Лес затаился на исходе ночи, все еще пугающий, темный. Ни одна звездочка не
выглянула с высоты, все заволокло мглою. Во тьме ничего нельзя было
разглядеть, и только в лесу, чуть поодаль, угадывался силуэт дерева, стоящего
особняком, - скорее всего громадного дуба. Его еле-еле высвечивала блеклая
полоска зари.
Скучун спрыгнул с крыльца и побежал к одинокому дереву. Мокрые, холодные
одуванчики, заполонившие тропинку к лесу, немного отрезвили нашего героя,
мечтавшего своими глазами взглянуть, как светает! И хоть желание вернуться в
натопленный домик сразу же появилось в его зеленой головке, лапы уже сами
несли вприпрыжку вперед, едва успевая проскакивать между деревьями,
выраставшими в темноте прямо перед носом.
Скучун так разбежался, что по инерции чуть не рухнул вниз с высоты,
оказавшись над крутым, глубоким обрывом. Отчаянно взвизгнув, он уцепился за
корень дуба, нависшего над пропастью, и замер, окаменевший...
Перед ним открылась такая ширь, такой простор, что у маленького подземного
жителя, выросшего в тесных лабиринтах Нижнего города, от изумления чуть не
разорвалось сердце!
Внизу, под песчаным откосом, текла величавая тихая река, у дощатой пристани
приютились на воде две лодочки, казавшиеся сверху игрушками. А за рекой, на
другом берегу разметался зеленый луг, такой необъятный, такой вольный и
радостный, что мог он поспорить с простором небесным... Луг уже умывался в
лучах первой зорьки, и под золотыми лучами потихоньку проявлялась лазурь на
сыром, сером небе.
Несказанная светлая зорька улыбалась так ясно, так просто, как только
младенец умеет! Вставало солнце: исходящая от него неуемная радость затопляла
пойму. Скучун зажмурился, и вдруг словно брызнуло откуда-то мириадами птиц,
стаей рванулись они над рекой, будто кто-то рассыпал их целую пригоршню,
чтобы загомонили резким рассветным кличем: "За-ря, за-ря, за-ря!"
Скучун весь дрожал от переизбытка чувств, еще никогда не испытанных,
незнакомых. И казалось: хоть все это он видит впервые, но и река, и чистое
дыхание луга, и ставшая уже малиновой зорька всегда были с ним - родные и
близкие... Он так любил сейчас этот луг, и эту золотистую дымку над ним, он
любил их всегда, - еще не зная, не видя! И весь расцветающий зеленый простор
- был его простор, Скучуна, и вся живая, необъятная жизнь сейчас улыбалась
ему и говорила: "Ты мой!" и сияла так ясно для него одного... И вот этого
мига взаимной любви его с миром он ждал, мечтал о нем, туманно, неосознанно,
не отдавая себе отчета - о чем же мечтает... И знал он, что видел уже все это
когда-то давным-давно, быть может, еще до рождения, и с тех пор томился по
однажды пережитому счастью... А может, душа его когда-то обитала здесь, кто
знает? Она ликовала теперь, и Скучун протянул к этому простору свои лапки, он
готов был спрыгнуть с кручи, чтобы соединиться с ним... Он хотел оказаться
там, на лугу, и в прозрачной воде, и в лесу, и в небе, и сразу везде! Только
маленькое зеленое тельце мешало душе его осуществить свою несбыточную мечту.
Вдруг в птичьей стае, кружившей над берегом, произошла какая-то перемена.
Птицы сгрудились на лету, заслоняя встающее Солнце, и из этой трепещущей
груды вырвалась изумительная птица. Она била крылами, отливавшими синевой,
солнечные лучи золотою короной сияли над ее головой... Глядь - а головка-то
девичья!
Изнемогавший от душевного волнения Скучун, дивился на крылатую Деву. Заря
облекала ее в переливчатую, прозрачную мантию радужных лучей, сиянье
усиливалось - птица как будто сама источала его.
Очертив над рекою круг, Дева-птица пронеслась мимо дуба, нависшего над
обрывом, где у самых корней замер Скучун, чуть не задевши его крылом... И
нежный голос проворковал:
- Это утро - твое, милый брат мой! Все мне ведомо о пути твоем. Я помогу
отыскать Дух Вещего Леса, только помни: слова отпугнут его. Вещий Лес
открывается только тому, кто безгласен, в молчании - ключ. А вот это тебе -
держи!
И Скучун каким-то чудом, чуть не свалившись в реку, поймал слетевший к нему с
небес дар Девы-птицы. Глянул - цветочек. Простой такой, желтенький. Он стал
перебирать в памяти все, что читал о цветах, и узнал его - то была примула,
первоцвет. Скучун вспомнил, что с нею связано множество древних легенд и
сказаний, но так был поражен происшедшим, что плохо соображал... Осторожно,
чтобы не помять свое сокровище, он стал пробираться на твердую почву назад по
корням, нависавшим над бездной.
С гулко бьющимся сердцем возвращался наш герой к домику лесника. Одуванчики
вдоль тропинки давно обсохли, где-то вдали куковала кукушка, покачивались под
ветром кустики иван-да-марьи. Скучуну было как-то по-особому тревожно и
радостно, что в этой простой и привычной жизни, где-то в самом сердце ее
таится другая - желанная и сокровенная.
И сам он только что повстречался с ней!
А между тем утро разбудило уже всех в лесу, но только не его друзей. Старый
Урч похрапывал на лавке, Кукой с Куторой, наверное, смотрели уж третий сон, а
Ксюн забылась в полудреме, уронив голову прямо на свежевыскобленный,
непокрытый стол. Чуть только скрипнула половица - она подняла голову, сощурив
покрасневшие глаза.
- А, это ты... Ты куда выходил?
- Сейчас, сейчас... Мне бы водички... - Скучун еле взобрался на лавку.
- Ты что это, Скучуш, а? Тебе нехорошо?
- Мне чудо как хорошо, Ксюшечка, милая моя! Ты даже представить себе не
можешь, как хорошо...
За его появлением наблюдала, полулежа на печке, Елена Петровна. Она давно не
спала, а плела венки из полураспустившихся, заспанных кувшинок, перевивая их
шерстью для крепости. Спешила, пальцы слушались плохо... Склонившись над ними
низко-пренизко, бабушка Лена шептала нежным лепесткам что-то очень важное и
хорошее. И улыбалась.
Заметив, что Кукой и Кутора наконец просыпаются, а Старый Урч, потягиваясь,
протирает глаза, она спустилась с полатей, сама умыла их водой из ведерка и
надела каждому на головку влажный белоснежный венок.
Поклонилась всем, распрощалась: решено было, что бабушка останется здесь,
чтобы выздоравливать поскорее и ждать...
Заплела Ксюну две косички. Проводила всех на крыльцо, расцеловала. И
расплакалась, крестя удалявшиеся фигурки, которые то и дело оборачивались и
махали ей издали.
"Одолень-трава! одолей ты злых людей: лихо бы на нас не думали, скверного не
мыслили, отгони ты чародея, ябедника..."
И сквозь слезы все равно улыбалась бабушка. Знала она, что не пустая дорога
увела от нее самое дорогое существо на свете - внучку Ксюшечку...
"Красота поманила ее, - шептала про себя бабушка Елена. - А за нее ничего не
жаль, и ничто не страшно..."
И только крепче прижимала к сердцу маленькую дорожную икону, с которой не
расставалась с того момента, как покинули они Москву.
"Одолень-трава! Одолей мне горы высокие, долы низкие, озера синие, берега
крутые, леса темные, пеньки и колоды!.. Спрячу я тебя, од олень-трава, у
ретивого сердца во всем пути и во всей дороженьке..."
Глава IX
В то время, как наши путешественники безмятежно дремали в сторожке лесника, а
ликующий Скучун мчался будить их, спрятав в своем розовом ушке дар
Девы-птицы, уже знакомые нам Ор, Зур и Дива под предводительством Тени
собрались на свой последний решающий Совет неподалеку от того громадного дуба
на самом обрыве реки, где только что побывал Скучун.
Тень была в бешенстве: все их первоначальные планы рухнули, эти беспомощные,
хилые козявочки каким-то непонятным образом как ни в чем не бывало
выскользнули из расставленных сетей и готовились наутро продолжить свой путь.
Но мало того - Скучуну открылась сама Дева-птица и передала магический ключ,
а с его помощью недолго и догадаться, как проникнуть к Духу Вещего Леса! И
никто из Совета Четырех не смог помешать этому...
Тень в это время занята была другим важным делом: она намеревалась уничтожить
главную московскую библиотеку, расположенную в самом центре Москвы, на
высоком холме, и уже собирала стихийных духов, подчиненных ей, которые
способны были на такую работу...
Тень полагалась на Ора, Зура и Диву, рассчитывая, что они легко справятся с
нахальными и упрямыми козявками, которые вознамерились помешать планам Совета
Четырех. Теперь же, судя по всему, настала пора самой Тени вмешаться в ход
событий и наказать неудачливых членов Совета за нерадивость.
После истории с жуком Ору не удалось укрыться от гнева всевидящей Тени. И как
Ор ни уверял, что дятел, склевавший жука, был вовсе не простой дятел - а как
же иначе он мог помешать ворожбе? - Тень оставалась неумолима, считая, что
виноват во всем один Ор. И тот обернулся опять старичком, понурившись, ожидал
он неминуемой страшной расплаты.
Зуру, принявшему облик водяного, тоже не удалось заманить путешественников в
ловушку. Скучуна насторожил вид полузатопленного "бревна", и вправду бывшего
вовсе не бревном, а водяным-Зуром; пушистый наш книгочей вовремя вспомнил
старинную легенду, подсказавшую, кто перед ними. Да еще и прочел заклинание,
которое делало водяного бессильным, не иначе как нашептанное ему кем-то из
высших сил Света...
И теперь Зур, утерявший весь свой светский лоск, уныло ковырял землю носком
грязного, ободранного в лесу ботинка. На Диву он и глаз поднять не смел -
ведь она-то еще ни в чем не провинилась, и всесильная Тень возлагала на
энергичную, цепкую ведьму особые надежды.
- Я все исполню как надо! - пылко пообещала Дива-Марина. - Тихо! Кажется,
идут... Один, второй, третий, четвертая, пятая... все! Вот они, голубчики!
- Прячьтесь как следует! - велела Тень своим вассалам. - До поры до времени
эти малявки не должны вас заметить...
И трое членов Совета укрылись в густых кустах дикого шиповника у самого
обрыва над рекой.
Отвратительными клочками свисая с обрыва, Тень еле заметно шевелилась, будто
гигантский спрут, и ласточки, свившие себе гнезда в песчаной крутизне, с
жалобными криками в панике носились над водой.
Но наши друзья, не заметив ничего необычного, один за другим вынырнули из
лесу прямо в щедрое блистающее утро.
Глотнув бодрящего рассветного воздуха, они, как привороженные, уставились в
заречную даль.
- Вот что, любоваться нам некогда, - сказал Скучун. - После налюбуемся. - Он
слегка подергал Ксюна за руку - она кривила губки, чувствуя себя неуютно от
недосыпу, речной прохлады и полного неведения относительно цели дальнейшего
их путешествия. В голове ее все перепуталось, одно желание мешалось с другим:
то ей хотелось поесть, то умыться, то отыскать Вещий Лес и как можно скорей,
а то оказаться в своей кровати, укутанной стеганым одеялом по самую макушку!
И все же главной в этом хаосе была мысль о покинутой больной бабушке, которую
Ксюн жалела всем сердцем и все бы отдала, чтобы та, здоровая, чуть ироничная
и уверенная в себе как и прежде, оказалась бы сейчас вместе с ними...
- Все будет хорошо, вот увидишь, Ксюн! Похоже, придется прыгать вниз, ни
одной тропинки тут нет, я глядел... н
- Да как же? - пискнула Кутора. - Тут же страшно высоко!
- Как? А вот так - на попе! - и Скучун, не говоря больше ни слова, сиганул
вниз. Пыльная песчаная дорожка понеслась за ним следом.
- Экий ты прыткий, - кряхтел Урч, - погоди-ка, мы за тобой... - Он свесил
лапы, усевшись на самом краю обрыва. Остальные проделали то же самое и с
криком "Три-четыре!" съехали вниз по отвесной береговой крутизне. *
Речная долина нежилась в утренней полудреме и никак не желала просыпаться,
полеживая в луговой шелковистой постельке. Ее покой нарушили пятеро живых
комочков, которые с визгом сорвались с обрыва, плюхнулись в реку и
взбаламутили все вокруг.
"Ну вот, - подумала долина, - кажется, начинается! Значит, пора вставать..."
Она недовольно поежилась и отряхнула росу:
- Доброе утро!
Все пятеро благополучно выбрались из воды на узкий песчаный берег и принялись
кое-как приводить себя в порядок. Ксюн прыгала на одной ножке, наклонив
голову, чтобы вытряхнуть воду из уха. Непредвиденное купание быстренько
привело ее в чувство - она больше не хныкала и даже пыталась улыбаться...
Кутора вся сияла: катание с горы на попе вызвало в ней такую бурю восторга,
что, казалось, этот вихрь эмоций способен изменить рельеф местности! Она
вопила, шлепала по воде лапами, рыла песок и швыряла его в реку, пыталась
даже снова взобраться на гору, чтобы прокатиться еще разок...
Урч, постанывая, одной лапой держался за поясницу, а другой старательно
растирал то место, на котором он только что съехал.
Кукой же разлегся на песочке, мечтательно поглядывая то на Кутору, то на
тающий постепенно в разгоравшемся утре сизый береговой туман.
Один Скучун был деловит, молчалив и заметно нервничал. Зеленая шерсть обвисла
на нем мокрыми слипшимися сосульками, отяжелевший от воды хвостик волочился,
оставляя на песке тонкий витиеватый след.
Скучун быстро отыскал неподалеку лодку и теперь пытался освободить ее от
привязи. Он кликнул Урча, и они вдвоем принялись разбивать камнями цепь,
которой лодка крепилась к старой дуплистой ветле, склоненной над берегом.
Вскоре к ним присоединилась Ксюн, подтянулись и Кукой с Куторой. Общими
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг