читать проповедь о довоенном консерватизме. Я только хочу подчеркнуть, что
именно ваша работа сыграла решающую роль в выборе кандидатуры историка для
нашей лаборатории. Основное направление наших исследований - социальная
психология.
Важность исследований в этой области сейчас не требует доказательств.
Перед нами стоит задача создать тип личности, достойной той роли, которую
она возьмет на себя в истории Европы и человечества. Главная проблема -
освобождение германского духа от чуждых ему элементов; разрушение плотин,
преграждающих поток чистой воли к власти. Прежние потуги неарийской
социопсихологии с ее болезненной верой в разум оказались бесплодными. Только
в глубинах души мы можем обнаружить силы, способные установить истинный
порядок жизни, найти материал, пригодный для строительства третьего райха.
Сейчас я хочу подчеркнуть, что в данный момент нас особенно интересует
стадия формирования исторического сознания, точнее исторического расового
сознания. Ваша работа, Штанге, очень помогла нам в этом. Вы довольно удачно
избежали штампов классической филологии. Истории о рыцарях и замках
воспринимаются с необычайной живостью. Происходит в известной форме
погружение в прошлое, причем не бездумное, а сознательное... Миф, мистика и
философия искусно сплетаются в глубочайшую мысль: война - вот истинная тайна
всей немецкой истории. Вы понимаете?.. Но есть одно "но". - Ф. захлопнул
книгу. - Историй для наших исследований мало, нам бы хотелось расширить
географию. Надеюсь, это выполнимо?
В ответ я попытался расчувствоваться и выразил готовность продолжить
свою научную работу. Ф. не уловил фальши.
- У нас превосходные условия для творческой работы. Тишина. Цветник.
Взгляните, из окна очень хорошо видны цветы. Великолепный набор семян и
луковиц. Мне прислали их из Италии.
Цветы были голубыми, нежно-розовыми, лиловыми, дружно отливали тяжелым
пурпуром и горячей желтизной. Но я брезгливо отвернулся. Это был грим -
толстый слой жирных красок, пудры и клея, которыми война пыталась скрыть
свое ржавое тело.
- У вас нездоровый вид, Штанге. - Ф. предупредительно предложил рюмку
коньяку. - Советую обратиться к невропатологу Блоссу.
- Пустяки, я немного устал.
- В таком случае небольшое развлечение вам не повредит. Давайте
осмотрим отдел экспериментальной историографии.
Мы заскользили по окаменевшему паркету, мимо тихих лабораторий, где
подобно гомункулюсу создавался интеллект сверхчеловека.
Сопровождавший нас комендант долго возился со спецключами Мы оказались
в светлой, прямоугольной комнате, обставленной удобно и практично: широкий
стол, вращающееся кресло, подвижные стеллажи для книг, большой сейф системы
"Феникс", в котором мне вменялось в обязанность хранить рукописи и
первоисточники. История в гарантированном от пожара и взломов стальном
шкафу. Покрутившись в кресле, я стал изощряться в комплиментах, и Ф., приняв
их как должное, ушел, сказав на прощание:
- Привыкайте...
В кабинете остались я и комендант. Он равнодушно перебирал ключи, пока
я не сказал ему: "Закройте". Он вновь стал возиться с ключами. Я вернулся к
себе и впервые за все время попытался воспользоваться услугами логики, но у
меня ничего не получилось. Вся лаборатория с ее идиллической тишиной,
цветами, равнодушно жующими сотрудниками была как бы олицетворением
бессмыслицы. Я вижу, Хейдель, вы морщитесь. Это даже не гнев, а
брезгливость. Вам непонятны мои попытки восстановить равновесие между
видимостью и смыслом. Но я оставался еще живым человеком, и меня не
устраивала видимость смысла, которая с трудом прогляды вала в объяснениях
доктора Ф.
Провалявшись до вечера, я позвонил Мезе, шесть-два-шесть
Он наверняка искал компаньона, и мой звонок был воспринят с радостным
покашливанием.
В комнате Хайнца стоял казарменный порядок, поддерживаемый заботами
фрау Тепфер.
- У вас вид утопленника, - трескуче посмеивался Мезе, - неужели доктор
Ф. не настроил вас творчески.
Я пожал плечами:
- Просто я, как специалист, поставлен в глупейшее положение Работать
неизвестно над чем и для чего...
Мезе по-рыбьи пристально смотрел на меня серыми глазами.
- А к чему знать? - спросил он неожиданно. - Какая вам к черту разница?
Работайте, копошитесь, суетитесь... Одним словом, создавайте видимость
творческого рвения. Я думаю, на передовой не легче.
Слова Мезе застали меня врасплох. Во-первых, они противоречили его
прежним радужным рассуждениям об "интенсивной работе, которую нам дала
война". Во-вторых, мне казалось, что в скверном положении нахожусь один я,
но вот Мезе...
- Я физиолог, - повторил он несколько раз, как бы взвешивая слово. - Я
физиолог, а не поденщик. Я отлично разбираюсь в том, что такое чистый
эксперимент, а что такое шарлатанство. Моя карьера началась еще в то время,
когда не было разделения на арийскую и неарийскую науку. Однако меня купили,
купили и потребовали, чтобы я, Хайнц Мезе, занялся селекцией.
- И вы пошли на это?
- ?
Мезе уставился на меня чужими глазами, потом спросил:
- Вы знаете, чем занимается наша лаборатория?
- Знаю. Проблемы социальной психологии.
Мезе трескуче рассмеялся, теребя жидкие волосы.
- Ну разумеется, психология... творческие инстинкты расы... ха-ха...
бессознательная воля, сильный экземпляр, циркулярные реакции... Слова,
мыльные пузыри, шлепанье губ... - Смех оборвался. - Тогда знайте - мы
получаем экспериментальный материал из концлагеря. Через мои руки они прошли
тысячами: изможденные скелеты, а не люди. Я исследую их, отбираю экземпляры
с наиболее расшатанной психикой и передаю доктору Ф. Что происходит с ними
потом, одному богу известно. Если мне не изменяет память, за последний месяц
я отобрал около двадцати заключенных. Суммируйте за год. Поток материала
постоянный, и меня еще никто не ограничивал. Но ведь это не кролики?..
Знаете, Штанге, иногда я вижу, как они барахтаются в этой паутине, и думаю,
а что, если бы меня... понимаете?
Мезе сказал много и ничего. Я начал вытягивать из него подробности, но
он мрачнел, ограничивался намеками и в завершение предложил мне выпить.
Искусство существования заключается в умении заметать следы личной
жизни. Мне это удавалось, хотя и с меньшим успехом, чем вам, Хейдель. Не
подумайте, что я завидую, метр. Просто вам досталась более практичная маска
гуманиста. А для меня начиналось самое страшное, Хейдель. Качели разума и
безумия пришли в движение. Равнодушие? Нет, Огюст Штанге не мог оставаться в
шеренге с гордо выпяченной грудью. Огюст Штанге не завоеватель. У Огюста
Штанге завелся червячок. Огюст Штанге падалица с роскошного древа науки. Он
подписал договор с дьяволом, но надеялся под финал надуть его.
***
Я никогда не забуду те времена, Хейдель.
Каждое утро я спускался в свой кабинет, открывал белый сейф системы
"Феникс", раскладывал на столе нетронутые стопки писчей бумаги, фолианты в
побуревших свиных переплетах, зажигал сигару и, развалившись в кресле,
пускал к лепному потолку вибрирующие кольца дыма. От меня требовали
видимости "творческого горения", отлично, я ее и создавал. На потолке
каменели танцующие вакханки. Я принимал участие в их неподвижном безумии,
ровным счетом ничего не делая. Когда в моей голове начинали копошиться
какие-нибудь мысли, я открывал книгу, рассматривал гравюры, экслибрисы,
пометки на засаленных полях. Тут были уникальные издания, которые могли бы
привести в трепет любого библиографа: Плиний*, Тацит**, Сенека***. Как
специалист, я в полной мере мог оценить возможности доктора Ф., широкий
размах всех его начинаний Он подсунул мне редкости не без расчета не то, что
я сполна отплачу ему за возможность работать с такими источниками. Он как бы
говорил: "Я сделал невозможное, остальное за вами". У доктора Ф. были не
только связи, ему фатально везло Список светониевых "Цезарей"**** XIII века
с несколько наивными миниатюрами ему удалось достать в берлинской
антикварной лавке Я это сразу заметил по красноватому штампу с инициалами
торговца и адресом: "X.В. Кайзерштрассе, 80/5".
______________
* Плиний Старший (23-79) - римский ученый, историк, писатель.
** Тацит Корнелий (ок. 58-ок. 117) - римский историк.
*** Сенека Луций Анней (4 до н.э.-65) - философ-стоик, ученый, писатель,
воспитатель и советник императора Нерона.
**** "О жизни двенадцати цезарей" - популярный свод биографий,
написанный римским историком Светонием Гаем Транквиллом (ок. 75-ок. 140).
Вы, Хейдель, наверняка заглядывали в такого рода лавчонки, но
сознайтесь, попало вам в руки что-нибудь похожее на такой список? Сейчас
это, правда, вас не интересует. Вы изучаете книгу вечности и давно
примирились с догматиками, эмпириками. А я, черт возьми, очень
заинтересовался лавчонкой букиниста. Это было единственное, чего достиг
доктор Ф. своими фолиантами. Я воспользовался первой же возможностью
порыться на ее полках. Это произошло после того, как Мезе предложил мне
провести воскресный день в кругу его семьи.
До этого случая я не выезжал в город. Берлин в общем-то мало знаком
мне, не то что Зальцбург. Мезе соблазнил меня заливным и печеным сыром. Я
вспомнил об антикваре и согласился. Всю неделю до воскресенья я обкуривал
своих вакханок и даже испачкал четверть листа - нарисовал дюжину обезьянок.
В воскресенье фрау Тепфер принесла мне крахмальную сорочку, Вскоре
явился Мезе, весь затянутый и надушенный. Пока я одевался, он развлекал меня
каким-то маршем и новостями:
- Трам-тара-рам... На восточном фронте успешно развиваются
наступательные операции. Взята Винница и шестнадцать населенных пунктов.
Па-пам... Потоплено семь английских транспортов. Бам-бам... В парижской
опере идет "Волшебная флейта"...
Потом мы спустились, сели в его приземистый автомобиль, въехали в тень
сторожевой будки и после проверки пропусков приветственно помахали
охраннику.
Я опустил стекло и, жмурясь от удовольствия, глотнул упругую струю
воздуха. Мезе философствовал:
- Эта война решительно обнажила в нас лучшие свойства. Хайнц Мезе -
нежный супруг и любящий отец. Ха-ха! Каждую неделю я разыгрываю одну и ту же
кукольную комедию. Дети смотрят на мой мундир с восхищением. "Наш папочка
солдат". Анна-роза как-то спросила меня: "А ты много убил человекрв?" Я
решил отшлепать ее, а потом подумал: "Стоит ли разрушать семейный мир?" Дети
растут, у них появляются свои взгляды на жизнь. Карл и Гец могут кое в чем
поучить даже меня. Они изобретают универсальное средство от чесотки, которое
должно спасти Европу. Детские игры изменили масштаб...
Потом мы въехали в город. Сонные улицы. Когда-то я бродил по ним в
ожидании своей участи. Теперь ехал как свой человек, и витрины меня уже не
развлекали. Мезе долго кружил в поисках лавчонки. Наконец мы нашли ее.
Маленький человек в коричневых гольфах и сверкающих сапогах,
напыжившись, поднимал металлическую штору. Засиженные птицами кариатиды,
изображавшие египетских танцовщиц в тростниковых юбочках, уныло смотрели на
торговца. Штора все же подалась. Позеленевшее от времени витринное стекло
заманчиво осветило выцветшие гравюры, оправленные серебром хрустальные
флакончики. Под перекрестием турецких ятаганов вздымал сломанный хобот
сандаловый слон. При виде этой роскошной безвкусицы у меня упало настроение.
Когда мы вошли в лавку, я спросил:
- Если не ошибаюсь, герр X.В.?
- Совершенно верно. Хельмут Вольке, специалист по нумизматике,
энтографии, библиографии и реставратор. Чем могу быть полезным? - спросил
антиквар, поворачивая утиный нос то к Мезе, то ко мне, точно пытался по
запаху определить наши финансовые возможности.
В двух словах я объяснил ему, что мне требуется. Лицо антиквара
обмякло, стало приторно любезным. Он торжественно повернул свой нос к
шкафам, стал с нарочитой медлительностью выдвигать какие-то ящики, они при
этом жалобно скрипели, пугая зазевавшихся тараканов. Действия торговца были
особенно эффектны в завершающей стадии представления. Он сдувал пыль с
фолиантов и, раскладывая их на прилавке, давал самые фантастические
комментарии к каждому изданию. Его речь могла бы послужить своего рода
эталоном ораторской речи. На Мезе она произвела такое впечатление, что он
оторвался от созерцания пышногрудой баронессы и, пощупав увесистые тома,
начал листать дешевое издание цицероновских речей.
- Какая роскошная мысль, - воскликнул Мезе. - "По своему смыслу
настоящая война такова, что вы должны проникнуться сильнейшим желанием
довести ее до конца. Ее предмет - завещанная вам предками слава"...
- Цицерон*, узнаю, - в тон подхватывал герр Вольке, - редчайшее издание
тысяча восемьсот...
______________
* Цицерон Марк Туллий (106-43 до н. э.) - римский политический деятель,
оратор и писатель.
- Вы меня не поняли, герр Вольке, - довольно резко остановил я излияния
букиниста. - Еще сегодня утром я держал в руках действительно приличный
список Светония, и мне казалось, что антиквариат на Кайзерштрассе...
Эффект был совершенно неожиданным. Герр Вольке вытянулся. С лица его
облетела розовая пыльца самодовольства, а усики беспомощно затрепетали, как
крылья ночной бабочки. Он живо рассовал книги по ящикам и, проскрипев
сапогами, провел нас в отдельную комнатку позади прилавка. Здесь стоял
большой застекленный шкаф, где я сразу приметил несколько любопытных
изданий: "История Флоренции" Макиавелли* и "Десять книг прусской истории"
Ранке**.
______________
* Макиавелли Никколо (1469-1527) - итальянский политический мыслитель.
** Ранке Леопольд фон (1795-1886) - немецкий консервативный историк.
Герр Вольке принадлежал к редкому типу дельца. Он был возвышенным
шарлатаном.
- Я вовсе не хотел ввести вас в заблуждение, - оправдывался он. - Но в
настоящий момент так мало истинных знатоков, которые по одному виду способны
оценить издание с точностью до трех марок. К тому же некоторые мои
недоброжелатели распускают ложные слухи о том, что я, герр Вольке, член
национал-социалистической партии с тридцать четвертого года, торгую
запрещенной литературой, преданной символическому сожжению перед рейхстагом.
Если бы не заступничество доктора Ф., то от моей лавки остались бы лишь
египетские танцовщицы...
- Вы знаете доктора Ф.? - спросил я Вольке.
- И даже очень давно, - охотно подтвердил антиквар, - в двадцатые годы
доктор Ф. несколько раз гастролировал у нас в Берлине с уникальными
психологическими экспериментами: чтение мыслей, массовый гипноз, видение
сквозь непрозрачные экраны нечувствительность к болевым ощущениям,
отгадывание прошло го. Великий артист! Редкий талант! Газеты называли его не
иначе как "швейцарский Парацельс"*. У меня сохранились афиши, программки,
взгляните на них.
______________
* Парацельс (Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм) (1493-1541) -
средневековый врач и естествоиспытатель.
Герр Вольке с крысиным проворством забрался в нижние отделения шкафа,
извлек оттуда пухлую папку, перевязанную шпагатом, и, развязав узелок, стал
разворачивать шуршащие афиши. Это было представление в стиле средневековых
"Волшебных картин". Выцветшие буквы все еще продолжали восторженно вопить:
"ЕДИНСТВЕННОЕ... НЕПОВТОРИМОЕ... СЕНСАЦИОННОЕ..." Доктор Ф. повсюду
фигурировал в индийской чалме и элегантном фраке. Черные глаза смотрели
пронзительно на блондинку астенического типа, застывшую в эффектной позе.
Подняв край афиши, Мезе сказал:
- Сомнамбула недурна... Вы не находите. Штанге?
Вольке продолжал комментировать:
- Я познакомился с доктором Ф. во время его гастрольной поездки.
Преподнес ему редкое издание "Сивиллиных книг"*. С того времени он постоянно
пополнял мою коллекцию своими афишами, а вот сейчас, когда его талант
по-настоящему оценен, я... одну минуту...
______________
* Сивиллы - легендарные прорицательницы, упоминаемые античными авторами.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг