самой воды черный пень и прыгнула на него, чтобы легче было дотянуться до
желанного цветка... а пень ожил, схватил ее и утащил в воду. Это был сам
водяной, который прикинулся пнем!
Служанка Мелинды все видела, страшно перепугалась и побежала скорей к графине
- матери Мелинды, чтобы рассказать о несчастье... Невозможно и представить
себе горе графини. С тех пор каждый день ходила она на болото и в слезах
призывала Мелинду...
И вот однажды осенью подошел к ней аист и сказал человечьим голосом: "Жива
твоя дочь, графинюшка! Ее похитил сам водяной. Но не отчаивайся. Быть может,
старый колдун, что живет за болотом, поможет тебе... Ступай к нему".
Графиня отыскала колдуна и, осыпав его золотом, молила помочь ей. Взяв
золото, тот сказал: "Зови свою дочь девять утренних и девять вечерних зорь на
том месте, где пропала она. И если не стала она еще женой водяного, вернется
к тебе..."
Так и сделала мать-графиня, и на последней, девятой зорьке вдруг услышала
голос из болота:
"Поздно, родная матушка, поздно ты зовешь меня... Ведь я стала женой водяного
и теперь навеки ему подвластна. Он только один разочек позволил мне увидеть
тебя. Скоро зима, улетят птицы в жаркие страны, и мы с мужем уснем на ложе из
тины до самой весны. Летом я, милая матушка, пошлю тебе весточку, что жива и
здорова... А теперь - прощай!"
И вот весна сменила зиму, и наступило лето.
А старая графиня все ходила на болото, сердце ее разрывалось от боли, душа
застыла, будто завороженная. Вот стоит она как-то теплым, солнечным днем у
болота, и вдруг сердце ее дрогнуло: посреди чистого, словно посвежевшего
болотца увидала она чудный белый цветок на длинном стебле - кувшинку.
Разглядывая белоснежные атласные лепестки с розоватым отливом и золотые
тычинки, узнала она цвет лица и волос любимой доченьки... А узнав, поняла,
что цветок этот - ее внучка, дитя золотовласой Мелинды и водяного.
И с тех пор каждый год покрывала Мелинда воды болота живым ковром из белых
цветов, посылая на волю весточку, что жива, что все там у них хорошо, и
родную землю любит она по-прежнему... А графиня все никак не могла
наглядеться на прекрасные цветы - на внучат своих, плакала оттого, что не
увидит больше белого света ее милая доченька, и радовалась, что жива она все
же и где-то там, под водою, протекает ее новая и неведомая людям жизнь...
****
- Вот такая история.
Скучун замолк и швырнул в болотце камушек. Тот плюхнулся, разогнав ряску,
которая тут же сомкнулась снова.
- Ужасно грустная история! - всхлипнула Ксюн, глотая слезы, которые двумя
неровными полосочками, блестевшими на закатном солнце, стекали по ее щекам.
Кутора лежала ничком, уткнувшись в траву. Кукой все никак не решался
погладить ее по головке и мыкался рядом...
- Да-а-а... - покачал головой Старый Урч. - Ты хочешь сказать, Скучун, что
эта коряга, лежащая перед нами, и есть водяной?
- Не исключено... А испытывать, он ли на самом деле, пожалуй, не стоит.
- Скучуша! - Елена Петровна обняла его и, прижав к груди, слегка покачивала
как младенца. - Защитник ты мой! - Она поцеловала его в зеленую макушку и,
слегка отстранив, заглянула в глаза. - Ты ведь и Ксюна моего защитишь так же,
как меня сейчас, правда?
- Правда, - очень серьезно и твердо произнес Скучун.
Ксюн взглянула на него с удивлением: никогда раньше она не слыхала в его
голосе таких решительных интонаций...
Глава VII
- Скуч, - спросила Ксюн, в первый раз называя его так, по-домашнему, - а
откуда ты знаешь эту легенду?
- Все очень просто - книгохранилище. Я ведь там зачитывался взахлеб и прочел
массу старинных легенд и сказаний.
- И ты все их запомнил?
- Ты ведь знаешь: когда я болел, то все накопленное в памяти мучило меня,
мешалось и путалось. А после того таинственного особняка с орхидеями, где ты
нашла меня, все ожило вновь, но каждая книжка, легенда или история легла на
свое место, будто на полочку...
- Скучун, а по-честному, ты никого в этом особняке не встретил?
- М-м-м... - Мы после об этом поговорим, ладно? У нас ведь сейчас очень
важное дело, правда, бабушка Лена?
- Ты о кувшинке?
- Ну да. Нам надо умудриться сорвать ее так, чтобы водяной в воду не
утащил...- При этих словах Скучун деланно рассмеялся, однако вид у него был
не самый веселый. - Погодите-ка! - оживился он, - неужели эти цветы растут
только здесь, в Ведьмином колодце?.. Название-то какое дурацкое! Что скажешь,
Кукой?
- Лично я, - отозвался Кукой, - на такие бирюльки вообще не обращаю внимания:
цветочки там, звездочки всякие! - Он страшно воображал перед Куторой. - Вот у
меня в лесу есть приятель, Лопатоног, эдакий сентиментальный хлюпик - так ему
только такое и подавай, а меня уж увольте... ой! Легок на помине...
Мимо честной компании с диким топотом пронеслось какое-то невообразимое
создание и сгинуло сию минуту в кустах ежевики.
- Эй, Лопатоног, стой, да вернись, тебе говорю, это я, Кукой!
Кусты, чей покой был нарушен так бесцеремонно, просто тряслись от возмущения.
Однако тут же их вновь смяли чьи-то лапы, затем в зарослях показалась
совершенно гладкая напуганная физиономия с ушами, торчащими точно окаменевшие
блинчики!
На вновь явившемся существе не было ни шерстинки, ни волосиночки, - только
кожа да кости: на голове преглупо топырились уже упомянутые желтые уши, но
самыми интересными оказались даже не уши, а лапы. Совершеннейшие две лопаты в
натуральную величину - ну просто мечта огородника! И это при весьма хиловатом
туловище размером не больше кролика...
Прыжок, второй - и Лопатоног присоединился к нашим друзьям.
- Вы, кажется, отдыхаете? Ой, а я и не поздоровался, - сконфузился он и
покраснел с головы до пят. Лопатоног, надо заметить, был жертвой собственной
душевной раздвоенности. Он носился по лесу, томимый вечно неутоленной жаждой
общения, но едва найдя собеседника, немедленно тушевался, краснел и
улепетывал от него со всех ног, страшно топая и утирая безутешные слезы. И
все это из-за глупой его неуверенности в себе, боязни показаться смешным и
нелепым...
- Ничего, мы тебя прощаем. Знакомьтесь, это Лопатоног, мой приятель, милейшее
существо! - Кукой выступал, будто пава, красуясь перед Куторой. - Послушай,
ты случайно не знаешь, тут поблизости белые кувшинки нигде не растут?
- Ах, эти феи! Вам надо обойти болото, там сразу за черничником будет ручей,
а в нем их - тьма-тьмущая...
- Как же я позабыла! - сокрушалась Елена Петровна. - Ведь я же и вела вас к
ручью... Надо же, с головой что-то, совсем: расклеилась...
Голова у бабушки Елены кружилась, сердце будто сжимали и дергали чьи-то
невидимые ледяные коготки, ей с трудом удавалось делать вид, что она бодра и
все хорошо по-прежнему...
- Не беда, бабуля, теперь они от нас никуда не денутся! - Ксюн помогла
бабушке подняться, и все поспешили в черничник. А Лопатоног, почему-то снова
смутившись, немедленно улизнул. Только его и видели...
За черничником ельник внезапно обрывался, и открывалось широкое, пахучее
разнотравье. По траве, между кочек, путаясь в зарослях дикого чеснока,
пробирался ручей. Чеснок склонял над водою свои цветы, качавшиеся под ветром
сиреневыми звездочками. Ручей был так невелик, что даже Ксюн могла бы его
перепрыгнуть, что она немедленно и сделала! Восторгам ее не было предела, ибо
петлявшее русло ручья все заросло белоснежными водяными лилиями, от которых
невозможно было глаз отвести!
- Ну вот и слава Богу! - Бабушка Елена попросила всех отойти чуточку
подальше, а сама склонилась над цветами и принялась им что-то нашептывать.
Потом, боясь повредить корень, осторожно нарвала целую охапку и поманила
своих спутников. - Солнце скоро сядет. Возвращаться на дачу нельзя - мы ушли
далеко, а цветы уже сорваны. Мы должны поспешить, пока они не завянут, ведь
магическая сила - только в свежих кувшинках. У нас совсем немного времени:
пока живы цветы, мы должны проникнуть в Вещий Лес.
- А разве нельзя без одолень-травы? - спросил Скучун.
- Почти невозможно. В лесу полно нечисти, как и повсюду, впрочем! Простого
путника, грибника, к примеру, могут и не тронуть, а вот тем, кто, как мы,
идет с тайной целью чью-то душу спасти - несдобровать! - Бабушка Елена
любовно поглаживала длинные стебли, вода с них стекала ей на платье, но она
этого не замечала и, наклонясь над цветами, разговаривала с ними и просила
прощенья за то, что сорвала. Потом Елена Петровна умолкла, притихли и
ее спутники. И первый прохладный ночной ветерок всколыхнул луговину.
- Пожалуй, придется нам заглянуть к Ивану Степановичу, - вздохнула бабушка
Елена, - не ночевать же в лесу...
- Это, кажется, тот самый здешний лесник? - спросила Ксюн.
- Да, знакомый мой, сторожка его тут совсем непо... - да-леку... ох! - и с
этими словами бабушка Елена, побелев, стала медленно оседать на траву.
- Бабушка! - Ксюн обняла ее, остальные в растерянности застыли на месте.
Сиреневая звездочка чеснока запуталась в темных бабушкиных волосах... - Что
же вы стоите, плохо ей! Ой, что теперь делать?... - заплакала Ксюн,
поглаживая ледяные бабушкины руки.
- Тихо, Ксюн, не паникуй. Есть у нас с собой какое-нибудь лекарство? -
по-боевому распушился Скучун.
- Сейчас посмотрю. - Ксюн сбегала на полянку, где оставались их пожитки. В
корзинке она обнаружила валидол, адельфан, еще какое-то лекарство с
иностранным названием и пулей вернулась обратно.
Скучун положил бабушке под язык таблетку валидола, смерил пульс.
- Сердце, - сообщил он, - как сумасшедшее бьется. Ой! Пропало куда-то. А вот
опять бухает, да неровно как...
- Это называется аритмия, - пояснил Старый Урч. - Давайте-ка все вместе
перенесем ее на нашу полянку.
- Постойте... - тут бабушка Елена пришла в себя и приподнялась на локте. -
Идите-ка вон туда...- Она указала в сторону молодого сосняка. - Там сторожка.
А я тут пока... Иван Степанович-то посильнее, он меня и перенесет. Дай-ка,
Ксюшечка... - Елена Петровна приняла еще две таблетки и стала понемногу
оживать.
Не слушая бабушкиных возражений, друзья все вместе подняли ее и понесли.
Вскоре посреди папоротника показался одинокий домик с единственным оконцем.
Там кто-то был - горел свет, и дым вставал из трубы. Лесник Иван Степанович,
завидев гостей, всполошился, захлопотал, маленький, жилистый, юркий, и вскоре
бабушка Елена уже лежала на печке, отогретая и порозовевшая, а хозяин
отпаивал всех чаем с душицей. Необычному виду кое-кого из своих нежданных
гостей он ни капельки не удивился, будто и не впервой ему были такие встречи.
Кувшинки поставили в трехлитровую банку с водой, и они сразу оживили простую
избу с нехитрым холостяцким скарбом.
Наступила ночь. Измученная Елена Петровна дремала в полузабытьи, Кутора и
Кукой заснули на лавке как убитые, лесник отправился на сеновал, а Урч с
Ксюном и Скучуном устроили военный совет.
- Бабушку мучить больше нельзя, и так с нами намаялась... - заявила Ксюн. -
Это все я виновата: сначала напугала до смерти своей дурацкой выдумкой про
отравление, потом вы как снег на голову, да еще это странное круженье по
лесу... В общем, сплошное безобразие! Надо ей в себя прийти. А тут, по-моему,
для этого самое подходящее место: лес, тишина, и никто не дергает...
- Пожалуй, ты права, ну куда ей в Вещий Лес! - согласился Старый Урч.
- Да-а-а, Вещий Лес... - Скучун задумчиво уставился в потолок, обхватив
передними лапками пушистые коленки. - Знать бы еще, где он находится. Хоть бы
примета какая, знак, а то ведь ничего...
- Может, у лесника спросить? - предложила Ксюн.
- Откуда он знает... Это же магический лес, помнишь, что бабушка говорила? Уж
она-то бы наверняка знала о нем первая! Вообще бабушка у тебя просто чудо...
Она на деда моего чем-то похожа.
- Ну да, еще чего! Ничего общего... Видела я твоего деда - зеленый и
полосатый...
- Дурочка, я же не о внешности...
- Цыц! - шутливо прикрикнул Урч. - Нашли время спорить, похожа - не похожа...
Скоро рассвет, нам дорогу искать пора - вот бы о чем поразмыслили. - Он
приподнял занавеску на окне. - Да, зорька близко.
- Я сейчас... - Скучун вылез из-за стола и выскользнул за порог.
Глава VIII
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг