нетерпение, будто потеря нескольких часов может принести ему непоправимый
ущерб. В тот же день он сел писать Дмитрию Ивановичу подробное письмо. Он
написал о цели своих опытов, о неудачах, о поисках; он просил, если Дмитрий
Иванович найдет возможным, дать совет по почте.
Через месяц почтальон принес открытку. Она была подписана:
"Д.Менделеев", с зигзагом обращенного вниз росчерка. Лисицын, волнуясь, еле
разобрал неровные, нагроможденные одно на другое, с недописанными
окончаниями слова.
"Милостивый государь! - говорилось в открытке.- Отрадно встретить
дерзновенные попытки, направленные к достижению всеобщего блага.
Однако мне, малому, но ревностному почитателю науки, суждено вас
опечалить:
1. Превращение известняков в кремнекислые соли пока осуществляется
лишь в цементообжигательных печах и при варке стекла. Идея
претворить сей процесс в масштабе шести тысяч кубических верст при
современных человеческих знаниях кажется мне несбыточной.
2. И недостаток углекислого газа живому миру отнюдь не угрожает.
Вулканы, минеральные источники всегда выбрасывают газ в атмосферу.
Растущая промышленность расходует из года в год все больше
каменного угля, нефти и иного топлива. Уповаю, что много
тысячелетий назад в составе земной атмосферы настало полное,
совершенное равновесие и что, сожигая топливо, человечество ныне
обогащает воздух углекислотой".
Первое, что почувствовал Лисицын, прочитав открытку, был стыд. Читал -
и кровь приливала к лицу. Долгими неделями он думал, работал, а все это -
вот написано! - будто гроша ломаного не стоит...
Логарифмическая линейка хрустнула в его пальцах и сломалась надвое.
"И поделом! Несбыточная идея... Так тебе и надо! Так тебе, дураку, и
надо!"
Он ударил кулаком по острому углу стола, чтобы стало больно, и начал
яростно выбрасывать в ведро образцы минералов, склянки, приготовленные к
опытам реторты...
Только через сутки он смог рассуждать поспокойнее. Нет ли у самого
Дмитрия Ивановича ошибки? Все знают, что люди жгут в печах каменный уголь,
нефть, торф. Но неужели это может повлиять на круговорот в природе?
Он выписал, сколько минерального топлива добывается в год по всей
Земле. Пересчитал по формулам. Получилось: от сжигания добытого топлива
каждый год в атмосферу уходит двести с лишком биллионов пудов углекислого
газа. Никакой ошибки нет! У Дмитрия Ивановича все правильно.
Однако почему же раньше он, Лисицын, не придал этому значения,
пренебрег как мелочью?
Досадно, вот досадно - ну прямо хоть плачь!
Ежегодно более двухсот биллионов пудов. И с годами эта цифра быстро
увеличивается. Но сам Менделеев в "Основах химии" говорит, что вековые
изменения состава воздуха медленны и ничтожны. А отчего они медленны?
"Равновесие,- решил Лисицын наконец.- Все время наступает равновесие
между водой океанов и атмосферой. Океаны регулируют: поглощают углекислоту
из воздуха. Образуют новые известняки".
Егор Егорыч нет-нет, да заглядывал в дверь, смотрел на барина не без
тревоги: "Стряслось что-то с их благородием. Не ест, не пьет. Да что же с
ним?"
А Лисицын сейчас окончательно понял свое поражение. Повысить процент
углекислого газа в земной атмосфере "при современных человеческих знаниях"
ему не удастся. Если даже суметь сплавить известняк с песком, если суметь
переработать так известковые горы или острова, прибавить полученный газ в
атмосферу,- пока это делаешь, океаны успеют поглотить излишек газа.
Поглотят, и только. Очень медленно сдвигается равновесие в природе; а сразу
сдвинуть его, насколько нужно,- по силам, наверно, только людям будущих
эпох. Тут понадобятся неизвестные сегодня, мощные, бурно действующие
средства. "Чтобы вещество, например, изнутри взрывалось. В самом веществе
найти запас энергии. Одним словом, фантастика, Жюль Верн!"
Спустя неделю после получения открытки Менделеева Лисицын вышел из
дому.
Скрестив руки на груди, он стоял на набережной канала. Пошел,
собственно, навестить тетку, но по дороге задумался. Перед ним были темные,
мрачные дома, и у берега - барки, нагруженные дровами. Тщедушные бородатые
мужики, покрикивая, бегали по гнущимся доскам, возили дрова в тачках. Другие
мужики складывали поленья на телеги, понукали лошадей.
Он разглядывал дрова и представлял себе, что вот эта древесина через
несколько дней станет углекислым газом.
Как у него часто бывало в уме, вещи тянули за собой цепочку
математических выкладок.
"Интересно, как это выходит",- прикидывал он, провожая взглядом телегу
за телегой.
Оказывается, вон что: кроме торфа, нефти, минерального угля, люди жгут
еще и дерево. Много древесины. А если посчитать все топливо, которое
добывают в год по всей Земле, включая и дрова,- все топливо, не только
минеральное... Что получается? Значит, люди каждый год выбрасывают из печных
труб пятьсот с лишним биллионов пудов углекислого газа. Больше пятисот
биллионов пудов: астрономическая величина! Листья же растений дышат
воздухом, где углекислоты совсем пустяк - каких-нибудь три сотых доли
процента.
Но очень странно все-таки. В топках, почти в руках у людей, бывает
огромное количество газа. Разве нельзя направить газ отсюда прямо на посевы,
на плантации, чтобы в растениях с неслыханной скоростью образовывались
углеводы - сахар, крахмал?
Лисицын взглянул на тощих мужиков, разгружающих барки: "Да вряд ли они
досыта едят!"
Дальше мысли шли извилистыми путями. Вернувшись домой, он снова
перелистывал книги. Тимирязев - мудрый, простой, понятный. Идет процесс в
растениях: углекислота, реагируя с водой под действием солнечного света,
превращается в ценнейшие продукты - в углеводы. Однако объяснить процесс
строгим химическим расчетом Тимирязев не может. У Менделеева в "Основах
химии" тоже говорится: "В чем именно, из каких промежуточных реакций состоит
этот процесс - поныне неясно".
- Неясно... Неясно...- повторял Лисицын, поглядывая на висевший в
лаборатории портрет Менделеева (в памяти опять: "Суждено вас опечалить...").
Вдруг ему страстно захотелось - все душевные силы сосредоточились в
одном желании - непременно показать Дмитрию Ивановичу, что написавший письмо
инженер способен на что-то дельное, большое, важное для людей - не только на
"несбыточные идеи".
Вот он возьмет да разгадает, например, химические реакции, происходящие
в зеленых листьях.
"Что скажете тогда, Дмитрий Иванович?"
Надо, решил Лисицын, попробовать такой опыт: из живого растения
перенести разрушенную ткань зеленых листьев в стеклянный прибор. Посмотреть,
как она будет работать там. А затем изменять условия опыта, добавлять
неорганические примеси, наблюдать.
- Ничего, Егор Егорыч! - улыбаясь, сказал он, заглядывая в кухню.- Мы
еще покажем! Жизнь - впереди!
- Живем, ваше благородие,- быстро поднявшись с койки, ответил Егор
Егорыч,- так точно. Бога нечего гневить, живем. Это верно.
Полмесяца ушло на подготовку к опыту. Лисицын ездил в магазины, покупал
ящиками бюретки, колбы, трубки, банки с реактивами. Обдумывал, каким должен
быть главный прибор. Начертил на листе ватманской бумаги пластинчатый фильтр
особой, сложной формы. Повез чертеж в стеклодувную мастерскую, заказал такой
фильтр, попросил сделать его поскорее.
И вот настал день, когда приготовления были закончены.
С утра по высокому бледно-голубому небу плыли редкие, словно курчавые
барашки облака, потом они рассеялись. Еще до завтрака Егор Егорыч принес
мешок свежей огородной ботвы. Лисицын растер листья в ступке, наполнил
зеленой кашицей пластины фильтра. Присоединил к фильтру резиновую трубку, по
которой во время опыта будет медленно течь насыщенная углекислым газом вода.
Теперь осталось открыть краны. Превратится ли углекислый газ в какой-нибудь
из многих известных человеку углеводов - в простейший сахар хотя бы, в
глюкозу?
Небольшая тучка закрыла солнце. Пальцы Лисицына, вздрагивая, ощупывали
трубки прибора. Тучка растаяла. Пальцы осторожно легли на стеклянную
втулочку крана и повернули ее, затем другую такую же втулочку, третью...
На подоконнике, в ярком солнечном свете, фильтр казался огромным
граненым изумрудом. По всей комнате от него падали зеленые блики. В сияющую,
как тончайший хрусталь, колбу собирались драгоценные капли прошедшей через
фильтр воды.
Лицо у Лисицына было осунувшееся, глаза беспокойные. Он переливал
профильтрованную воду в пробирки, кипятил над пламенем спиртовых лампочек,
испытывал заранее приготовленными реактивами. Реактивы в перенумерованных
склянках стояли на столе ровным строем.
Когда в одной из пробирок, в голубой фелинговой жидкости, на дне
появилось пятнышко красного осадка, Лисицын оглянулся на портрет Менделеева
и шепотом проговорил:
- Глюкоза, Дмитрий Иванович.
Первая неделя этой работы была неделей удач. Бесформенная зеленая
масса, помещенная в прибор, действовала, как живые листья в растениях. Если
вода с углекислым газом проходила через фильтр в темноте, в ней не
получалось углеводов. Но едва фильтр освещался солнцем, в жидкости сразу
возникали следы глюкозы - виноградного сахара.
Тут, строго говоря, не было нового научного открытия - ткань листьев,
та ее часть, которая содержит хлорофилл, только выполняла обычные свои
функции; удалось лишь перенести процесс из живого организма в стеклянный
прибор. Однако наблюдать за процессом, изменять его ход теперь стало удобно.
Каждое утро Егор Егорыч приносил по мешку ботвы. Как-то раз, глядя на
барина, разминающего листья в большой фарфоровой ступке, он шутя заметил:
- Легче, ваше благородие, коня прокормить, чем вашу стекляшку. На зиму
сена заготовить не прикажете?
- Ну уж ты... сено! - сказал Лисицын.- Скоро ее отучим листьями
питаться. Вот приготовлена пища.- И протянул темный от зеленого сока
фарфоровый пестик в сторону полки с банками и разными порошками.
- Да-а...- Егор Егорыч почтительно покосился на порошки и покрутил
головой.- Мудреная вещь!
"Стекляшка", впрочем, заупрямилась - "питаться" порошками не хотела.
Пользуясь рецептами, прочитанными в книгах, Лисицын сумел выделить из
растений чистый хлорофилл.
Пока его фильтр наполнялся кашицей из живых листьев, глюкоза при опытах
возникала; стоило же ему заменить кашицу чистым хлорофиллом, ничего не
получалось вообще. Отсюда он сделал вывод: чтобы процесс шел, кроме
хлорофилла, в пластинах фильтра должны быть и другие вещества. Лишь тогда
удастся здесь что-то осмыслить.
Но какие вещества? В этом-то все дело...
Он перепробовал десятки вариантов. Чего только не примешивал к
хлорофиллу! А результаты оставались прежними, то есть, по существу,
никакими.
Однажды, наводя порядок в лабораторном шкафу, он смел щеточкой остатки
случайно и, наверно, давно рассыпанных сухих реактивов. Бумажку с этими
остатками положил на стол. Распахнулась дверь, через комнату потянул
сквозняк. Бывшая на бумажке смесь попала в ступку, стоявшую на стуле. А
там - свежая, только-только приготовленная кашица из листьев.
Из-за туч выглянуло солнце. Как поступить теперь: выкинуть содержимое
ступки или использовать все-таки? Лисицын махнул от досады рукой, взял
засоренную кашицу, ввел в пластины фильтра. И опыт вышел неожиданно хорошим.
Собственно, такие опыты ему и прежде всегда удавались: в приборе был не
хлорофилл, а измельченные живые зеленые листья. Но до сих пор выходящая из
фильтра вода могла содержать лишь ничтожные следы глюкозы. А сейчас глюкозы
оказалось много, и жидкость была даже мутноватая от присутствия крахмала.
Лисицын схватился за голову. Примесь каких реактивов попала в кашицу?
Решил испытывать разные реактивы по большому списку. Постепенно
добавляя их к растертым листьям, принялся ставить опыт за опытом. Вскоре же
увидел некие закономерности: добавка солей калия в зеленую кашицу, скажем,
заметно улучшает эффект реакций. Стало ясно, что есть возможность управлять
процессом. Значит, опыты смысла не лишены. Следовательно, надо работать.
Осень в том году тянулась долго. Погода была солнечная, тихая. Но вот
пришел день, когда Егор Егорыч, поглядывая, не рассердится ли барин,
доложил:
- Нету больше зелени. Морозом, стало быть, прибило.
- Морозом? - резко переспросил Лисицын.- Смотри ты...- И вдруг в его
голосе зазвучала просьба: - Егор Егорыч, а в парники, в оранжереи! Не
поленись, Егор Егорыч, надо. Понимаешь - надо. По любой цене. Ты постарайся!
Однако опыты прекратились сами собой: для них не хватало солнечного
света.
Зимними вечерами Лисицын часто гулял по улицам. Выбирал пустынные
закоулки - не любил встречаться с прохожими.
В один из вечеров он шел, не замечая ветра, не чувствуя мокрого снега,
облепляющего лицо, смотрел на огни фонарей и думал то о процессах в своем
фильтре, то опять о прежнем - о той углекислоте, что люди выбрасывают из
дымовых труб в атмосферу.
А выбрасывают ее в год пятьсот биллионов пудов.
Сейчас он пытался определить в уме ценность этого газа. Чем измерить
ценность? Да вот хотя бы: допустим, углекислый газ может превратиться в
углеводы. Послужить сырьем для превращений в сахар, хлеб, крахмал... Пятьсот
биллионов пудов, если превратить газ в углеводы.... Сколько вышло бы отсюда
сахара или крахмала, например?
"Пятьсот - на двадцать семь, делить на сорок четыре..."
Вышло бы триста биллионов пудов. Полноценных пищевых продуктов. По сто
семьдесят пудов в год на каждого жителя Земли. Да зачем же это в воздух зря
выбрасывать из топок!
А есть ли средство так использовать углекислоту?
Он вспомнил свой пластинчатый фильтр. Вещь явно примитивная. Но
фильтр - прибор, который позволяет именно превращать углекислоту и воду, на
первый случай, в виноградный сахар и крахмал. Позволяет делать синтез
углеводов. Важен принцип. А фильтр - усовершенствовать!
Внезапно он вообразил: приборы, похожие на его фильтр, большие, как
пятиэтажные дома, во множестве расставлены по всем материкам Земли. От
фабрик, от жилищ к ним тянутся гигантские газопроводы...
Что будет? Хлеб, сахар - чуть ли не бесплатно сто семьдесят пудов на
каждого человека в год!.. Ведь вот ему в руки какая возможность дается...
Лисицыну сразу стало жарко. Он снял шапку. "Столько пищи людям
подарить - из ничего, из дыма!.."
На набережной ветер был особенно яростным. С мокрым от снега лицом
Лисицын стоял перед памятником Петру. Размахивая шапкой, он долго,
возбужденно что-то говорил, словно обращаясь к высокой бронзовой фигуре.
Потом он снова принялся ходить по улицам. Фонари освещали падающий
снег - вокруг каждого из них, казалось, вьется белый шар снежинок. Бушевала
метель. А Лисицын все шел через безлюдные площади и перекрестки, рассекая
грудью снежную муть, временами продолжая шепотом разговаривать с собой.
"Загулял их благородие",- усмехнулся Егор Егорыч, когда открыл под утро
хозяину дверь.
Известная магистерская диссертация Тимирязева была посвящена
спектральному анализу хлорофилла. Теперь эта диссертация, изданная книжкой,
лежала на столе у Лисицына. И он купил себе очень хороший спектроскоп.
Зимой, пока мало солнечного света, начал исследовать, как меняется спектр
зеленых листьев от прибавления разных реактивов.
После той вьюжной ночи, что он провел на улицах, работа осмыслилась в
его собственных глазах. Опыты получили ясную цель. Да еще какую цель!
Он ищет способ делать сахар и крахмал химическим путем. Он даст
человечеству огромнейший источник пищи, безукоризненной, великолепной... Ему
уже виден общий контур способа: он построит прямой синтез углеводов из
углекислого газа и воды. Из дыма, что сейчас выбрасывают в воздух. Самое
простое, самое дешевое.
Здесь он не впадает в ошибку, здесь не разложение известняков - тут нет
неодолимых преград. Если синтез может протекать в растениях стихийно, то
почему такому же процессу не пойти в приборах по воле человека? Процесс
пойдет! Открытие удастся!
"А дальше что?" - спрашивал себя Лисицын. Он мог долго думать, глядя в
одну точку. Наконец, как бы встрепенувшись, отвечал себе: "А дальше все
изменится - судьбы множества людей, истории целых народов".
Его не покидало радостно-приподнятое и в то же время томительное
чувство. Он ощущал, словно им движет сила, от него не зависящая, и отступить
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг