родку и объясняла, что тот, за кустом сирени, - последний
негодяй и подонок, но прежде он не был таким, прежде он был
просто здоровый оболтус, но негодяем не был. У него, объяс-
няла она, временами даже юмор прорезался - особенно, когда
он рассказывал про своих бывших родственников, со стороны
жены. А теперь - он законченный подонок и, если бы она не
увидела это собственными глазами, она, может, даже не пове-
рила бы, но прежде он такой не был, честное слово, не был.
- Я понимаю, - сказал он, - это случается. Может, на его
месте я тоже стал бы таким.
- Замолчи, - концами пальцев она стиснула его губы, - за-
молчи!
Ему приятна была эта ее решительность, потому что теперь
она была за него, подавляя без оглядки, как умеют только
женщины, его дурацкое пристрастие к самообличению.
- Замолчи, - повторила она зло, когда он попытался ска-
зать про себя еще что-то нехорошее.
Тот, за кустом сирени, по-прежнему стоял неподвижно, по-
вернутый к ним спиной.
- Зачем тот здесь? - сказала она. - Пусть уйдет, слышишь,
прикажи ему смотаться отсюда.
- Смотаться! - повторил он, и она поняла, что это ее сло-
во не понравилось ему.
- Смотаться? - удивилась она искренне. - Я сказала: уйти.
А "смотаться" - это уже твоя собственная фантазия. Просто
удивительно, с какой легкостью мужчины приписывают женщине
то, что может опорочить ее.
- Ты права, - согласился он, - это у мужчин есть.
- Хорошо, что у тебя хватило мужества признать правду, -
сказала она, - но если бы ты сделал это менее поспешно, мне
бы не пришло в голову сомневаться в твоей искренности.
Да, подумал он, я действительно чуть поспешил, Но в слу-
чае промедления она наверняка упрекнула бы меня в том, что я
норовлю обойти острые углы и выгадываю для этого время.
- Молчишь, - произнесла она задумчиво, - будь я неправа,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг