представитель этих прекрасных миров, живой марсианин, который скоро скова
вернется на свою непостижимо далекую планету.
Падреле упивался благоговением, с каким его слушали Береника и вдова
Гарго. Он был не настолько глуп, чтобы приписывать его своему красноречию,
но он и не испытывал особой нужды в красноречии. За него сладчайшими
голосами говорили несметные богатства, власть, роскошь, упоительное
безделье, завидное и неправдоподобное отсутствие заботы о куске хлеба, о
завтрашнем дне.
Только теперь Падреле-младший стал понимать, что есть люди, которых за
деньги не купишь, но которых можно исподволь покорить, подавить и раздавить
рассказами о деньгах и обо всем, что можно купить за деньги. Это
вдохновляло его. Он обрушивал на своих слушательниц лавины воспоминаний и
радовался, как ребенок, как очень испорченный ребенок, впечатлению, которое
он на них производил.
Впервые в жизни Падреле чувствовал себя по-настоящему счастливым. С
каждым днем заметно изменялся к лучшему его внешний облик. Кожа постепенно
теряла свою нездоровую желтизну. Менялись черты и пропорции его лица, все
больше приближаясь к нормальному мужскому типу, ничем не выдающемуся, но не
лишенному некоторой приятности. В какие-нибудь несколько суток он вырастал
из своего очередного костюма, но только в первый раз, показавшись в блузе с
рукавами по локоть и в брюках, едва достигавших до щиколоток, он несколько
обиделся, увидев невольные улыбки на лицах доктора Попфа и обеих дам. В
дальнейшем он уже вместе с ними покатывался с хохоту и счастливо
выкрикивал:
- Расту! Ужасно быстро расту!..
Он все время находился в приподнятом настроении, которое обе женщины
доверчиво принимали за природное добродушие. Ему не сиделось на месте. Он
порывался даже помочь госпоже Гарго стряпать и госпоже Беренике шить.
Получалось у него все это суматошно, несуразно, смешно, но по-мальчишески
весело и непринужденно. То и дело до Попфа снизу долетали взрывы смеха, и
ему было приятно, что бедняжка Береника без него не скучает.
"Погоди, моя милая, - думал он, - еще месяц-два, и мы с тобой заживем
на славу! Все будет! И слава, и деньги, и свободное время! Хотя насчет
времени я, кажется, маленько преувеличиваю. Особенно много свободного
времени и тогда, пожалуй, не предвидится".
У доктора Попфа сейчас началась самая горячая пора, те дни, о которых
он мечтал еще на студенческой скамье. Он вскакивал с постели, когда еще
только занималась утренняя заря, и ложился глубоко за полночь. Трижды в
день он выслушивал и выстукивал, взвешивал и производил разнообразнейшие
обмеры Аврелия Падреле, вырабатывал для него рацион и меню на следующий
день, уединялся в кабинете, чтобы привести в порядок материалы своих
наблюдений над Падреле и тремя другими объектами, о которых подробней будет
сказано в свое время. Трижды в день он так же тщательно обследовал в хлеву
эти три таинственных объекта. И, наконец, насколько хватало сил и времени,
он продолжал колдовать в своей лаборатории, довольный, что никто ему не
мешает и что Беренике без него не очень скучно.
Он был счастлив. Чудесный препарат, над которым он столько лет
работал, был уже не мечтой, а действительностью. Не годы и даже не месяцы,
а недели и дни отделяли его от массового применения эликсира и от
огромной - страшно подумать! - мировой славы. Одних опытов с Магарафом и
Падреле было достаточно для того, чтобы открыть новую главу в истории
естественных наук. Каждое свое наблюдение, каждую запись о процессах,
происходящих в бурно растущих организмах Падреле и трех подопытных
животных, доктор Стифен Попф заносил теперь в дневник с таким же чувством,
какое испытывает золотоискатель, обнаруживший, наконец, богатейшие золотые
россыпи. Он собирал столько бесценных самородков, сколько раз он находил
нужным нагнуться. Нужно было только не лениться и не почесть за труд
нагнуться лишний раз.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ,
в которой рассказывается о горячем разговоре
между доктором и Аврелием Падреле
Нам нужно вернуться назад, к третьему месяцу пребывания доктора Попфа
в Бакбуке, и описать переполох, поднявшийся на местном рынке, когда
приезжий доктор вдруг стал скупать бараньи, телячьи и свиные головы. Он
закупал их в таких количествах, словно собирался обеспечить себя студнем на
всю жизнь.
Однако доктор Попф и не думал употреблять эти головы в пишу. Из всей
этой горы мяса и костей Попф оставлял для себя только несколько граммов
сероватых крошечных железок, которые он, вскрывая черепные коробки, вырезал
из основания головного мозга. Остальные сотни килограммов, по существу,
нетронутых голов мясник за полцены принимал у Попфа обратно, и оба - и
мясник, и доктор - одинаково оставались довольны сделкой. Щитовидные
железы - бычьи, свиные и бараньи - Попф получал от мясника бесплатно, в
виде премии.
Прошло всего несколько недель, и доктор Попф дал новую пищу для
пересудов. Он приобрел сразу поросенка, бычка и ягненка.
- Он какой-то тронутый! - веселились досужие бакбукцы. - Право же, с
ним опасно иметь дело. Такой может ни с того, ни с сего укусить...
Другие холодно говорили:
- Человек мечется. Нам тоже было скучновато, когда мы возвращались из
университета в Бакбук. Это вроде кори, ею надо переболеть. Ничего,
остепенится.
Они вспоминали про химикаты, колбочки, реторты и прочую стеклянную
дребедень, которую доктор Попф привез с собой, и им было приятно думать,
что провинциальная рутина засосет его с течением времени так же
бесповоротно, как и их, тоже мечтавших когда-то о чистом служении науке.
- Ничего, - говорили они, - остепенится.
Доктор Попф никого не кусал, но и не остепенился. За несколько дней он
закупил и свез к себе на двор около тонны сена и концентрированных кормов.
Это для трех совсем юных животных, которые еще и жевать толком не
научились!
Но как разинули бы рты местные кумушки и скептики, если бы узнали, что
доктор Попф никому не доверяет этих недавних сосунков и возится с ними с
усердием заправской скотницы, сам задает им корма, сам чистит, убирает за
ними навоз, по несколько раз в сутки обмеривает их и взвешивает буквально
всех и все, даже навоз.
Недели полторы неказистые стены хлева, в который Попф собственноручно
переоборудовал дощатый гаражик, были молчаливыми свидетелями чудесного
превращения поросенка в грузную свинью, ягненка - во взрослого барана,
теленка - в представительного быка. А как-то на закате в хлеву произошла
сцена, которая могла бы не на шутку обеспокоить даже тех немногих, кто
верил в нормальные умственные способности нашего героя. Доктор Попф в
полном одиночестве плясал в хлеву. Он хлопал в ладоши в такт своим
несуразным движениям и вполголоса, чтобы его не услышали на улице, напевал:
- Не растут! Не растут! Трам-ти-ри-ра! Не растут! Не растут! Не
растут!
Если вспомнить, что за какие-нибудь десять дней до того он в том же
самом хлеву так же непосредственно и бурно радовался, что его питомцы
растут, можно было подумать, что от напряженного нервного труда,
многодневных волнений и систематического недосыпания доктор Попф свихнулся.
На самом же деле его радость и в первом и во втором случае была одинаково
обоснованна. Он ставил перед собой дерзкую научную задачу: форсировать рост
животных организмов, но не беспредельно, а только до размеров нормальной
взрослой особи. Между тем до переезда в Бакбук Попфу удавалось изготовлять
в своей лаборатории только такой препарат, который стимулировал
безграничный рост подопытных животных. Двухдневная морская свинка меньше
чем за неделю вырастала до размеров полугодовалого бульдога, слепой
крысенок за этот же срок превращался в страшного и отвратительного хищника,
который продолжал так же бурно расти, как и морская свинка.
Десять раз пришлось Попфу пробовать свой эликсир на крысятах, каждый
раз они стремительно перескакивали в своем сказочно убыстренном росте
размеры взрослых особей, и все приходилось начинать сначала. Попф отравлял
их цианистым калием, шкуры их консервировал, чтобы с течением времени
изготовить из них чучела, и снова на долгие дни запирался в лаборатории,
проверяя все расчеты, проделывая сотни разнообразнейших опытов, чтобы
выяснить, в чем корень ошибки, нарушившей его замыслы.
Понятно поэтому, как законна была его радость, когда крысята и морские
свинки в конце концов перестали расти, достигнув размеров, установленных
природой для нормальных особей их вида.
На этом был завершен первый этап работы.
И с Падреле и с бессловесными пациентами все обстояло в высшей степени
благополучно. На полках лаборатории, поблескивая, выстроились батареи ампул
с подцвеченным эликсиром - желтым, сиреневым, зеленым.
Но неожиданно для Попфа выяснилось, что разработка плана массовой
инъекции эликсира, о которой он столько лет мечтал и представлял себе, как
ему казалось, в самых мелких деталях, - дело весьма сложное и трудоемкое.
Пухлая стопка писчей бумаги на его письменном столе растаяла в каких-нибудь
два дня, оставив один-единственный листок и серьезное разочарование Попфа в
своих писательских способностях.
Ясным солнечным утром в самом конце августа Попф попросил Беренику
после завтрака заглянуть к нему в кабинет. Она вошла, удивленная
приглашением. В эти часы он обычно был для нее недоступен.
- Я тут кое-что нацарапал, - сказал он, протягивая ей исписанный
размашистым почерком листок бумаги. - Прочти, старушка, и скажи свое
мнение.
Береника вполголоса прочла:
"Если вы имеете поросенка и хотите, чтобы он за десять дней вырос
во взрослую свинью,
если вы имеете ягненка и хотите через десять дней вырастить из
него барана,
если вы имеете телку или бычка и хотите в тот же срок вырастить
быка или корову, вам нужно обратиться
К ДОКТОРУ СТИФЕНУ ПОПФУ
(улица Полнолуния, против аптеки Бамболи)
Доктор Стифен Попф будет впрыскивать молодняку изобретенный им
"Эликсир Береники".
Сомневающимся в эффективности эликсира разрешается вносить
стоимость инъекции (полкентавра) после того, как они сами
убедятся в действии препарата.
Инъекция будет производиться с 7 сентября с.г. ежедневно,
кроме воскресных дней, с одиннадцати утра до трех часов
пополудни".
- Ну как? - спросил Попф.
- Я бы на твоем месте дала прочесть Падреле, - ответила Береника так
быстро, словно она давно уже продумала этот вопрос. - Он деловой человек и
больше меня разбирается в рекламе.
- Полагаю, что и больше меня, - весело согласился Попф. - Что ж,
пойдем на консультацию с представителем деловых кругов.
Он подхватил Беренику под руку, и они с шумом сбежали по залитой
солнцем лестнице вниз, в угловую комнату.
Никто не узнал бы в рослом, розовощеком здоровяке с выдающимся
подбородком и чуть приплюснутым мясистым носом - фамильным носом
Падреле - желтолицего крошечного человечка, который не так давно поздним
вечером стучался к доктору Попфу.
Они застали его кейфующим - на диване, с романом в руках. Его ноги,
не уместившись на диване, торчали на спинке пододвинутого для этой цели
кресла. Аврелий Падреле наслаждался жизнью. Все доставляло ему
удовольствие: и то, что он завтракал с отличным аппетитом; и то, что скоро
с таким же аппетитом пообедает; и то, что он уже не умещается на диване; и
то, что ему по-настоящему интересно читать романы про любовь, потому что
сейчас он читает их как настоящий мужчина; и то, что через какие-нибудь
десять дней он вернется из этой дыры в Город Больших Жаб и во всей своей
новой красе предстанет перед любимым братом, единственным существом,
которое ему бесконечно дорого. Хотя нет, пожалуй, теперь уже не
единственным, но все же одним из двух существ на свете, которых он любит.
Падреле-младший наслаждался жизнью и был поэтому полон того
снисходительного равнодушия ко всему окружающему, которое у богатого
человека многие склонны считать признаком хороших душевных задатков и
которое на самом деле является преходящим результатом нормального
пищеварения.
- Что вы об этом скажете? - спросил Попф, предложив его вниманию
проект объявления.
Падреле не спеша уселся на диване, пробежал глазами размашистые
строки, многозначительно помолчал, глянул сначала на Беренику, потом на
доктора и с расстановкой промолвил:
- Я скажу, что в этом тексте видна крупная, я бы даже сказал -
вопиющая несуразность.
- Несуразность? - обиженно переспросил Попф, который был все же
достаточно высокого мнения о своем произведении. - А поконкретней?
- Можно и поконкретней, - согласился Падреле и снова бросил быстрый
взгляд на Беренику. - Меня поражает назначенная вами плата.
- Это почти себестоимость, - возразил Попф, оправдываясь. - Вы не
имеете представления, какую уйму денег я ухлопал в мой эликсир. Не могу я
брать меньше полкентавра...
- Извините меня, доктор, - снисходительно усмехнулся Падреле-младший, - прошу прощения, но в вас нет и грана делового человека. Кто вас заставляет брать меньше полкентавра? Берите больше! Берите... - Тут он в третий раз
кинул взгляд на Беренику, все еще продолжавшую держать под руку своего мужа,
но смотревшую с огромным уважением на него, на Падреле... - берите лучше за свой эликсир пять миллионов кентавров.
- То есть вы предлагаете мне... - начал, стараясь сохранить
самообладание, доктор Попф.
- ...Пять миллионов только за то, что вы продадите патент эликсира
нашей фирме, - подхватил его слова Аврелий Падреле, сам восхищенный своим
предложением.
Это была первая в его жизни коммерческая сделка, которую собирался
предпринять младший представитель знаменитого банкирского дома, и он был в
восторге, предвкушая одобрение, которое по этому случаю выразит глава
фирмы.
- Вашей фирме? - машинально переспросил Попф.
- Нашей, дорогой доктор, нашей с вами совместной фирме! - поправил его Падреле, самодовольно потирая большие и очень гладкие руки. - Я предлагаю вам (и уверен, что мой брат поддержит меня) пять миллионов чистоганом только за то, чтобы патент вашего эликсира остался в собственности вновь
организуемой фирмы "Братья Падреле и Попф. Скотобойные, кожевенные и
суконные предприятия". "Братья Падреле и Попф"! Черт возьми, это звучит! -
Он возбужденно вскочил на ноги. - С вашим эликсиром наша фирма станет повелительницей скотоводства, мясной, консервной, молочной, шерстяной и
массы других отраслей промышленности и торговли! Не беспокойтесь: я имел в вашем доме достаточно досуга, чтобы обдумать свое предложение со всех
сторон. Я, быть может, не такой мастак по части наук и изящных искусств, но прошу вас помнить, что у меня неплохая наследственность. Мой прапрадед начал свою деловую карьеру продавцом в провинциальной табачной лавочке. Черт
возьми, у меня неплохо стала варить голова! Сначала мы затопим рынок дешевым молоком, дешевыми консервами, почти бесплатной кожей, шерстью. Мы пустим в трубу всех молочных, мясных и всяких других королей. А потом, когда мы их окончательно уложим на обе лопатки, мы будем диктовать рынку те цены,
которые сочтем нужными. И лишь на рынок осмелится выползти какой-нибудь конкурент, мы снова пускаем в ход ваш эликсир и снова остаемся единственными владыками рынка, самодержавными королями, императорами, богами мяса и
молока, шерсти и кожи. У вас не кружится голова, доктор?
Голова закружилась у Береники. Она побледнела, выпустила руку мужа,
присела на краешек дивана и с каким-то испуганным выражением впилась
глазами в лицо доктора Попфа, который со странным безразличием выслушал
подробный план ограбления страны при помощи его изобретения.
- Вы строите себе собственный институт! - гремел между тем Падреле,
патетически потрясая руками. - Богатейший институт! К вашим услугам самые
блестящие научные сотрудники, виднейшие ученые Аржантейи и всего мира!..
Вас избирают почетным членом всех научных обществ и университетов
Аржантейи. Это я уже беру на себя.
- Полагаю, что меня изберут и без вашей помощи, - самолюбиво перебил
его Попф.
- Не будьте ребенком! - закричал Падреле. - Вы отлично знаете, что это
не так. Я хотел бы посмотреть, как трижды гениальный распрофессор получит в Аржантейе ученую степень или что-нибудь в этом роде, если этого не захотят Падреле, или Хуан Пизарро, или Дешапо, или Крюгер, или Макмагон, или Диего Альварес ди Ривера!
Он выкрикнул фамилии членов знаменитой "шестерки" с тем горделиво-
наглым пафосом, с которым шаман выкрикивает перед трепещущей толпой страшные
и ослепляющие имена всесильных богов.
Конечно, доктор Стифен Попф не был настолько юн и неопытен, чтобы не
знать, какое огромное влияние имеют члены "шестерки" на всю, в том числе и
научную, жизнь Аржантейи. Но он был со студенческих лет воспитан в
убеждении, что об этом не полагается говорить открыто, особенно если
говорящий сам относится к правящей верхушке страны. В этом было что-то
глубоко унизительное, постыдное, такое, от чего впечатлительному Попфу
иногда не хотелось жить.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг