Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
     - Вы   сами   понимаете, -  продолжал  он,   доверительно  обращаясь  к
Попфу, -  что  я  приехал  к вам сюда в Бакбук не для того, чтобы передавать
приветы Томазо Магарафа...
     Он  остановился,  ожидая, что заинтригованный доктор осведомится у него
о  действительной  цели  его  приезда.  Но доктор Попф не доставил ему этого
невинного удовольствия, и поэтому Падреле продолжал:
     - Я  приехал,  чтобы  попросить вас, доктор, проделать надо  мной ту же
операцию, которую вы проделали над Томазо Магарафом.
     Он замолк, уверенный, что ему не захотят и не осмелятся отказать.
     Но  Попф  не  торопился  отвечать.  Очень  трудно  отказывать человеку,
который  просит  излечить  его  от  уродства, тем более, что систематические
наблюдения  над  ним  дали  бы  бесценный  материал  для науки. Самый глупый
человек  (а  Попф уже убедился, что перед ним хитрый и злобный дурак) все же
отличается  от  самого  умного  подопытного  животного  тем,  что  он  может
членораздельно   ответить   на  любой  касающийся  его  самочувствия  вопрос
экспериментатора.  Но  Попф  трезво  учитывал  и  другое.  "Вот, - размышлял
доктор  Попф, -  сидит  передо  мной  с  самой  колыбели несчастный человек,
постоянно    чувствующий    на   себе   презрительные,   в   лучшем   случае
обидно-жалостливые  взгляды.  Этот  человек  пришел в качестве просителя. От
его  поведения  в значительной степени зависит, помогут ли ему избавиться от
проклятия  уродства.  Но даже в такой момент он не в состоянии отрешиться от
уверенности,  что  он  со  своими деньгами все может и что все, кто ниже его
стоит  на  социальной  лестнице,  не  смеют  претендовать  на  другое  к ним
отношение,  кроме  хамского пренебрежения, и жаждут подачки. Что же, - думал
Попф, -   будет   вытворять   этот   достойный   представитель   всесильного
банкирского  дома,  когда  он  станет  человеком  нормального  роста,  когда
исчезнет   у  него  сознание  своей  неполноценности?"  К  тому  же,  законы
предусматривали  за  эксперименты  над  людьми  каторжные  работы. Рисковать
своим   счастьем,  счастьем  Береники,  честью,  свободой,  любимой  научной
работой   из-за  этого  злобного  уродца?!  Конечно,  он  очень  богат,  он,
очевидно,  щедро  заплатит.  Но  Попф  был  убежден, что и без этого Падреле
деньги  в  скором  времени  потекут к нему широким потоком, стоит ему только
приступить к массовому применению эликсира на животных.
     И Попф решил отказать.
     - К  сожалению, -  сказал он после некоторой  паузы, - к большому моему
сожалению,  я  еще  чувствую  себя больным... И, кроме того, меня ждет очень
большая текущая работа...
     Как   хитрый  человек,  Падреле  почуял,  что  дело  совсем  не  в  той
мотивировке,  которую  выдвинул  доктор  при  своем  отказе. Но, как человек
ограниченный,  он  и  не  представлял  себе, что могут на свете существовать
мотивы, столь далекие от денежной заинтересованности.
     Понимающе  глянув  на  молчаливого  Попфа,  он извлек бумажник и игриво
подбросил его на своей чуть влажной ладошке.
     - В   нем   ровно   сорок   девять  тысяч   кентавров.  При  стесненных
обстоятельствах этого должно хватить...
     Он  самоуверенно хихикнул, но хозяева молчали. Полсотни тысяч кентавров
в  доме,  где  сбережений  в  обрез  осталось  недели  на  полторы!  Нелегко
отказаться  от  такой  суммы. Попф молчал, хмуро насупившись и облокотившись
на  свой  убогий письменный стол. Побледневшая от волнения Береника смотрела
мужу прямо в его потемневшие серые глаза, как бы гипнотизируя:
     "Ну,  соглашайся  же,  Стив!  Соглашайся! Сорок девять тысяч, милый мой
Стив! Подумай только, сорок девять тысяч! Четыре года беззаботной жизни!"
     Но Попф  упорно отводил глаза от ее взглядов, и она, не понимая, почему
он отказывается от таких денег, все же не решалась нарушить молчание.
     - Семьдесят  пять  тысяч!  -  произнес  Падреле  после   короткого,  но
тягостного молчания.
     - Вы  меня  неправильно понимаете, господин  Падреле, - глухо промолвил
доктор, - здесь дело совсем не в деньгах.
     - Сто  тысяч!  -  высокомерно  бросил  Падреле-младший. - Сорок  восемь
тысяч  немедленно,  остальные  телеграфом  спустя  два-три  дня  после моего
возвращения в Город Больших Жаб.
     Но  на  этот  раз  доктор  Попф только досадливо повел плечами, и тогда
Падреле-младший пал духом.
     - За  одну  ампулу  сто  тысяч  кентавров!  - сказал он. - Неужели  вам
этого мало? Побойтесь бога, доктор Попф.
     А  бедная  Береника,  которой  чуть  не стало дурно, когда она услышала
последнюю  цифру,  вдруг пришла к трагическому выводу, что Попф ее не любит,
что  он  любит  свою  науку,  которая  загнала  их  в эту дыру Бакбук, а ее,
Беренику,  он  не любит, то есть любит, но меньше, чем науку, а значит  - не
любит.  Потому что если бы он ее действительно любил, то он бы не потащил ее
с  собой  в  этот ужасный Бакбук, а оставил бы у родителей, в милом, родном,
веселом  городе Жужар. А если уж потащил, то, бесспорно, согласился бы взять
у  этого  бедного  лилипутика  (Падреле  уже  вызывал в ней чувство какой-то
жалостливой  симпатии)  сто  тысяч  кентавров,  чтобы  можно  было уехать из
Бакбука  и  жить  без  забот  о насущном куске хлеба. Она понимала, что если
Попф  отказывается  от  такой  огромной  суммы,  то у него на это есть очень
серьезные  причины.  Но  она была убеждена, что эти серьезные причины все же
толкнули  бы  на  отказ  от  ста  тысяч  кентавров только одного человека из
десяти миллионов.
     - Вы  не  должны  мне  отказывать, -  произнес   между  тем  дрогнувшим
голосом  Падреле и сполз на пол со своего кресла. - Только вы можете сделать
меня счастливым человеком...
     Попф молчал.
     - Пожалейте   меня,  доктор, -  сказал  Падреле   самым  проникновенным
тоном,  на  который  был способен. Его тонкий голосок, сдавленный волнением,
походил на писк крысы, попавшей в лапы кота.
     Чем  больше  Аврелий  Падреле  унижался  перед  доктором  Попфом, тем с
большим  ожесточением  он  клялся  в  душе  отомстить  ему  потом,  когда он
вырастет.  Он  был  уверен,  что  Попф  не  только  набивает себе цену, но и
пользуется  случаем поизмываться над человеком, счастье которого зависело от
его,  доктора,  доброй  воли.  Действительные  причины  отказа были попросту
недоступны  его  пониманию.  Если  бы он их узнал, то не понял бы. А если бы
понял,   то,  конечно,  еще  более  возненавидел  бы  ничтожного  лекаря  из
захолустного Бакбука.
     Но,  что  бы  ни  переживал  в глубине души Падреле-младший, мольбы его
становились  все  униженней  по мере того, как он убеждался в непреклонности
доктора  Попфа.  Сейчас  уже Падреле не упоминал больше о деньгах. Сейчас он
уже   не   собирался   приручать   доктора,  оказавшегося  неожиданно  таким
непокладистым.  Как и все люди его положения и душевного склада, Падреле мог
только  или  повелевать рабами, или раболепствовать. И он патетически взывал
сейчас  к лучшим чувствам уважаемого доктора, то и дело униженными взглядами
моля  о  поддержке  молчавшую  Беренику.  О,  никогда  еще никто из династии
Падреле  не произносил таких горячих речей! Он пытался потрясти сердце Попфа
описанием  всех  тех  унижений,  которые ему пришлось пережить за тридцать с
лишним  лет  своей  жизни,  рассказами о том, как он не может себя заставить
выйти  к  гостям, собравшимся в его гостиной; как он ведет поневоле одинокую
и  безрадостную  жизнь  без всякой надежды, что это одиночество когда-нибудь
прекратится;  о  том,  как  он не может без страданий читать книги, смотреть
спектакли  и кинокартины, потому что и в книгах, и в пьесах, и в кинофильмах
рассказывается о счастье, которое ему недоступно.
     - Вы  мне  можете  не  поверить, -  проникновенно  сказал  он, так  как
обыкновенные     человеческие    чувства    действительно    казались    ему
невероятными, -  но  я  ехал  к  вам  не  только  для того, чтобы расстаться
наконец  с  проклятой  шкурой  карлика.  Мне  так  хотелось обрадовать моего
бедного  брата  Примо! Ах, если бы вы знали, как он страдает из-за того, что
ничем не может мне помочь в моем несчастье!
     Он  произнес эти слова очень тихо, и Попф понял, что стоявший перед ним
желтолицый  злобный  человечек  был  в  этих словах совершенно искренен. Он,
очевидно,  действительно  очень  любил  своего  старшего брата. В этом факте
было  что-то  трогательное, располагающее. Кроме того, Попфу была забавна и,
бесспорно,  лестна  просьба  пожалеть  сразу  обоих  владельцев  знаменитого
банкирского дома.
     "Черт с ними!  - весело подумал он. - Надо их пожалеть!"
     Но  сразу  соглашаться  он  посчитал  для  себя  неудобным.  Поэтому он
задумчиво протянул:
     - В  крайнем  случае,  господин  Падреле,  я вам могу сделать  инъекцию
эликсира... Но жить вам у нас, пока вы вырастете, к сожалению, негде...
     Тогда  приободрившийся Падреле стал с новой энергией просить, чтобы ему
разрешили  остаться  в доме уважаемого доктора, пока дело не будет завершено
до  конца,  потому что он хочет сделать своему брату Примо сюрприз и явиться
перед  ним  уже  совершенно  нормальным  человеком.  Возможно,  что ему даже
удастся  вырасти  до  четвертого  сентября, а это, представьте, как раз день
рождения Примо!
     - Но  ведь  здесь, право же, негде вас  устроить, - еще более задумчиво
протянул  доктор  Попф, радуясь в глубине души, что ему удастся проследить и
зафиксировать  весь  удивительный  и  сложный процесс превращения лилипута в
человека нормального роста.
     Падреле   снова  начал  горячо  убеждать  Попфа,  что  он  будет  очень
стараться  никого  и  ни  в  чем  не  стеснять. Он, очевидно, снова собрался
пустить  в  ход  все  свое  красноречие,  но  его  перебил  неожиданно голос
Береники Попф.
     - Ты  ошибаешься, Стифен, - сказала она, решительно  вставая из кресла,
в  котором  она молча прослушала весь этот необычайный разговор, - по-моему,
ты  ошибаешься, - поправилась она. - Если господин Падреле не будет на нас в
претензии,  мы  можем  поместить его в нижней угловой комнате... А спать ему
можно будет на диване... господин Падреле отлично на нем уместится...


                            ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ,
             в которой Аврелий Падреле главным образом растет,
           в то время как доктор Стифен Попф занимается другими,
                          не менее важными делами

     Официально,  для  всего  Бакбука, доктор Попф еще продолжал болеть. Ему
по горло хватало работы и без приема больных.
     Свое  время он делил теперь между Падреле и окончательной подготовкой к
началу массовых инъекций "эликсира Береники", но не людям, а животным.
     Таким  образом  в  доме  Попфов  сразу  появились  две тайны, каждой из
которых  было  вполне достаточно, чтобы весь город, не говоря уже о коттедже
доктора  Попфа,  был надолго захлестнут волной репортеров. А тогда  - прощай
наука,  прощай  спокойное  и  систематическое  наблюдение  за  сложнейшими и
уникальными  явлениями,  происходящими  в  стремительно  растущем  организме
Падреле, прощай методическая подготовка массовой инъекции эликсира!
     Поэтому  господину  и  госпоже Бамболи было сообщено с самыми теплыми и
искренними  изъявлениями  благодарности,  что  миновала  уже,  к счастью, та
трудная  пора,  когда  Береника не могла обходиться без их дружеской помощи.
Их  просили  заходить  запросто,  без  приглашений,  тем более  что недельки
через  три  доктор  Попф  надеется уже начать выходить на улицу. (Догадливая
аптекарша  сделала  для  себя  из этих слов совершенно правильный вывод, что
раньше  нежели  через  месяц  не стоит заглядывать к доктору, если не хочешь
прослыть навязчивой).
     Вдова  Гарго  любезно  согласилась  по-прежнему  приходить  и  помогать
госпоже  Попф,  пока  еще  оставалась необходимость в посторонней помощи. Ее
только  предупредили,  чтобы  она  никому  и ни при каких обстоятельствах не
проболталась о том, что происходит в доме доктора Попфа.
     Вдова,  хотя  никто  ее об этом не просил, сочла нужным подкрепить свое
честное  слово  клятвой, и было ясно, что она действительно скорее даст себе
вырвать язык, нежели выскажет хоть отдаленный намек на доверенные ей тайны.
     Господина  Падреле,  как  Береника  и  предложила в тот памятный вечер,
поместили  на  диване  в  угловой  комнате первого этажа, выходившей окном в
сад.  Инъекция  эликсира  была  произведена  ему на другой же день после его
приезда  и  прошла, хотя пациент очень волновался, достаточно буднично и без
каких  бы  то  ни  было  осложнений.  Уже  несколько часов спустя у пациента
разыгрался  небывалый аппетит. Тем самым был снят втайне волновавший Падреле
вопрос,  как  он  обойдется  без  своего  повара.  Дело  в том, что у него с
детства  был  отвратительный  аппетит,  пока  Примо Падреле (по этому поводу
было  в свое время много шума в обществе и в бульварной прессе) не переманил
от  какого-то  совершенно  легендарного богача, чуть ли не от Джона Пирпонта
Моргана,  повара,  назначив  ему  оклад,  процентов  на двадцать превышавший
оклад  министра  финансов Аржантейи. Этот-то повар и мог в результате долгих
бессонных  ночей  придумывать  такие небывалые сочетания углеводов, белков и
жиров,  которые  оказывались  в состоянии пробуждать хоть к слабым признакам
жизни вялые желудочные железы младшего Падреле.
     После  инъекции оказалось, что он может отлично обходиться незатейливой
стряпней  вдовы  Гарго.  С  жадностью  и  ненасытностью,  удивлявшими и даже
пугавшими  Падреле,  он  набрасывался  на  любое  блюдо  и  поглощал с такой
умопомрачительной  быстротой, что доктор Попф вынужден был предупредить его,
что  необходимо  тщательно  разжевывать  пищу, если он не хочет на всю жизнь
остаться  с больным желудком. Покончив с завтраком, Падреле не мог дождаться
часа,  когда ему подадут обед, а после обеда он, лежа на диване или медленно
прогуливаясь  по  своей  комнате,  мечтал  об ужине, то и дело поглядывая на
часы.
     Еще  утром,  сразу  после  того, как эликсир был введен в мякоть правой
руки  Аврелия  Падреле, доктор Попф, торжественный и взволнованный, занес на
собственноручно  разграфленные  таблички  все необходимые данные о пациенте:
возраст,  вес,  рост, объем груди, размер и положение сердца, и так далее, и
тому  подобное.  Он  сфотографировал  раздетого Падреле на фоне белых дверей
его  комнаты  в  профиль  и  фас,  во весь рост и отдельно лицо, сообщил ему
устно  и  вручил  выписанный на двух листах бумаги строго регламентированный
порядок  его  дня,  подчеркнув  необыкновенную  важность  точного соблюдения
этого расписания в интересах самого Падреле и науки.
     Вдове   Гарго   была   поручена  вся  продовольственная  сторона  этого
эксперимента.  Она неустанно стряпала, с трудом урывая время, чтобы вместе с
Береникой сходить на рынок.
     Следующей  по  своей  трудности  была проблема одежды. Падреле рос, - и
притом  так  быстро,  что и госпожа Попф и вдова Гарго соединенными усилиями
не  смогли  обеспечить  его  хоть  мало-мальски  удобной  одеждой. О красоте
покроя   уже   не   приходилось  думать.  Впервые  после  четырех  поколений
несметного  богатства  и  царской  роскоши  представитель  династии  Падреле
пользовался перелицованной одеждой.
     Сначала  пошли  в  ход  старые  костюмы доктора. Когда их не хватило, у
вдовы  Гарго  были  приобретены  за баснословную цену, от которой испуганная
вдова  долго,  но  тщетно  открещивалась,  три  костюма  и  летнее пальто ее
покойного  мужа.  К тому моменту, когда обе женщины в результате непрерывной
практики  так  набили  себе  руку,  что  могли  уже  сшить  более  или менее
приличный  костюм,  все  запасы  одежды,  пригодной для перешивки, оказались
использованными  без  остатка.  Покупать же материю в местных магазинах было
по  меньшей  мере  неосторожно:  вполне  хватало в городе болтовни по поводу
продовольственных   закупок,   непрестанно  и  во  все  больших  количествах
производившихся госпожой Попф.
     Когда  не  хватило  для  перешивки мужских костюмов, в ход пошли старые
платья  и жакеты госпожи Попф. Последнюю неделю своего роста Падреле щеголял
в укороченном халате доктора Попфа.
     Третья   по  важности  и  трудности  проблема  -  проблема  обуви, так,
собственно,  и не была разрешена. Падреле прошлепал все время, проведенное в
доме  Попфа,  в  подвязанных  ленточками домашних туфлях  - сначала хозяйки,
потом хозяина дома.
     На  улицу  он,  конечно,  не  рисковал  показываться. Даже в садик (три
яблони,  две сливы и несколько кустов крыжовника), разбитый в глубине двора,
его  с  величайшими  предосторожностями  выпускали гулять только изредка, по
ночам, предварительно обследовав кругом всю местность.
     Большую  часть  времени  Падреле  проводил  в  обществе Береники. Вдова
Гарго,  у  которой  с утра до вечера не прерывались кухонные хлопоты, улучив
свободную   минутку,  тоже  забегала  в  нижнюю  угловую  комнату  послушать
удивительные  рассказы  приезжего  маленького  джентльмена.  О  чем бы он ни
начинал  вспоминать,  все  было  похоже на сказку: фамильный дворец в Городе
Больших  Жаб,  мраморные  виллы  в  самых очаровательных и аристократических
местечках  океанского побережья, роскошные каюты самых роскошных лайнеров, в
которых  он  совершал  свои  путешествия  в  Африку,  в  Индию,  в Англию, в
Аргентину  и  на  Огненную  землю,  номера  "люкс"  самых  дорогих отелей, в
которых  останавливались  только  люди  его  положения  и  особы царствующих
домов.
     Все  это  было  для Береники, не говоря уже о вдове Гарго, волшебными и
дурманящими  экскурсиями  в другой мир, заманчивый, но навсегда недоступный,
как  Марс.  Трудно  было  привыкнуть к мысли, что рядом с ними, вот здесь, в
нижней  угловой  комнате  невзрачного  домика  доктора  Попфа,  сидит  живой

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг