кожногальванической проводимости. Все неожиданности предусмотрены заранее.
Не то что в лавке Вольке, - Мезе подмигнул, - не хотите ли, Штанге, острых
ощущений? Нет, нет, я не настаиваю. Я лучше сам покажу, как это делается.
Ведь мне приходится проводить инструктаж. Я всех веселю. Это почти как
аттракцион, куда их в детстве водили папы, мамы и бабушки. Смотрите
внимательно.
Мезе извлек из шкафа большой комбинезон, с трудом натянул его на себя и
щелкнул "молниями". "А теперь фрау Дибель поможет мне застегнуть тяжи". Фрау
Дибель копошилась и хлопотала вокруг Мезе с деловитостью пчелы. Мезе тянул
резинки и пристегивал их к комбинезону. Постепенно резинки облепили его со
всех сторон, натянулись и вот "честный физиолог" повис в воздухе, тяжелый, с
большим животом и тонкими ногами, совсем как паук, затаившийся в ловчей
сети. Он явно играл перед своим шефом. Качался, мелко дрожал, насвистывал
уже знакомый мне мотивчик.
- А вы еще молодец, Мезе, - довольно хохотнул доктор Ф. - Фрау Дибель,
включите правый осциллограф.
Белый шлейф ленты двинулся. Перо самописца бешено заплясало. Может
быть, это был первый росчерк, который доктор Ф. хотел сделать на приговоре
истории?
- Вот так мы определяем пригодность объекта к дальнейшей работе, -
доктор Ф. остановил осциллограф. - Процент очень мал. На сотню два, а то и
один заключенный. Расходы времени солидные, но ничего не поделаешь. Нам
нужны только те экземпляры, которые в результате этого испытания начинают
галлюцинировать.
Фрау Дибель полезла в камеру освобождать Мезе, а мы вышли в коридор.
Ведя меня миме закрытых дверей других лабораторий, доктор Ф. кратко пояснял
промежуточные стадии подготовки "интеллекта" к "контакту со временем".
- Доктор Кохлер доводит их регулярными сеансами гипноза до предельной
гипнобалльности. Фрау Циммерер учит с ними специально разработанные по
историческим справкам "иллюзиальные тексты". Обучение тоже в состоянии
гипноза. Она добивается по возможности абсолютной яркости воображаемых
картин. А вот здесь доктор Тенком работает на изолирующей камере номер два.
Он обучает испытуемых впадать в состояние автогипноза и галлюцинировать по
особой серии условных команд. Наконец доктор Ван-Манцерих ведет расчет
необходимых доз психостимулятора "зиозина". Это его открытие. К сожалению,
стимулятор быстро разрушает организм, а это очень невыгодно после такой
дорогостоящей подготовки. Но без "зиозина" нам не обойтись.
Фармакологическая стимуляция приводит сознание человека в состояние
предельной аффектации. Сознание как бы выворачивается наизнанку. Подсознание
всплывает и...
Неожиданно доктор Ф. умолк. Лицо его помрачнело. Он остановился перед
дверью © 7. Затем извинился и вошел в лабораторию, оставив меня в коридоре.
Через секунду я услышал страшную ругань, Доктор Ф. не стеснялся в
выражениях. Тупая уверенность клокотала в его глотке, это был трубный сигнал
той силы, которая заставляла миллионы кованых ботинок протаптывать
бессмысленный лабиринт в этой бессмысленной игре, именуемой войной.
Мне стало душно. Тяжелый комок подступал к горлу. Мне кажется, Хейдель,
что вы даже в своем нынешнем положении способны понять мои ощущения. Я,
Огюст Штанге, рядовой армейский фельдшер, успел повидать всю жуткую изнанку
славных походов. Но эти чистенькие экспериментаторы вызывали во мне
омерзение. У них были дети? Очень может быть. Мезе любящий отец.
Рождественский пирог, поцелуи, елка, свечи. Фрау Дибель нежно прижимает к
груди младенца. Новая мадонна образца 1944 года. Кохлер дарит внукам
комбинезончики с пистонами. Доктор Ф. висит в воздухе и болтается на
резиновых тяжах. Их концы держат в зубах животные, чем-то напоминающие
горилл. Министр пропаганды возле шлейфового осциллографа. Он ставит
бесконечные подписи на стремительно бегущей ленте. Он тоже любит детей. Все
мило и стерильно. Можно продолжать эксперименты. И пусть гибнут безвестные
люди-призраки с бескровными улыбками. Их судьба все равно предначертана. Их
поставляют с востока. Немецкие коммунисты - они тоже опасны. Гораздо лучше,
когда они барахтаются на резиновых тяжах. Они будут видеть. Они будут видеть
себя никогда не существовавшими. Этому их научит герр Тенком. Тенком и
железная палка...
На пороге показался доктор Ф. Вид у него был взъерошенный.
- Вам, кажется, плохо, Штанге? - спросил он.
- Пустяки. Здесь душно.
- Работа всегда связана с неприятными неожиданностями. Зепп неверно
рассчитал дозу "зиозина", Номер "2675" был хорошо подготовленный экземпляр.
"Незнакомец" - ну да, это он! "2675-й" погиб..." То, что произошло
потом, смутным потоком прошло через мое сознание. Мы вошли в просторное
помещение, украшенное такой же изолирующей камерой. Доктор Тенком фамильярно
похлопал меня по плечу. Доктор Ф. с гордостью показывал рабочую обстановку:
- Здесь ставятся основные эксперименты, и очень может быть, Штанге,
именно здесь мы начнем планомерно создавать новую историю прошедшего
десятилетия. Хотите присутствовать при очередной серии экспериментов?
Впрочем, я вижу, вы совсем плохи, Штанге... Идемте, идемте наверх, на свежий
воздух. Нам осталось выяснить всего-навсего небольшую деталь.
Наверху мне стало немного лучше. День выдался солнечный. Пахло травой.
Мысленно я дал себе обещание никогда ни под каким предлогом не опускаться
вниз.
Впрочем, это было уже ненужным обязательством.
Мы шли мимо клумб с цветами. Тяжело качались тюльпаны, как бы прощаясь
со мной. Фрау Тепфер стояла в окне второго этажа и тоскливо смотрела на
доктора Ф.
Он строил грандиозные планы:
- Вас ждет блестящая карьера, Штанге. Вам предстоит собрать вокруг себя
самых выдающихся историков Германии. Опыты будут продолжаться еще около
года. Я надеюсь... За этот год созданной вами группе предстоит разработать
детальный сценарий нового прошлого. Работа трудная, интересная. Настоящее
творчество. Подумайте, как заманчиво, как захватывающе творить историю точно
самое грандиознейшее из произведений искусств. Что в сравнении с этим
замыслы политиков и полководцев?! День за днем, час за часом, минута за
минутой препарировать историю. Одним росчерком пера уничтожать бастионы,
рассеивать в пыль миллионные армии, предрешать ход сражений, играть судьбами
народов...
Доктор Ф. вещал как оракул. Золотые треножники и смрадный Дым
жертвенника. Заклание истории. Роковое сцепление слов. Предсказание бедняге
Штанге, которому, как видно, еще предстояло совершить немало подвигов во
славу третьей империи.
И вдруг я увидел фонтан, где произошла моя встреча с незнакомцем. Эльфы
полоскали ноги в дождевой воде. В углублениях мраморных голов, как в чашах,
собралась ночная влага. По тонким каналам вода сочилась в пустые глазницы
каменных глаз. Прозрачные слезы стекали по их растрескавшимся щекам и падали
с тихим звоном вниз. Как странно, ведь лица-маски смеялись...
И тогда, Хейдель, тогда я сказал доктору Ф. все-все, что думал о нем. Я
не стеснялся в выражениях. Я сказал ему, что он садист и убийца. Я обвинил
его в историческом и научном авантюризме. Я сказал ему, что носить
ампутированные конечности более почетное и более "приятное" занятие, чем
издевательское препарирование истории. Он слушал меня спокойно. Мне даже
показалось, что мои слова он где-то когда-то уже слышал, но от другого
человека. Со спокойным укором смотрели его глаза. Жесты его были плавны,
ответ задумчив:
- Мне жаль, Штанге. Мне очень жаль... Но у вас и в правду сегодня
какой-то болезненный вид.
Он ушел, а я еще долго стоял у фонтана, слушая звон падающих капель.
Все было решено.
***
Вечером пошел дождь. Я вернулся к себе в комнату, включил весь свет и
начал складывать вещи. Вещей было немного, жалкий солдатский скарб. Только
одна вещь была для меня действительно дорогой. Это был круглый медальон,
зашитый в кусок цветного шелка. Я никогда не открывал его, Хейдель. Мне было
достаточно одного прикосновения. Но сейчас я почему-то решился на это.
Дрожащими руками я начал вспарывать тонкий материал. Мне мучительно
захотелось встретиться взглядом с этим лицом.
Но мне помешали. На пороге стоял Мезе. Он был изрядно выпивший и громко
насвистывал.
- Браво! Браво, Штанге! Поздравляю, вы пошли в гору. Может быть,
прокатимся по этому случаю в город?
Я быстро спрятал медальон в карман. Решение возникло сразу. Может быть,
это была последняя возможность.
- Отлично! - Мезе прищелкнул пальцами от удовольствия.
Дождь лил как из ведра. Мы выкатили автомобиль из гаража и скоро
выехали на шоссе. Мезе развлекал меня свежими анекдотами. Потом его фантазия
сконцентрировалась на фрау Дибель, которая представляла реальную угрозу
прочности его семейных уз.
- Это не просто блондинка, это фурия. Мне жаль моих мальчиков. Они
должны вырасти и прославить нашу семью. Я не могу их бросить. Фу, что за
чч-ерт! - вдруг выругался он. - Опять эти проверки.
Взвизгнули тормоза. Впереди с ручным семафором маячила фигура
автоматчика. Он наклонился к самому окну и потребовал документы. Мы
протянули зеленые армейские книжки. Вспыхнул электрический фонарь.
- Огюст Штанге? - спросил автоматчик.
- Огюст Штанге, - ответил я.
Луч света полоснул мне глаза.
- Следуйте за мной.
Я все понял:
- Спасибо, Мезе, за отлично разыгранный спектакль.
- Огюст, я ничего не знаю, я ничего не знаю...
Голос Мезе удалялся. Я плотно запахнул кожаный плащ и двинулся за
автоматчиком. Невдалеке стояла автомашина с потушенными фарами. Только
приблизившись, я увидел, что это армейская санитарная машина. Из нее
выпрыгнули санитары.
- Прошу вас, - сказал один из них с притворной любезностью.
Пока я поднимался по ступенькам, кто-то толкнул меня сапогом. Я тяжело
упал на металлический пол. Дверь с грохотом захлопнулась. В кабине зажегся
маленький синий плафон. Машина резко дернулась и свернула с центральной
автострады.
Я задыхался. Подтянулся к зарешеченному окну. В небе висели столбы
света прожекторов. Дождь стремительно бежал по лужам, пенился в грязных
потоках водосточных труб далекого города, и черные его волосы, разметавшись
в небе, закрывали звезды.
Земля удалялась. Внизу рассыпались карточные столицы. Копошились армии.
Раскалывались корабли. Взрывались зажатые в огненные кольца самолеты. Я
наклонился над бездной, пытаясь понять смысл происходящего, но дождь
бесцеремонно схватил меня за ногу и швырнул вниз...
Я полетел кувыркаясь... Пронзив облака, я упал на площадь пылающего
города. Тогда я стал ползти, беспомощно подбирая ноги и подтягивая тело на
руках. Неожиданно преградой возникают восемь костяных кресел. На них
восседают отцы историографии.
Я кричу им:
- БЕГИТЕ! Все гибнет. История теряет свой смысл.
Но фигуры неподвижны.
Первый историк (он полощет горло и сплевывает). Мы никуда не двинемся.
Прежде всего мы должны исследовать, является ли первородный грех актом
свободной воли или он есть нарушение обета, данного богу. Если мы решим эту
центральную задачу всякой истории, нам станет ясно, каково число лиц,
предназначенных к личному блаженству, и каково заранее осуждено.
Второй историк (с каменным лицом истукана). Мы никуда не двинемся.
Конец истории был предрешен. Гибель Римской империи есть конец земного мира.
Мир слишком стар, чтобы его можно было оплакивать.
Третий и четвертый историки (перебивая друг друга). История так же
смертна, как смертны города, государства, государи.
Пятый историк (вставляя в глаз монокль), Мы никуда не двинемся. История
и так слишком долго агонизировала. Германскому национальному духу присуще...
Шестой историк (перемигиваясь со своей тенью). Фи-м... Мы не поддадимся
провокации. История - это бесконечное движение. Это бесконечные цели, это...
Седьмой историк (глотая бесконечную макаронину). История всего лишь
красивая иллюзия. История никогда не существовала. История самый эффективный
вид пропаганды, который воздействует на националистические инстинкты масс.
Восьмой историк (хлопая в ладоши). В круг... в круг...
Все (хором). Мы никуда не двинемся... Мы никуда не двинемся!
Я в страхе пытаюсь бежать. Но впереди возникают гигантские фигуры,
затянутые в мундиры цвета хаки.
Они вручают мне лавровые зенки и усаживают в колесницу, расписанную
танцующими сатирами.
Я улыбаюсь и прощально машу историкам.
Колесница трогается, ее колеса отстукивают ритм.
Это древняя песня...
"О лира, священная лира..."
***
Так я оказался в психиатрической клиника доктора Хенрика. Я вижу, вы
зеваете, Хейдель. Ну да, наступает утро, и призракам пора на покой.
Прощайте, Надеюсь, мы больше никогда не встретимся.
Клиника просыпается. Солнце заглядывает в палаты, и генерал Гломберг во
главе группы больных торжественно шествует в туалетную комнату.
Ганс в шеренге. Я так и не успел с ним попрощаться.
Старшая сестра, фрау Маргарита, ведет меня в маленькую и тесную
гардеробную, где на столике аккуратно сложена свежая сорочка, на плечиках
висит костюм, сшитый по последней моде.
Парикмахер Штюмпке ловко обрабатывает мою физиономию, нежно пощелкивает
ножницами возле висков. Прыскает одеколоном. "Тетя уже дала ему чаевые", -
невольно думаю я и прикидываю, сколько он в принципе может заработать на тех
редких посетителях, которые навсегда прощаются с клиникой?.. Невыгодное у
него занятие.
Штюмпке весело щебечет. Угодливо смеется. Но я стараюсь не слушать его,
а погружаюсь в созерцание иллюстрированного журнала с полуобнаженной
натурщицей на обложке. Но что это?..
- Кто подсунул мне эту гнусную телеграмму?
- Первая почта, - щебечет Штюмпке, отжимая дымящийся компресс.
"Из Латинской Америки?" - мысленно констатирую я. Телеграмма на
красочном бланке. Кругом цветы и улыбающиеся эльфы.
"Поздравляю вторым рождением. Жажду пожать руку старого друга. Мы еще
поработаем. Преданный вам - Мезе".
Я с трудом сдержал себя... Зависть к моим соотечественникам испарилась.
Я впервые подумал о них с ненавистью. Прошло столько лет, человечество
осудило их, а они все еще думают, живут будущим. Может быть, не только Мезе,
но и "швейцарский Парацельс" успел под шумок перевести свои "шарики" через
океан? А фрау Тепфер? Нет, ее, конечно, не взяли. Старой развалине незачем
брать реванш у истории.
Я брезгливо бросил телеграмму и вытер руки о салфетку. Улыбающийся
доктор Хенрик появился в сиянии своего белоснежного халата и стал изощряться
в каких-то стандартных формулах радости по поводу моего выхода на арену
политической жизни.
Он подвел меня к распахнутому окну и широким жестом указал вниз на
мостовую. Я увидел оживленно болтающую кучку людей в строгих черных костюмах
и таких же черных рубашках. На рукавах элегантных костюмов красовались
повязки со свастикой. Отвороты пиджаков украшали ордена вермахта. В руках
они держали знамена, трубы, барабаны и венки роз.
- Позвольте, доктор, вы не скажете, какой сейчас год?
- А вы шутник, Штанге. Радуйтесь. Ветераны войны пришли отметить ваш
торжественный выход из больницы. Здесь и опекунский совет. Вот я вижу
герра...
Я понял, что обязан действовать, что минуту спустя будет поздно и
машинная логика жизни вновь запрет меня в какое-нибудь секретное логово, где
высокоинтеллектуальные варвары будут спокойно и хладнокровно извращать
историю.
И тогда, разорвав на себе сорочку, я повел себя так же непристойно, как
в первые годы моей изоляции.
Лицо Хенрика вытянулось, стало восковым. Парикмахер Штюмпке нажал
кнопку вызова санитаров. Они вломились в гардеробную и хладнокровно
спеленали меня как ребенка.
Я сопротивлялся, имитируя приступ, и не без успеха. Меня поместили в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг