и почти одновременно с ними приглушенным ночным голосом объ-
явил время диктор из Боготы. После этого он продолжал тем же
вкрадчивым ночным полушепотом прерванную передачу о послед-
них событиях в столице.
...Восстановлен порядок на изумрудных копях в пригороде
Боготы, все арестованные освобождены и с энтузиазмом возоб-
новили работы. Прекращена трехнедельная забастовка солидар-
ности столичных машиностроителей, в целях компенсации заводы
работают круглосуточно; во искупление своей вины машиностро-
ители отказались от обещанной надбавки за работу в ночное
время. С шести утра в столице отменяется комендантский час.
Кабинет министров и муниципалитет Боготы выражают свое вос-
хищение и благодарность синьору Марио Гварди, начальнику по-
лиции Большой Боготы, за энергичные и гуманные действия. Те-
левизионная компания "Санта Фе де Богота" рада случаю присо-
единиться к приветственному адресу правительства синьору
Гварди. А теперь посмотрите ленту кинохроники, снятой нашими
репортерами...
Сначала, когда показывали обвал и спасательные работы на
руднике Бобадилья, диктор комментировал чуть не каждый кадр,
так что ему приходилось здорово торопиться, чтобы поспеть за
экраном. Но минуты через три пошли уже другие кадры - дорога
на Боготу, запруженная десятками тысяч горнорабочих, заводс-
кие кварталы окраин, забастовщики-машиностроители, мальчишки
без ранцев, вытолкнутые из школы невидимым за стенами тара-
ном, - и диктор лишь изредка бросал два-три слова бесстраст-
ной информации. Впрочем, не слишком бесстрастной, потому что
слова ее были из телеграфных сообщений о стихийных, бессмыс-
ленных разрушениях и бедствиях.
Потом экран внезапно захлестнули десятки скрещенных струй
- гигантские красные машины пробивались через толпу, направ-
ляя людям в лица сверкающие медные стволы водометов. Те, что
были рядом с машинами, падали на асфальт ослепленные и оглу-
шенные, а другие - те, кого струя водомета уже не могла
сбить с ног, - беспорядочно разбегались, прячась за домами.
Когда машины прошли вперед, эти самые люди, только что пани-
чески убегавшие, ринулись из-за домов и в несколько минут
овладели машинами. Продырявив цистерну, они приказывали шо-
феру убираться, но три машины опрокинули на бок, перегородив
улицу. Опрокинутые машины стремительно обрастали сваленными
столбами, чугунными решетками, огромными ветвями деревьев и
домашней утварью. Из-за поворота на заводскую площадь выка-
тили с ревом новые пять машин; головная двинулась к баррика-
де, а остальные четыре замешкались и, сделав круг на площа-
ди, повернули обратно. Остановившись метрах в тридцати от
баррикады, головная машина дала несколько залпов, а затем,
не разворачиваясь, попятилась к площади. Но дорога ее обор-
валась у первого люка на мостовой, крышка которого встала
торчком, едва правое заднее колесо тронуло его кромку. Мгно-
вение, как бы в нерешительности, колесо держалось еще на
уровне мостовой, но в следующую секунду оно стало ожесточен-
но втискиваться в люк. Сначала от колеса шел скрежет, но
вдруг оно провалилось в люк, и тогда о мостовую грохнулось
шасси пятитонной машины.
На баррикаде ликовали. Взрослые люди, они надрывались от
смеха, как школяры. И когда мальчишки, засевшие рядом с ни-
ми, подняли оглушительный свист и улюлюканье, они немедля
поддержали их, как будто только ждали сигнала.
Потом на площади появились синие полицейские транспорте-
ры. И вместе с этими машинами на площадь, на баррикаду и
улицу пришла тишина. Она держалась с минуту, эта тишина, по-
ка офицер, начальник отряда, не приказал рабочим разобрать
баррикаду. Голос его, во сто раз усиленный мегафоном, рвал
воздух с треском, как гигантское полотнище.
Баррикада молчала. Офицер снова прокричал свой приказ в
мегафон. Баррикада по-прежнему молчала. Тогда полицейские
спешились и хотя не последовало никакой команды, двинулись в
глубь улицы - сначала шагом, затем рысцой, а метрах в ста от
баррикады понеслись с фантастической скоростью, так что, ка-
залось, они не успевают коснуться ногами асфальта.
С баррикады полетели камни, обломки чугуна, но полицейс-
кие, не замедляя бега, едва заметными, безукоризненно точны-
ми движениями, уклонялись от них.
Секунд через пятнадцать они уже взбирались по уступам
баррикад, прыгая с легкостью обезьян. Хватая за руки или под
мышки людей, таких же рослых и плечистых, как они сами, по-
лицейские сбрасывали их, будто кукол, обряженных людьми на
киносъемках.
Потом они понеслись вдогонку за теми, кто остался у под-
ножия и в тылу баррикады. Человек тридцать полицейских зада-
лись нелепой, по первому впечатлению, целью просто обогнать
рабочих, в то время, как остальные молотили их дубинками.
Через минуту эти полицейские составляли уже первую шеренгу
бегущих, и тогда, внезапно обернувшись, они погнали людей
назад, к баррикаде. А оттуда, со стороны баррикады, навстре-
чу им рабочих теснил другой отряд. Когда толпа достигла пре-
дельной плотности, полицейские разомкнули кольцо. В неожи-
данно возникший просвет хлынули сотни людей. Их никто не
удерживал и не преследовал. Обезумевшие от страха, они сби-
вали друг друга с ног, цеплялись за руки, норовили протис-
нуться сквозь непробиваемые клубки из человеческих тел в па-
радные и сквозные подъезды домов.
Когда в кольце осталось человек триста, оно вмиг замкну-
лось и, вытянувшись эллипсом, поползло вдоль улицы, к перек-
рестку. На перекресток с двух сторон выезжали черные поли-
цейские фургоны с зарешеченными окнами. Через пять минут
улица опустела - фургоны увезли людей, и только один человек
- офицер, начальник отряда, - стоял посреди дороги, ожидая,
видимо, своей машины. Сначала темнела вполэкрана его спина,
а затем, садясь в машину, он повернулся лицом - и я увидел
Хесуса Альмадена, нашего Хесуса.
Потом показали сборочный цех машиностроительного завода
"Реконкиста - XX век", и я опять увидел Альмадена, а рядом с
ним - Марио Гварди. Гварди я узнал сразу - еще до того, как
диктор назвал его. Гварди подошел к диспетчерскому пульту, а
Хесус встал у конвейера, между рабочими. Сначала он работал
в одном с ними темпе, но спустя минуты две уже заметно опе-
редил их, и тогда они стали быстро подтягиваться. Теперь
конвейер явно отставал, Гварди сделал знак диспетчеру, и тот
нажал кнопку - ритм был восстановлен на новой, повышенной
скорости. Диктор пояснил, что таких скоростей в сборочном
цехе прежде не знали, что это новое достижение, которое ста-
ло возможным только благодаря исключительной дисциплиниро-
ванности и добросовестности рабочих.
Объектив телекамеры прошелся по лицам рабочихвсе они по-
ходили друг на друга, как братья, у которых внешние, физи-
ческие различия компенсируются психической и характериологи-
ческой близостью: та же внутреннняя осанка, тот же взгляд с
неизвестным фокусом, то же невозмутимое спокойствие.
В сущности, они здорово копировали Хесуса, и у меня в
ушах даже прозвучало приветствие, с которым я встречу его
утром: "Ave, Cesar ave. Альмаден-матрица!" Но, прозвучав,
оно исчезло бесследно, и у меня начисто прошло всякое жела-
ние шутить и подтрунивать над Хесусом. Не только над Хесу-
сом, а вообще озоровать и пробавляться шутками.
В конце концов, какое мне дело до всего этого? Теперь я
знаю, зачем Альмаден ездил в Боготу. Ну и что? Мне-то какая
забота? У меня есть свое дело - и ничего другого, кроме это-
го дела, для меня нет.
Вот дьявольщина, никак не найду удобной позы: вроде не
мышцы у меня и сухожилия, а эспандровая резина!
...Уважаемые телезрители, вы смотрели кадры о последних
событиях в столице. Станция "Санта Фе де Богота" продолжает
свою круглосуточную программу.
VII
- Умберто, - голос Джулиано прозвучал неожиданно, хотя мы
стояли почти рядом, - вы помните историю с похищением мате-
риалов из Джорджтаунской лаборатории профессора Фергюссона?
- Отлично помню. При этом убили еще...
- Да, да, - зачастил Джулиано, суетливо озираясь, - так
вот, синьор, мне удалось узнать, что профессор Фергюссон то-
же отыскивал ключ к управлению энергетическими процессами в
митохондриях. Но... - Джулиано опять оглянулся, - все эти
его материалы не стоят сломанного носа Пульчинеллы. Профес-
сор Фергюссон - дурак, он даже не знает, с какого конца сле-
дует браться за дело. Материалы ему вернули.
- Значит, зря погиб тот несчастный?
- Ну, видите ли, - вдруг взорвался Джулиано, - выведать,
что у вашего ближнего ничего нет, - для этого тоже иногда
надо жертвовать жизнью. Секрет - не только новые факты, уро-
вень знаний вообще - тоже секрет.
- Но какие здесь могут быть секреты, Джулиано? Кому это
нужно?
- Не знаю, - отрезал Россо, - если похищали, значит, нуж-
но было. Это элементарно, синьор.
- Да, - подтвердил я, - это элементарно.
Джулиано улыбнулся, взял меня под локоть и доверительно
сказал:
- Я немножечко устал, Умберто, а усталость - плохой со-
ветчик. Не обижайтесь на меня.
Нет, я нисколько не обижался: я видел, что Россо в самом
деле устал и, по-моему, здорово устал. Но, в конце концов,
это его личное дело.
С синьориной Зендой мы не виделись целую неделю. Я вспом-
нил о ней только сегодня утром, подбирая с земли плоды цере-
уса. При этом у меня возникло идиотское ощущение, будто сов-
сем недавно я взбирался на цереус, чтобы сорвать для кого-то
плод. И, самое уже нелепое, я отчетливо сознавал, что плод
был не для синьорины Хааг. Я смотрел на цереус, вершина ко-
торого ушла от земли на высоту доброго пятиэтажного дома, и
от одной мысли, что я мог бы там оказаться, у меня кружилась
голова.
Вечером я рассказал об этом Джулиано, и он смеялся весе-
ло, самозабвенно, как в первые дни нашего знакомства, но о
синьорине Хааг говорить не хотел. Точнее, он сообщил, что
Зенда сейчас в отъезде и вернется, возможно, месяца через
полтора. И ничего больше.
- Верите ли, Джулиано, - сказал я, - она даже не попроща-
лась со мной.
Он опять рассмеялся, пробормотал что-то насчет короткой
памяти женщин, но уже без смеха и абсолютно категорически
объявил, что влюбиться в женщинуэто значит оказать ей совер-
шенно неумеренное и неоправданное предпочтение перед други-
ми. Мне хотелось возразить ему, ссылаясь на ритмы, которые
задаются самой природой и сегодня еще вне власти человека,
но эта мысль моя была до того ленива и неповоротлива, что я
никак не мог найти ни нужных слов, ни подходящей схемы для
их поиска.
Вообще, мне кажется, эта скованность в движении мысли
случается у меня теперь чаще, чем прежде. Впрочем, нет, не
совсем то: я хочу сказать, что с недавних пор стал замечать
ее, а была она прежде или нет - этого я не знаю.
С Альмаденом происходит что-то неладное: он почти не раз-
говаривает, глаза его - сплошные зрачки, зияющие чернотой,
которая нагоняет тоску и бессмысленный, животный страх. Отк-
ровенно говоря, я предпочитаю не встречаться с ним лишний
раз.
Замечает ли эти перемены в Хесусе Джулиано? Он говорит,
что я преувеличиваю, хотя кое-что, мол, есть. Я уже два раза
советовал ему поговорить по душам с Хесусом, но оба раза он
отвечал мне, что Альмаден сам проявит инициативу, коль скоро
у него возникнет нужда исповедаться. Если я правильно понял
его, этот ответ мог означать для меня только одно: не суй
носа не в свое дело.
Не понимаю все-таки, зачем Альмадену понадобилась эта по-
ездка в Боготу? И как это он оказался вдруг полицейским офи-
цером?
Вчера по телевидению передавали интервью с начальником
столичной полиции комиссаром Марио Гварди. Программу мы
смотрели втроем: Джулиано, Хесус и я. Хесус оставался безу-
частным, как слепой, перед которым разыгрывают пантомиму в
вакуум-камере, а Джулиано сначала был сосредоточен до оцепе-
нения, но потом, когда Гварди стал распространяться о новых
методах организации полицейских частей, принципиально новых
формах психологического контакта с рабочими, он заерзал в
своем кресле и, наконец, вскочил, занося правую руку локтем
к экрану. Мне показалось, что он хочет разбить кинескоп; од-
нако, растирая кистью лицо, Джулиано тут же обернулся и уже
спокойно, очень спокойно сказал:
- Когда таким беспардонным бахвалом оказывается италь-
янец, мне бывает стыдно называть себя итальянцем.
- Извините, Джулиано, но я не вижу никакого бахвальства в
его словах. Другое дело, просто невозможно понять, в чем же
суть этих его принципиально новых методов организации.
- Н-да, - согласился Джулиано, - пожалуй, вы правы, я то-
же ничего не могу понять. Может быть, он имеет в виду не ор-
ганизацию, а нечто иное?
- Возможно, хотя синьор Гварди - очень дельный человек и
для своих мыслей умеет найти нужные слова.
- Ах, да, - пробормотал Россо, - вы ведь знакомы с ним.
По делу Кроче.
- Кроче? Кроче, Кроче... мне очень знакомо это имя, но
откуда? Помогите вспомнить.
- Зачем? - он положил руку мне на плечо. - Ей-богу, не
стоит.
- Но я должен вспомнить.
- Должен! - Джулиано улыбался, прежде я не видел у него
такой улыбки, проникновенной и тоскливой. - Разве самый спа-
сительный дар человека - помнить, а не забывать?
- Ну, это - философия, синьор, а кроме нее, существует
еще практика.
Он не ответил. Он слушал, как диктор благодарит комиссара
Гварди и рассыпается перед ним с неувядающим красноречием
идальго в пожеланиях успешной деятельности на благо всего
общества, всей Колумбии.
- Да, - спохватился Джулиано, - чтобы не забыть: завтра я
улетаю в Боготу. Вернусь, видимо, к вечеру. Во всяком слу-
чае, не позднее следующего полудня.
Он не вернулся ни к вечеру, ни в следующий полдень - мы
увиделись только четыре дня спустя. Он был очень собран и
предупредителен, но у меня не проходило странное ощущение,
что эта внешняя подтянутость дается ему чуть не из последних
сил. Он справился о моем самочувствии, а потом, как бы невз-
начай, просил передать ему все материалы наших с Альмаденом
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг