- Вот и все! И больше ничего уж не будет, - горевала она, обхватив голову
руками, и частенько поплакивала по вечерам. Ксюн забросила книжки, рисование,
веселые игры с подружками на дачном перекрестке и всячески устранялась от
бесед с проницательной бабушкой за полуденным чаем.
Ксюн жила и будто не жила... Она будто спала, будто дремала теперь, а все
настоящее и живое унесла с собой Ночь Полнолуния, завернув в свой бездонный,
мерцающий звездами полог...
Глава II
Кукой крался вдоль забора. Он облазил дачный поселок вдоль и поперек, страшно
утомился и неустанно ворчал. Кукоя, конечно, можно было понять: его -
известного лесного лентяя и бездельника - ни с того ни с сего заставили
отыскать какую-то девчонку со странным именем КСЮН на одной из многочисленных
дач, теснившихся у самой опушки леса.
Кукой разительно отличался от всех известных нам лесных обитателей. Он
семенил по лесу на четырех коротких лапках, часто моргая и беспричинно
улыбаясь. Толстый, круглый шарик, дымчатый и пушистый, точно верба, он без
конца обнюхивал воздух чутким носом, похлопывая по щекам обвисшими ушками,
попискивая и подпрыгивая... Кукой славился длиннющим языком в прямом и
переносном смысле. Доморощенный философ, он беспрерывно болтал (частенько и
сам с собой), растолковывая окружающим бессмысленность любого дела. Причем
Кукой уверял всех и вся в бесполезности земной жизни так бурно и горячо, что,
бывало, захлебывался потоком собственных слов и внезапно цепенел в столбняке.
Столбняк заставал Кукоя в самых разнообразных позах, а сколько могло
продлиться оцепенение - никто не знал... Он замирал на полуслове, открыв рот,
будто стукнувшись лбом обо что-то невидимое, или падал на спину, растопырив
лапки и глядя в небо!
Бывало, Кукой обегал весь лес своей семенящей прискочкой, заглядывал то к
одному, то к другому и болтал без умолку, а потом днями и ночами валялся в
разнотравье своей любимой полянки, размышляя о тщете всего сущего и подставив
кругленькое брюшко свету Солнца и звезд!
Словом, Кукой был ни что иное, как сумбур, болтовня и непостоянство! И вот
ему-то поручили такое важное и необычное задание: выбраться из леса на
человеческую территорию и разыскать среди людей девочку с таким странным
именем: Ксюн... Кукой было возмутился и пробовал протестовать, но ему не дали
и слова молвить, приказав выполнить поручение незамедлительно. (Кто и зачем
так распорядился - об этом мы узнаем чуть позже...)
И вот уже третий день Кукой, шарахаясь от малейшего шороха, прочесывал
участки. Дачи буквально кишели кошками и собаками, которые, - он был уверен,
- только и мечтали отведать его на десерт! Анечки, Маши, Лизаветы и Дашеньки
стайками резвились у каждой калитки. Девочки по имени Ксюн среди них не
было...
Близился полдень. Разомлевший от загара день истаивал в знойном мареве, будто
сливочное мороженое. Кукой, запыхавшийся и весь мокрый, прилег в тени чьей-то
увитой вьюнком беседки и попробовал вылакать воду, скопившуюся после
утреннего полива в чашечке склоненного мака.
- Ксюн, к столу! Ты что, не слышишь?! - разорвал тишину задремавшего сада
чей-то голос. Кукой подскочил как ужаленный и весь обратился в слух.
Елена Петровна водрузила в центре стола на открытой веранде большущий
белоснежный заварной чайник: предстоял ежедневный, несмотря на жару или
холод, ритуал полуденного чая. Церемонии этой сопутствовали: самовар, ажурная
белая шаль, которая каждый раз, когда бабушка разливала чай, соскальзывала с
ее плеча, торжественная тишина за столом и плеск фонтанчика, стекавшего в
маленький, утонувший в цветах водоем.
Ксюн нехотя покинула свою комнатку и вышла на веранду, где бабушка дожидалась
ее, нетерпеливо постукивая ногтем по крышке сахарницы. Ксюн подвинула к себе
звякнувшую о блюдце тонкую дымящуюся чашечку... и тут что-то произошло.
Девочка ощутила на себе чей-то взгляд. Инстинктивно, словно по велению
внутреннего голоса, она взглянула на небо. Там, среди голубой безмятежной
ясности полдня внезапно вспыхнула небывалым блеском Зеленая Звезда. Блеснула
и погасла. Ксюн, которая, казалось, выучила наизусть все звездочки над их
маленьким домом, никогда, - да еще среди бела дня, - ее здесь раньше не
видела...
"Они помнят обо мне... Они посылают мне знак! Здесь кто-то есть. ОТТУДА!" -
подумала Ксюн, еще не понимая толком, что значит это "оттуда", но
предчувствуя ясно приближение новых событий ее тайной, внеобыденной жизни...
Внезапно плотно сжатые бутоны на кусте жасмина, прильнувшего к перилам
веранды, распустились. Они раскрылись все разом, белоснежные и праздничные,
словно спешили сообщить своей юной хозяйке что-то очень радостное и важное.
Ксюн кивнула цветам, быстренько прихлебнула чай и сделала вид, что обожглась.
Поперхнувшись, она крикнула: "Я сейчас!" - и сбежала по крылечку в сад.
Ксюн притаилась среди персидской сирени, взволнованная и готовая ко всяким
неожиданностям, когда из-за беседки выглянуло какое-то круглое, серенькое,
суетливое существо. Подскакивая и быстро-быстро перебирая короткими лапками,
этот странный круглик пискнул: "Ты Ксюн?" - и, не дождавшись ответа, схватил
ее за руку и затащил в тенистую беседку.
- Ты Ксюн, конечно, иначе и быть не может! Ужас, как похожа на свое имя -
глупее не придумаешь! Подумать только, из-за тебя я рыскал по этим проклятым
дачам целых три дня, и что из того, что я тебя нашел? - Кукой, лишенный все
это время возможности поболтать, трещал без умолку. - Да, что из того? Разве
мир перевернулся? Нисколечко... Солнышко как светило, так и светит, снег не
выпал, дождь не начался, Большой Лес как стоял, так и стоит, а пустыня Сахара
в Африке наверное вся иссохла, бедняжка! И ни одна-то реченька по ней не
прожурчит... Да! Совсем забыл! - Кукой протянул опешившей девчонке сложенный
вчетверо листок бумаги. - Совсем забегался, а как это мешает думать о
вечном!.. Ну так вот: послание велела тебе передать...
Тут Кукой будто поперхнулся и, брякнувшись на бок, затих, поджав лапки и
высунув розовый язык.
Ксюн охнула, она испугалась, что нового ее знакомого хватил удар, наклонилась
над ним и попыталась было перевернуть на спинку; но существо пропищало: "Не
трогай! Не нюхай меня! Не видишь разве - столбняк, пройдет..." - и, блаженно
улыбаясь, закатило глаза.
Поняв, что ничего страшного с ним не случилось, Ксюн развернула послание.
"Беда, Ксюн, беда! Скучун заболел книжной болезнью. Он уже почти не узнает
меня и может заживо похоронить себя в книгохранилище подземелья. Ты одна
можешь спасти его. Придумай что-нибудь поскорее. Жду тебя в Нижнем городе.
Старый Урч."
"Скучун в опасности! Ой, миленький! - Ксюн рванулась было из беседки, но
одумалась. - Стой-ка, дорогая моя, не спеши, - сказала она самой себе
вполголоса. - Надо все хорошенько продумать. Так... Во-первых, этот
столбнячный чудак... И еще бабушка. - Она топнула ногой с досады. - Как
все-таки противно, что детям нельзя сразу делать то, что хочется, а надо
обязательно спрашивать разрешения!..."
Сидя на лавочке, Ксюн попробовала сосредоточиться и обдумать план действий,
хотя сидение это давалось ей нелегко. Она ерзала, шмыгала носом, ковыряла
подошвой землю, мусолила цветки вьюнка и вообще совершала массу ненужных
действий. Было ясно, что рассуждать спокойно она не привыкла...
Наконец, облегченно вздохнув, Ксюн вскочила с лавки. План был готов, и она
тут же принялась его осуществлять. Ксюн притащила в беседку свою дорожную
сумку и осторожно уложила туда затихшего Кукоя, предварительно обернув его
полотенцем. Благо, он был не больше ежа... Потом, изобразив нечеловеческие
страдания, растерев докрасна глаза, хныча и держась за живот, явилась перед
бабушкой и сообщила ей следующее: якобы она, Ксюн, еще перед завтраком
открыла банку прошлогодних соленых грибов, съела их все до единого и теперь
ее тошнит, живот болит невыносимо, а все тело холодеет...
- Бабушка, миленькая, поедем скорее в Москву, к папе с мамой, а то я умру и
больше их не увижу!..
Елена Петровна побелела и с тихим стоном опустилась на стул. Но тут же взяла
себя в руки, велела Ксюну лежать и пить воду и побежала в сторожку вызывать
"скорую помощь".
Машина пришла очень быстро, и Ксюн, вцепившись в свою сумку, рыдала теперь
всерьез - она боялась врачей и уколов!
Ксюна, бабушку Елену и Кукоя, спрятанного на дне сумки, доставили в
загородную районную больницу. Медсестра со "скорой" вместе с бабушкой
принялись бегать по отделению в поисках врача с мудреным названием
"гастроэнтеролог", а Ксюн сжалась в комочек в уголке холла. Тут очнулся Кукой
и заверещал от страха в тесной, противной сумке. Ему удалось расстегнуть
молнию изнутри, и наружу высунулась всклокоченная, испуганно моргавшая
мордочка с мокрым дрожащим носом. Ксюн тут же запихала его обратно, приказав
затихнуть и больше не возникать до ее особого распоряжения.
Вскоре нашелся врач, "пострадавшей" сделали промывание желудка, напичкали
лекарствами и строго объявили, что домой не отпустят. Но тут Ксюн накрепко
вцепилась в бабушкин подол, а плач ее преобразился в такой дикий вой, что
врачи заопасались, не повредит ли ей нервное потрясение больше, чем больной
желудок... Они отпустили ее с Богом, велели ничего не есть и лежать смирно, а
завтра вызвать доктора из поликлиники.
Был уже поздний вечер, когда измученная Ксюн, с теперь уже по-настоящему
болящим животом, да еще и горлом впридачу, была доставлена домой, на
городскую квартиру. А когда встревоженные взрослые, пожелав ей спокойной ночи
и плотно прикрыв дверь, удалились на цыпочках, Ксюн торжествующе взвизгнула,
- цель наконец-то была достигнута! Буквально в нескольких метрах от ее дома,
под старым кустом сирени находился подземный ход, ведущий в Нижний город.
Именно здесь, в палисаднике, Скучун впервые выбрался на землю - и Ксюн тогда
хорошо запомнила это место...
Кукой, насупившись, восседал на столе, посреди книжек и альбомов для
рисования, и требовал, чтобы его немедленно вернули в лес и прекратили раз и
навсегда всякие попытки лишить свободы, перетаскивая в вонючей сумке с места
на место! Ксюн в двух словах рассказала ему о Скучуне, о содержании записки и
хотела было выяснить, как она попала к Кукою, но решив, что сейчас не до
того, махнула рукой...
- К утру я должна вернуться, не то будет страшный переполох! А ты сиди тут
тише воды, ниже травы и жди меня. И не очень-то возмущайся - лес твой никуда
не убежит... Ну все. Я скоро.
И, погладив Кукоя по взъерошенной серой шерстке, Ксюн выбралась из комнаты
через окно.
Глава III
Конечно, все это было неспроста: и книжная болезнь Скучуна, и неясные
предчувствия Ксюна там, на даче, и послание, доставленное Кукоем... О наших
героях не позабыли те высшие существа, которые ни в чем не знают пределов...
И когда Ксюн приняла за тайное знамение странную Зеленую Звезду, явившуюся
среди бела дня на ясном солнечном небе, - она не ошиблась. То был знак,
посланный ей с небес Душой Радости, которая с недавних пор могла принимать
любые обличья. Она-то и явилась Ксюну в образе Зеленой Звезды. А незадолго до
того, как произошли все эти события, случилось вот что...
В самом начале лета, когда москвичи изнемогали от редкой жары, а в городе
внезапно появились змеи, Душа Радости, которая пребывала тогда далеко-далеко
от Земли, почувствовала, что здесь вот-вот может произойти нечто ужасное...
Теперь, когда она перестала быть только книгой и проникала свободно в иные
миры безграничной Вселенной, Душа Радости обладала тем внутренним зрением,
которое позволяло ей видеть опасность, незримую для обыкновенных существ, и
даже предвидеть ее. Такая пришедшая к ней сверхчувствительность поначалу
слегка утомляла "Радость мира", но потом она к ней привыкла и смогла с ее
помощью предотвратить не одну беду в самых разных и отдаленных мирах. Но
особо внимательно Душа Радости следила за возлюбленной своею Москвой, зная,
что именно там затаилась до срока надежда Земли - Личинка...
Лишь только Душа Книги интуитивно почувствовала какую-то скрытую угрозу
Москве, она сосредоточилась и увидела место, где было неладно: Вещий Лес,
охраняющий город.
"Да, беда явно грозит Вещему Лесу, а значит, и Москве, и Личинке. Они ведь
связаны между собой незримо и крепко, - подумала "Радость мира". - Пока мне
не ясен тайный смысл этой опасности, но он есть, я чувствую это! Тут не
обошлось без Совета Четырех, они замыслили какое-то чудовищное злодейство..."
Душа Радости решила получше разузнать обо всем этом, поднявшись в высшие
сферы Космоса, а пока нужно было действовать наугад, чтобы предотвратить ту
неведомую, но ужасную катастрофу, которая в любую минуту могла стать
реальностью.
Ненароком вспомнив о Скучуне и его подруге - маленькой москвичке, которых так
заботливо опекала майская Ночь Полнолуния, - Душа Радости решила продолжить
их участие в судьбе Личинки.
"Однажды они уже спасли ее, - размышляла она, - пусть попробуют еще раз. Путь
к Красоте не прост - он открыт лишь немногим избранным. А Ксюн и Скучун
вступили на этот путь и уже отмечены своей причастностью к судьбе Личинки..."
И "Радость мира" сделала так, что Скучун оказался в подземном книгохранилище,
и многое, недоступное для других, открылось ему. Скучун, как сосуд, был полон
древним знанием; однако Душа Радости понимала, что внезапно, без подготовки,
знание это может и погубить его... Так и случилось. И теперь наш зеленый
пушистый герой напоминал альпиниста, покорившего неприступную вершину с ходу,
без предварительных тренировок, и заболевшего горной болезнью... Он и впрямь
заболел, только болезнью книжной, но об этом речь пойдет впереди...
Хорошо понимая, что, запустив однажды в ход часовой механизм чьей-то судьбы,
его нельзя остановить или вернуть назад, "Радость мира" надеялась теперь
только на самого Скучуна, на его интуицию и силу воли.
"Он сам должен излечиться от книжной болезни, слишком многое зависит от
этого, - полагала она. - Судьба Скучуна скрестилась с судьбою Москвы и
Личинки. Ах, какой это сложный узел! Но все же я верю - испытание ему по
плечу..."
Душа Радости переживала за Скучуна и пыталась уверить саму себя, что все
будет хорошо... Превратившись в Зеленую Звезду, она подала знак Ксюну и с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг