ли сегодня!..
И вдруг снова стук в дверь. Голос Настасьи Лукиничны:
- Григорий Иванович, к вам опять!
Вытирая шею и лицо одеколоном, Зберовский выглянул из комнаты. У кухни
стоит Вахрамеич, гимназический служитель. Держит шапку в руке.
- Зачем пришел? - спросил Зберовский с досадой.
- Вас господин инспектор велели позвать. Чтобы вы к ним - к девяти
часам. Они уже в гимназию прибыть изволили...
- Пусть он убирается куда угодно! - неожиданно крикнул Зберовский.- Так
ему и передай! Ясно тебе?..
4
Туман такой густой - домов на другой стороне улицы не видно. Позднее
утро, но, словно в сумерки, темно.
До прихода Зоиного поезда осталось сорок пять минут.
Зберовскому хотелось бы приехать на вокзал на паре лошадей, в хорошем
экипаже. Однако все попытки наспех где-нибудь нанять их оказались
бесполезными. Не удалось найти даже обыкновенной извозчичьей пролетки.
А времени уже - в обрез. И вот он пробирается по городу пешком.
Торопится. Под ногами слякоть. Ни мостовых, ни тротуаров в Яропольске нет.
Надо то прыгать через лужи, то описывать зигзаги по едва протоптанным среди
вязкого месива тропинкам.
Чем ближе миг приезда Зои, тем томительнее нарастает на душе волнение.
Из молочной мглы, окутывающей город, проглядывают отдельные дома,
заборы, крыши. Слева выступило двухэтажное здание гимназии. Зберовский
прошел мимо. Вскользь мелькнула мысль об инспекторе. Но теперь это не было
даже неприятно: это казалось чем-то посторонним, будто вовсе и не
относящимся к нему.
Главную улицу города пересекает река - небольшая речонка, единственная,
к слову говоря, на весь здешний уезд. И название как бы соответствует ее
масштабу. Речку называют: Малахайка. Через Малахайку ведет достаточно ветхий
уже бревенчатый мост.
На мосту Зберовскому пришлось посторониться. Навстречу ехала телега, и
жидкая грязь, покрывавшая середину моста, брызгала из-под копыт при каждом
шаге лошади.
Он шел, почти прижимаясь к перилам. За перилами внизу - серое зеркало
воды.
Именно сейчас его остро охватило чувство счастья. Вспомнился Аничков
мост в Петербурге. Та Зоя, с которой они стояли под дождем, недосягаемая,
милая, бесконечно дорогая, будет тут, с ним рядом, вопреки всему!
Теперь он кинулся вперед еще быстрее. За мостом через квартал - направо
в переулок. Отсюда на версту до станции тянется пустырь.
Вокруг точно белая вата. Чернеет лишь дорога с глубоко вдавленными
колеями, да и она где-то близко тонет в облачной мгле.
Из тумана донеслось: у вокзала ударили в колокол. Раздался один гулкий
удар, потом частая, тихая, будто шепотом, дробь.
Выход поезда с соседнего разъезда! Поезд вот-вот появится на станции!
Зберовский побежал. Пробежав половину пустыря, увидел наконец
вокзальные постройки, обогнул их. Тяжело дыша, остановился на мокром дощатом
перроне.
Однако долго еще надо было ждать - ходить туда-обратно по перрону,
всматриваться в туман за семафором.
А когда поезд пришел, Зберовский уже не выглядел сияющим от счастья.
Скорей он был осунувшимся от волнения.
Зою он заметил как-то вдруг. Она уже спустилась с подножки вагона.
Она - в распахнутом модном пальто шоколадного цвета, без шляпы, с открытой
головой. Волосы ее собраны в пышную прическу. Стоит, вся прежняя и в то же
время совершенно новая. Красивая как никогда. Непонятно улыбается. Смотрит в
его сторону.
Поцеловать ли ее сразу или это будет слишком дерзко?
Страшась своего душевного движения и изнемогая от него, Зберовский
очутился возле Зои. А она протянула руку:
- Ну, здравствуйте же, Гриша!
Он схватил ее руку в обе свои.
Зоя сказала:
- Вы не сердитесь на меня за телеграмму? Я подумала: уж если проезжаю
мимо, мы можем повидаться. Поезд стоит здесь целых четверть часа.
- Зоечка, так вы... не в Яропольск?
- Нет, зачем. Я - в Казань.
Зберовский словно стал пониже ростом. Вмиг потускнел. Кивнул - будто
соглашается:
- Конечно, я так именно и понял с самого начала.- И голос его
дрогнул: - Конечно, что вам делать в Яропольске!..
Она глядела на него внимательно.
- Ну, я прошу вас, Гриша: не надо! - сказала она, немного помолчав, с
какой-то особенной сердечностью.- От меня не укроетесь же... я насквозь вас
вижу. Только зря это. Напрасно. Честное слово, прошу, очень прошу! Хороший
мой, ну - оставьте!
Он продолжал стоять - не то страдающий, не то кажущийся совсем
бесчувственным. Зоя взяла его под локоть. Повела вдоль линии вагонов.
Говорила:
- Лучше вы послушайте, о чем я буду вам рассказывать. Ради этого я,
собственно, и послала вам телеграмму. На Юридических курсах у меня есть
близкая подруга Аннушка Благовещенская. Отец ее - профессор в Казани. Может,
знаете такого?
Зберовский буркнул:
- Читал его труды. Известный химик.
Зоя объяснила, что Аннушку еще летом постигла беда - сломала себе ногу.
Все обошлось благополучно. Аннушка выздоравливает. Живет пока у родителей.
Несколько дней тому назад Зоя получила от нее большое письмо. Теперь
она едет к ней погостить в Казань, а затем они вместе вернутся в Петербург.
А в письме Аннушки речь шла и о нем, о Грише.
Громко прозвучал удар в колокол: поезду - первый звонок.
- Слушайте же, Гриша,- сказала Зоя.- Мы с Аннушкой давно озабочены
вашими делами. Теперь при кафедре ее отца вакантна должность ассистента. По
Аннушкиной просьбе профессор Благовещенский согласен взять на эту должность
вас. К работе по гидролизу он в принципе доброжелательно относится. Только
ждать не может. Если вы - как крайний срок - через неделю не приедете к
нему, он будет вынужден пригласить кого-то другого... А Сапогов обещания не
сдержит. И Аннушка в этом тоже уверена!
Зберовский шел с низко опущенной головой. Потом вскинул на Зою какой-то
странный взгляд. Порозовел, чуть оживившись. Слегка прищурился. На его лбу
обозначилась резкая складочка.
Тут и обида, и любовная тоска, и гордость, которая ему не позволяет
взять подачку из оттолкнувших его рук.
На тебе и отступись! Нет, не то: она его все же не считает чужим.
По-настоящему хочет добра. Или просто жалеет его? Через приятельницу, по
знакомству... Как тяжело на душе!..
- Когда вы сможете отсюда выехать? - спросила Зоя.
- Не знаю...- протянул Зберовский.
- Что задерживает вас - гимназия?
- Ну, гимназия-то - черт с ней, предположим!
- Работа с Благовещенским вас не устраивает?
- Наоборот. Очень даже устраивает.
- Так когда вас ждать в Казани?
- Не знаю...
Зоя покосилась на него:
- Вам не хочется там встретиться со мной?
Вот это было главное, что сейчас могло решить колебания Зберовского.
Зоя зовет ехать следом за ней! Ничто еще не потеряно!
Мысль о том, будто место ассистента он получит как подачку, по
протекции и, может быть, из жалости, у него теперь сама собой отошла на
задний план.
Да, он бросит Яропольск и поедет к Благовещенскому! Завтра же сделает
это. Университет в Казани - великолепная химическая школа!
Беспокойным движением он зачем-то сунул руки в карманы. Наткнулся на
смятый конверт. Не сжег записку. Нужно было сжечь...
"Я на тебя твердо полагаюсь, Гриша..."
А поезду ударили второй звонок.
Они остановились у ее вагона. Зберовский упорно молчал. Зоя
почувствовала: он смотрит на нее грустными-грустными глазами.
- Не капризничайте, милый. Поезжайте! - тихо сказала она.
Голова его медленно качнулась: нет.
- Ну почему?
- Я не могу пока покинуть Яропольск,- прошептал он.- Это было бы ужасно
с моей стороны!
- Гриша, почему - ужасно?
- Получится, будто я испугался, скрылся... Мерзко получится. Да просто
подведу. Нельзя. Вы не знаете, Зоечка...
Он закусил губу и отвернулся.
Она легонько толкнула его:
- Гриша! О чем вы говорите?
Он - глядя себе под ноги:
- Вопрос чести. Дело политическое, нелегальное...
- Вы разве связаны с политикой?..
Снова бьют в колокол: раз, два и три. Уже третий звонок!
Разговор оборвался. Она вздохнула.
Зберовский, весь подавшись к ней, умоляющим голосом воскликнул:
- Зоечка!..
Свисток кондуктора. С чайником в руке к вагонам пробежал последний
пассажир. Впереди загудел паровоз.
Взгляд Зои ясно ответил: опять вы за свое! Ведь я просила вас -
оставьте, не касайтесь этого, пожалуйста.
Один уже, он понуро стоял возле самого поезда.
Зоя свесилась с вагонной подножки и поцеловала его в лоб.
А вагон вместе с ней уже тронулся с места - скрипя, поворачиваются под
ним стальные колеса. Быстрее, еще быстрее. Перед Зберовским прошел ее вагон,
прошел другой вагон...
И тут он ринулся за поездом вдогонку. Надо крикнуть ей, как ему одиноко
без нее, до чего холодно на сердце и что он понять не может, какая страшная
ошибка мешает ей увидеть всю глубину его любви.
Но поезд обогнал его.
Промелькнула и последняя площадка с традиционным красным огоньком.
Огонек уплыл куда-то вдаль и уже растворился в сизом тумане.
5
Инспектор поднялся из-за стола. Заговорил, раздражаясь все сильнее:
- За сим вашим сумбурнейшим уроком проглядывает не только сумбур в
голове. Здесь больше того! Вы толкуете о собственных идейках преднамеренно и
вызывающе. Посмотрите теперь на такую подробность: я приглашаю вас к себе.
Уж не говорю, что вы не подумали явиться к назначенному времени. Вы гоните
служителя, посланного мной, едва ли не площадной бранью! Стыдно, молодой
человек!..
Зберовский как пришел к инспектору в угнетенном состоянии, так и
слушал - совершенно безучастный.
- Вы должны служить примером юношеству! А какой вы воспитатель? К
религии вы неприлежны. К старшим непочтительны. Уроки заполняете праздной
болтовней о сомнительных предметах, подчеркнуто пренебрегая свыше вам
преподанной программой. И более того! Располагаю данными о вас: уроки ваши
изобилуют показом опытов, по программе не рекомендованных... Вы знаете, чем
это вам грозит? Вы читали циркуляры министерства?
Поглядев на Зберовского, инспектор окончательно вышел из себя:
- Смотрите, в случае чего на себя пеняйте! В дальнейшем спросится с вас
беспощадно! - Не подав руки, он кивнул на дверь: - Можете идти.
Зберовский продолжал сидеть. Немного погодя как бы с удивлением поднял
глаза:
- Простите, вы сказали, на уроках опыты делать не надо?
Инспектор заломил перед собой костлявые пальцы. Негодующе крикнул:
- Дан вам учебник, вот и потрудитесь придерживаться!..
Когда Зберовский брел потом по коридору, он мысленно все еще был на
перроне, и последняя вагонная площадка еще будто маячила перед ним, уходя в
непроницаемый туман.
За душным, темным коридором - рекреационный зал.
Тут в углу, от потолка до пола, позолоченный киот с иконами. Напротив,
на стене,- портрет царя.
Откуда-то взялся Вахрамеич. Идет своей обычной крадущейся походкой.
Держит наготове колокольчик с деревянной ручкой. Издалека наблюдая за
Зберовским, подобострастно кланяется.
Спустя секунду он задребезжал колокольчиком, и почти сразу из классов в
коридор и зал хлынула толпа гимназистов. Гам и крик заполнили все здание.
Мелькают серые костюмы. Одни бегут, толкаясь, другие жмутся к стенам, третьи
чехарду затеяли, там - драку.
Зберовский пробирался сквозь этот мальчишеский водоворот. Дорогу ему
загородили двое:
- Григорий Иванович, вас можно спросить?
- Что, Васильев, тебе?
У Васильева на куртке знакомое чернильное пятно. Он угловатый, но
шустрый подросток. Фантазер и выдумщик. Способностями же не отличается.
Сейчас он начал говорить, точно посыпал горохом, быстро и невнятно.
Из-за шума в коридоре Зберовский расслышал лишь одно: "Не сахар никакой, а
черные стали, как уголь".
- Повтори: кто - черные стали?
- Да опилки, которые в стакане. С кислотой стакан, Григорий Иванович...
Оказалось так: у него дома готовятся к зиме, вставляют в окна вторые
рамы. На подоконниках опилки, прикрытые ватой, и понемногу серной кислоты в
стаканах, чтобы не запотевали стекла. На вчерашнем уроке Васильев узнал,
будто опилки, если их бросить в кислоту, могут превратиться в сахар. Он
захотел проверить это. Насыпал опилок в стакан, а сахар у него не получился.
- Мать увидела, что он в окне устроил,- подзатыльника ему дала,- с
серьезным видом добавил другой гимназист, до сих пор молчавший.
Зберовский чуть-чуть улыбнулся:
- За науку пострадал, брат? Ничего, терпи. Не ты один!
- Почему не вышло все-таки? - приставал Васильев.- Григорий Иванович, а
вы правду говорили - сахар можно из опилок?..
- Конечно, правду. Виноградный сахар, скажем.
- Его можно есть? Он сладкий?
- Сладкий. Полезный даже очень.
Перемена между тем закончилась. Зал опустел. Васильев и его товарищ
кинулись бегом к своему классу, куда уже вошел преподаватель латинского
языка.
А у Зберовского урок будет только через час. Он не спеша отправился в
учительскую.
В учительской - никого. Посередине длинный стол и стулья, а возле стен,
перемежаясь с жесткими диванчиками, шкафы.
Душу гложет лютая тоска. Остановившись у окошка, Зберовский смотрит на
улицу, в туман.
Он понимает, насколько все это несбыточно, однако если бы суметь найти
Осадчего, объяснить, какие важные причины ему не позволяют остаться в
Яропольске... Осадчий ответил бы: "Поезжай". И тогда - телеграмму Зое
вдогонку, и сам в Казань - следом за ней!
Нет, ничто положения не спасет. Как ни объяснишь причину своего
отъезда - все равно: уедешь, а останется нехороший привкус. Словно уклонился
от опасности, под каким бы ни было предлогом.
Ужасный Яропольск!
А вдруг дело еще повернется по-иному? Вдруг Зоя сообщит, что
Благовещенский согласен подождать? Просьба Осадчего требует только
нескольких месяцев.
Зоя, милая...
За окошком туман.
"Оставьте, я просила вас, не касайтесь этого, пожалуйста..."
Между двойными рамами на подоконнике опилки, вата и кислота в стакане.
Он начал ходить по учительской. Остановится, постучит пальцами по
спинке стула, пройдет мимо шкафов, снова остановится где-нибудь в раздумье.
За стеклянными дверцами шкафов видны кучи гимназических тетрадей,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг