- Нет-нет, этого не может быть... Неправда! Я не хочу... - лепетала Ксюн,
давясь и захлебываясь слезами. - Урч, что с тобой, почему ты окаменел?..
Пожалуйста, ну пожалуйста, Урченька, оживай!
Наконец, колени ее подкосились, и Ксюн медленно сползла на траву, к подножию
статуи. Она приникла к окаменевшим ботинкам застывшего Урча и тихонько
вздрагивала всем телом. А перед нею как ни в чем не бывало стояла, кутаясь в
шаль, невозмутимая бабушка Елена! Рядом с ожившей мыслью о бабушке через
мгновенье возник Старый Урч. Он был совсем как живой, напевал что-то себе в
усы, щурясь от удовольствия, а баба Лена смеялась и поправляла гребень в
прическе... Такими мечтала сейчас их увидеть смятенная Ксюн, она стремилась к
ним всей душой, к ним - спокойным и мудрым! А магический Вещий Лес играючи
воплощал мысли тех, кому удавалось сюда проникнуть...
- Ксюн, Ксюшечка, милая моя, пойдем, сейчас мы Урчу ничем не поможем... Дух
Леса ждет нас, поможем ему, и он оживит нашего бедного Урча...
Но Ксюн, казалось, ничего уже не видела и не слышала. Она все обнимала
подножие каменной статуи и твердила, вся красная от слез:
- Никуда я больше не пойду, не зови меня и не трогай, я домой хочу, в Москву,
и чтобы бабушка чай заваривала на кухне, а Старый Урч чтобы рядом сидел,
тепленький и живой...
- Ксюн, голубушка ты моя, я очень тебя прошу, послушай меня и возьми себя в
руки! Совсем ведь немножко осталось, мы почти у цели, я знаю. Спасая Лес, мы
спасем и Москву, подумай, твою дорогую Москву! И ее, и Личинку - саму
Красоту, разве ты больше не хочешь этого, разве это не самое лучшее, что
можно сделать на свете?! Ты ведь уже поняла, что дорога наша сюда - это поиск
собственного предназначения... Найди себя, Ксюн, найди свою Красоту!
Скучун говорил и говорил, сумбурно, взволнованно, пытаясь убедить Ксюна
продолжать путь. Он просил ее, даже требовал забыть обо всем земном и
привычном, как будто его никогда и не было. Теребя и встряхивая ксюшкины
руки, безвольно опущенные вдоль тела, Скучун почти кричал ей в лицо:
- Ксюшенька, Ксюн, ты точь-в-точь как тот юноша - вспомни легенду о
первоцвете! Ведь он не достиг небес потому, что не смог позабыть о родных, о
доме... Вот и ты такая же... Ксюн! Моя хорошая, миленькая, забудь обо всем,
забудь о бабушке - вон она, так и витает рядом, так и тянет к себе все твои
помыслы... Освободись от этого, ну хоть на время, Ксюн! Забудь, забудь обо
всем знакомом, и тогда мы с тобой окажемся там, в ином, высшем мире...
Слышишь? Ксюн, ну Ксюн же!..
Но она только рыдала в ответ: "Как же я брошу бабушку? Я хочу к ней, мне не
надо" иного мира!" - и цеплялась, дрожа, за венок. Грязный, растребушившийся,
некрасивый, он теперь никак не похож был на тот горделивый венец, которым
бабушка одарила ее перед тем, как расстаться.
Ксюн сняла с головы венок, прижала к сердцу увядшие цветы и поникла, будто
погасла... Заплетающимся языком, словно в забытьи, она прошептала: "Ох,
Скучун, не хочу... Ничего не хочу, устала! И не надо мне больше ни Красоты,
ни какого-то там предназначенья... Я тут побуду с бабушкой. Она здесь, со
мной, она не бросит меня одну. Ты иди, Скучуша, иди, а за меня не волнуйся.
Нас же трое, разве не видишь?"
И действительно, воплощенные мысли Ксюна - ее бабушка и Старый Урч - присели
на землю рядышком и, склонившись над нею, успокаивали как маленькую,
приговаривая и гладя ее ладошки... Тогда наш Скучун поцеловал Ксению в
растрепанную макушку и, скрепя сердце, побрел вперед. Он все время думал о
ней, и сотканный магическим Лесом образ Ксюна маячил перед ним всю дорогу.
"Это мысли о доме, о привычном уюте, о родных и близких не отпускают ее... -
размышлял про себя Скучун, бредущий в тумане. - Чуть-чуть не хватило у ней
силенок, чтобы преодолеть эту тягу и оторваться душою от каждодневного и
такого привычного мира... Наверное, я был не прав, когда заставлял Ксюна
преодолеть себя, быть может, ей это вовсе не нужно? Так кто же все-таки
прав?.."
"И ты и она!" - услышал он будто в самом себе.
- Но как же так, разве бывает разная правда? - Скучун уже понял, что сам
магический Лес отвечает ему.
"Правда и Красота одна, но каждый может вместить только часть ее блеска, что
открывается по силам души его..."
И как Скучун ни вопрошал больше мерцающее, дышащее пространство, он ничего
уже не услышал.
"Ах, Ксюн, моя маленькая, отдыхай, совсем ведь тебя замучил! - Продолжал он
идти вперед, разговаривая мысленно со своею подругой. - Как же таинственна
жизнь, как трудно понять ее, и мы не смеем, не смеем... Но так хочется,
ужасно хочется проникнуть в тайну! Ты знаешь, я решил - я буду разгадывать
эту загадку, идти и идти к ней и ждать, когда откроется высшая, долгожданная
Красота! А теперь мне надо найти Дух Леса. Я только отыщу его, Ксюшечка, и
сразу вернусь за тобой. Да, - догадался Скучун, бредущий в играющем с ним
тумане, - у каждого из нас - свой взлет! Выходит, иной, сокровенный мир пока
закрыт для тебя, моя Ксюн, а может быть, никогда не откроется вовсе... Нет,
нет, я верю, что ты сумеешь войти в него, пускай не теперь, пусть позже... А
я постараюсь всегда быть рядом.
А сам-то, - засомневался вдруг наш герой, тонувший в мерцающей искрами дымке,
- уж будто достиг всех высот... Может, я и сам не дойду, может, я вообще иду
не туда? Кто знает... Нет, наверное все же туда, иначе мне был бы какой-то
знак!"
Скучун, погруженный в себя, шел все дальше и дальше, чутко прислушиваясь к
своим ощущениям в надежде не пропустить тайный знак, означающий, что цель
близка. Он не заметил свистящих змей, которые выстреливали раздвоенные
язычки, подобравшись к нему уже совсем близко. То были воплощенные помыслы
Тени - магистра Тьмы...
Леденящее кровь шипение разрушало гармонию лесной жизни. Пульс ее сбивался
все чаще, и прекрасное пение Вещего Леса вдруг, захлебнувшись, умолкло.
Змеи были уже совсем рядом, когда над головой нашего героя внезапно погасли
звезды - это сама Тень спускалась к Земле с высоты, заслоняя собою небесный
свод.
Глава III
Мы оставили Кукоя с Куторой в тот момент, когда перед ними раскрылась дверь
избушки, тонувшей в кромешной темноте ночного леса. Дверь отворилась и тут же
захлопнулась, клацнув затвором, точно проглотив переступивших порог...
Хозяйкой избы оказалась худощавая женщина с гладкозачесанными в пучок темными
волосами и высоким лбом с синеватой веной, пересекавшей его, точно змейка.
Женщина, пожалуй, была недурна собой. Вот только одно ее портило: косые
глаза.
- Входите, входите, располагайтесь, - радушно зазывала она, ни капли не
удивившись ночному вторжению и необычному виду гостей. - Устали небось с
дороги? Да, лес - дело нешуточное, бывает, так заплутаешь, что еле назад
дорогу найдешь. Ходишь-ходишь - грибов-то на донышке, а ноги потом целый день
гудят... И много ль насобирали? Куда корзинки-то подевали, грибники
непутевые?
Кукой с Куторой, потупившись, бормотали что-то невразумительное. А женщина
довольно улыбалась, будто ей только того и надо было, косые глаза ее
блестели, взгляд бегал по горнице. Неясно, чему она радовалась - ввалились в
избу на ночь глядя зверьки не зверьки, а так, несуразы какие-то... А она
ничего - шутит, смеется, на стол собирает, и печка трещит так уютно... В
избушке натоплено, жарко, в углу икона, лампадка, перед ней цветочки
бумажные... Все бы, кажется, хорошо, да что-то все-таки настораживает. Но вот
что?
- Какие гости у меня сегодня славные! - разглядывала хозяйка усевшихся за
стол Кукоя и Кутору. - Ну, кушайте, ешьте на здоровье, а если мало - и
добавочка будет...
Со смешком да с прибауточкой сновала она по горнице, мелькая красным подолом,
вертелась, крутилась, стреляла глазами, а в них точно искры скачут!
И Кутора с Кукоем не заставили себя долго упрашивать - так набросились на
вареную курочку, что только треск раздавался! Они быстро умяли по тарелке
тушеной картошки с грибами, заедая жаркое горячим душистым калачом, только
что вынутым из печки. А глазенки их завидущие уже стол обшаривали: чем бы еще
поживиться? Кутора нацелилась на пирожки с мясом, Кукой облюбовал заливное.
Насытившись, но все еще продолжая усердно жевать, как будто стараясь наесться
впрок, они могли спокойно оглядеться.
В углу под образами приютилась металлическая кровать с круглыми шишечками на
спинке. На ней пучилась пышная перина, заправленная пестрым лоскутным
одеялом.
- Красота-то какая! - чуть не подавившись, прошамкала с набитым ртом Кутора,
кивнув Кукою на груду вышитых подушек-думочек, раскиданных по кровати.
Особенно ей понравились вышитые крестом лягушки, украшавшие красную сатиновую
думочку. А на других подушках фиолетовым шелком были вышиты мрачные вороны,
здоровенные рогатые жуки, бородавчатые жабы и совы, отделанные серым мехом,
со стеклянными пуговками вместо глаз. А на самой большой синей думке
красовался роскошный павлин, расшитый гладью. Только вот ножки его мастерице
не удались - кривые получились и разлапистые.
Заметив, что хозяйка куда-то вышла, Кутора сорвалась из-за стола, подскочила
к заманчивой постельке и сиганула на нее прямо в подушки! Кровать, словно
трясина, вмиг засосала Куторино тельце - провалилось оно в необъятную перину
пуховую, а в ямку сверху еще и подушки нападали...
- Кукой, - завопила Кутора, - спасай! Ой, не могу, - давилась она от смеха, -
так наелась, что сил нет вылезти...
Кукой, конечно, тут же вызволил ее из ловушки периновой, и они вернулись к
столу как ни в чем не бывало.
А хозяйка уж тут как тут: вернулась, неся на подносе что-то так вкусно
пахнущее, что даже в носу защипало... Это был яблочный пирог с глазурью. Он
развеял сомнения гостей, наелись ли уже до отвала или можно еще чуточку
закусить...
Пирог уминали дружно и весело, запивая сладким чайком, хотя глазки от
переедания и недосыпа стали мутными, как запотевшие стеклышки.
Разомлевшая Кутора думала: "Какой милый этот Кукой! И умница: все, говорит,
суета сует и всяческая суета... А жизнь, говорит, это груда нелепостей,
поросшая крапивой... Как красиво сказано! И только одно, говорит, согревает
мне сердце - вы, Кутора! Ах, приятно как, даже дух захватывает... А какая у
него душа чувствительная! Мама как-то сказала мне, что чувствительный мужчина
- все равно, что редкий бриллиант... А вдруг он сделает мне предложение? Я
ведь уже не маленькая и совсем не дурнушка. Ох, поела-то как славно! Только
вот живот - просто жуть! Надо бы его подобрать как-нибудь, неровен час -
Кукой заметит... Выдохнем... так... х-ххе... не хочет! Торчит и все тут! Хоть
бы в зеркало посмотреть, как я выгляжу. Небось, толстая, как бочонок!"
В избушке стало очень жарко. Все окна затворены, ни сквознячка. И жутковатая
какая-то тишина... Хозяйка снова вышла куда-то, наверное, в сени. Кукой
дремал за столом, уронив голову на лапки, и еле слышно посапывал.
Кутора потихонечку вылезла из-за стола. Еле передвигая лапы, она приблизилась
к хозяйкиному комоду, взяла лежавшее на нем карманное зеркальце и принялась
глядеться в него и корчить уморительные рожицы. За этим занятием и застала ее
вошедшая в горницу хозяйка.
- Ах ты, смешливая какая! Любуешься? Погоди, я тебе другое зеркальце
покажу... На-ка! - И она вынула из-за печки большое зеркало в старинной
бронзовой раме. И откуда только в простой избушке взялось такое? Хозяйка
прислонила зеркало к стенке, а напротив усадила на табуретке Кутору так, что
все ее маленькое существо отражалось в тусклом стекле.
- Ты сиди и гляди туда, в зеркало-то, - приказала женщина, - там тебе все
твое будущее и откроется... Уж я правду говорю! Только по сторонам не вертись
и не оборачивайся - туда гляди!
Кутора послушно уставилась в зеркало прямо перед собой, а косая хозяйка
затеяла что-то неладное. Она потушила лампаду, завесила икону полотенцем,
достала откуда-то из ящичка красную свечку и прилепила ее на край стола.
А дальше пошла и вовсе гадость какая-то! Шлепая по полу босыми ногами,
женщина принялась ходить вокруг стола и что-то себе под нос приговаривать.
Воздух в горнице будто отяжелел и сгустился, а следом за хозяйкой протянулись
красные блескучие нити. Они искрили, посверкивая в воздухе, дрожали и
колебались. Отовсюду доносилось какое-то неприятное потрескиванье. Хозяйка
все ускоряла шаг, обегая комнату, а за нею увязывалась тонкая, еле приметная
паутина, вся в красных высверках... Заткав, как паук, помещение этой нитью,
хозяйка закружилась, замельтешила на месте, то вскидывая, то опуская руки.
Глаза ее горели бешеным огнем. Если б кто-то и подглядел эту дикую пляску, то
взгляда плясуньи поймать бы не смог: уж очень глаза косили... Однако, глядеть
на нее было уж некому: Кукой посапывал за столом, а Кутора так и прилипла к
зеркалу.
А блескучие ниточки подбирались к домашней утвари, и к остаткам еды на столе,
и к засушенным травам, подвешенным под потолком. Когда те нити коснулись
подушек вышитых, протрещав огнистым разрядом, изображенные на них твари вдруг
ожили и соскочили на лоскутное одеяло. И вот уж вороны залетали под балками
чердака, а жуки и жабы полезли к люку подполья, прикрытому половицей. За
ними, точно приклеенные, тянулись пучки световых красноблещущих нитей...
А хозяйка сзади к Куторе приблизилась и поднесла к ней сбоку красную свечку,
сняв ее со стола. И тут же поползла на полу, вырастая, куторина тень. Косая
женщина - теперь уж ясно, что то была ведьма - зашептала абракадабру
какую-то, и тень была втянута в зеркало невидимой страшной силой! Баба
косенькая ногами притопнула - ив сей же миг вороны, жуки да жабы кинулись
поднимать крышку подпола, вцепившись в кольцо кто лапами, кто когтями...
Сыростью и гнилью пахнуло тотчас в распаренной горнице. Сова со
стеклянными
глазами-пуговками метнулась в погреб, чтобы извлечь оттуда отсыревший
заплесневелый мешок. Цепко ухватив когтями, она принесла его своей хозяйке, а
та, торопясь, засунула в мешок старинное зеркало, засосавшее куторину тень. А
сама Кутора, бездыханная, упала на скрипнувшие половицы.
Тогда косая женщина, бормоча, бочком подобралась к Кукою и свечку свою к
столу приткнула возле его плеча. И снова наискосок от Кукоя поползла по полу
его тень, и ведьма прямо на эту тень грянула с высоко поднятых рук тяжеленный
камень, который все это время прятала под столом... Камень глухо стукнулся об
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг