- Эти джентльмены крупные научные авторитеты? - спросил он, наливаясь холодной яростью и старательно отводя свой взгляд от взбешенной Береники.
О, как она презирала его в эти минуты, как она ненавидела его за то,
что он уводил разговор в сторону от дела, от предлагаемого Аврелием Падреле
богатства!
- Эти джентльмены крупнейшие финансовые авторитеты! - проревел Аврелий Падреле и с такой силой стукнул кулаком по столу, что стоявшая на самом краю дешевая фарфоровая чашечка упала на пол и разбилась. - Уверяю вас,
почтеннейший, это поважней, чем какие-то...
- Осторожней в выражениях, сударь! - очень тихим и спокойным голосом
предупредил его доктор Попф, но Падреле уже сорвался с цепи.
- ...клистирные трубки, которым не на что купить себе кролика для
опытов!..
Наступило тяжелое молчание, которое через добрую минуту прервал
по-прежнему очень тихий голос доктора Попфа.
- Господин Падреле, - неправдоподобно спокойно промолвил доктор Попф, -
я вас прошу немедленно убираться вон.
Он приоткрыл дверь, позвал вдову Гарго и сказал ей:
- Большая просьба, госпожа Гарго. Господин Падреле сегодня уезжает.
Приобретите ему костюм, пальто, шляпу и обувь. В магазине скажите, что это
для меня. Деньги вам даст господин Падреле.
И он заперся в своем кабинете.
Часа за полтора до своего отъезда Падреле переслал ему через вдову
Гарго конверт с сорока восемью тысячами кентавров и письменным
обязательством выслать остальные пятьдесят две тысячи не позднее пятого
сентября. Доктор Попф вернул ему обязательство и деньги с припиской, что он
не берет платы с тех, над кем он производит научные опыты, все равно, будь
то представитель знаменитого банкирского дома "Братья Падреле" или
обыкновенная крыса.
Не желая видеть Падреле, доктор Попф пробыл в своем кабинете, пока тот
не отправился на вокзал. Потом Попф спустился вниз. Его встретила
заплаканная госпожа Гарго и, всхлипывая, подала записку.
Береника Попф, урожденная Мишелли, сообщала доктору Попфу, что она не
может с ним больше жить и что она уезжает в Город Больших Жаб.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ,
о том, как Аврелий Падреле и Береника Попф,
урожденная Мишелли, прибыли в Город Больших Жаб
Утром следующего дня из вагона поезда, прибывшего в Город Больших Жаб,
вышел краснощекий человек лет тридцати, с приплюснутым мясистым носом и
выдающимся подбородком. Он был весел, как жаворонок, без умолку болтал, то
и дело нежно наклоняясь к ушку своей молодой спутницы, но та была
молчалива, задумчива и печальна.
Погода, которой их встретила столица Аржантейи, была попросту
отвратительна. Сквозь высокую стеклянную крышу вокзального перрона
проглядывало пасмурное, затянутое низкими тучами небо. Не верилось, что на
дворе всего только последний день августа. Серыми, унылыми потоками лил
дождь, типичный октябрьский дождь, холодный, пронизывающий, навевающий
тоску, как плач больного ребенка за стеной.
Наемная машина, шелестя шинами по мокрой мостовой, помчала их мимо
неприветливых высоких домов, покрытых разноцветными заплатками вывесок,
мимо нарядных газетных киосков, обвешанных отсыревшими газетами и
журналами, словно свежевыстиранным бельем, мимо черных входных ям
метрополитена, в которые мокрые пешеходы кидались с мрачной
стремительностью самоубийц, мимо пустынных небольших скверов с уныло
поблескивавшими скамьями, мимо заляпанных кричащими плакатами, грязных
привокзальных кинотеатров, действовавших круглые сутки, мимо мокрых
полицейских, мокрых деревьев, мокрых автобусов, мокрых павильончиков, в
которых изнывали от безделья и сырости продавщицы цветов, чистильщики
сапог, торговцы мороженым и засахаренными фруктами.
Потом такси повернуло направо и стало медленно огибать запруженную
машинами площадь, в центре которой высилась огромная гранитная статуя.
Статуя изображала собой красивую женщину в легких гранитных одеждах, с
которых водопадами низвергались дождевые потоки, видно было, что она
чувствует себя в столице Аржантейи не очень уютно.
С площади машина выскочила на очень широкий бульвар и через несколько
минут остановилась у подъезда лучшего в Городе Больших Жаб отеля "Кортец".
Портье встретил вошедшую парочку с тем вежливым презрением, с которым
хорошо выдрессированные гостиничные служащие относятся к дамам в скромных
провинциальных туалетах и к мужчинам, одевающимся в магазинах готового
платья. Но тон Падреле-младшего, хотя и сохранившего инкогнито, был так
естественно властен и держался Падреле среди аляповатой роскоши непомерно
просторного вестибюля настолько свободно, что портье шестым своим чувством,
специфическим чутьем бывалого лакея, понял, что имеет дело с птицей
высокого полета.
Его сомнения окончательно рассеялись, когда Падреле с самым небрежным
видом поручил ему разменять весьма крупный банковый билет. Теперь портье
был олицетворением предупредительности и подобострастия.
В книге приезжих Береника расписалась своей девичьей фамилией, а
Падреле - плебейской фамилией Эту, - так звали няньку из приюта, где
воспитывался младший сынишка госпожи Гарго. Почтенная вдова как-то
упоминала об этой особе в присутствии недавнего пациента доктора Попфа.
Новоявленный господин Аврелий Эту проводил Беренику в отведенные ей
апартаменты. Здесь они и позавтракали, после чего вызвали машину и, не
теряя времени, отправились по магазинам.
Головокружительная роскошь апартаментов, в которых Падреле поселил ее
впредь до оформления развода с Попфом и их свадьбы, знаменитые и дорогие
ателье, перспектива стать одной из богатейших женщин богатой Аржантейи -
все это могло бы вскружить голову и более рассудительной женщине, нежели
Береника. Разве не об этом мечтала она еще два дня тому назад?
- Ах, Стив! - воскликнула она в упоении, когда перед нею и для нее
зашелестели на прилавке разноцветные тяжелые волны драгоценнейших шелков. -
Посмотри, какая прелесть, Стив!..
Она забыла, что рядом с нею Аврелий Падреле, ей казалось, что она
пришла сюда с Попфом.
Сначала Падреле от неожиданности выпучил глаза. Потом он расхохотался.
- Ба, Береника! Вы, кажется, назвали меня Стивом!..
У него не хватило такта промолчать. Он был даже убежден, что ей так же
смешно, как ему. Право же, это очень забавно: обращаться к мужу, которого
оставила ради другого! Забыть, хотя бы и на мгновение, что она сейчас
невеста Аврелия Падреле, Аврелия Падреле, черт возьми!
Он хохотал, хрюкал от восторга, хлопал себя по коленям.
- Не будем, Береника, вспоминать о нищих!.. Господи! Назвать меня
Стивом!.. Я уж давно так не смеялся!..
Береника покраснела, попыталась изобразить на своем лице улыбку, но ей
это плохо удалось. Она сразу стала скучной, вялой, неразговорчивой, такой,
какой была в поезде, который привез их сегодня из Бакбука.
К великому удивлению Падреле, она заказала себе только три платья и,
сославшись на головную боль, попросила отвезти ее в гостиницу.
Вечером, когда ей из ателье принесли уже готовые туалеты, ока снова
оживилась, долго прихорашивалась перед зеркалом. Вечернее платье она
обновила, отправившись с Падреле в оперу. Платье ей удивительно шло. Она
это знала и от этого сознания еще больше хорошела. Падреле наслаждался ее
первым успехом в обществе, пожалуй, не в меньшей степени, нежели тем, что в
этом зале, переполненном его светскими знакомыми, никто его не узнал.
Но к концу спектакля Береника скова захандрила. Падреле устал от
усилий привести ее в хорошее настроение и разозлился. Правда, он постарался
не показать виду, но не настаивал, когда по возвращении в гостиницу
Береника отказалась от ужина, попрощалась и ушла к себе. Падреле спустился
в ресторан, поужинал, и к нему незаметно вернулось отличное расположение
духа.
А Береника Попф, урожденная Мишелли, закутавшись с головой в одеяло,
горько плакала в своей великолепной спальне. Она не могла простить доктору
Стифену Попфу, что он не пытался догнать ее на бакбукском вокзале.
"Значит, он меня совсем-совсем не любит!"
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ,
о первом сюрпризе Аврелия Падреле
Поздним утром второго сентября телефонный звонок разбудил Огастеса
Карба, того самого молодого человека, который недель за шесть до этого
привел Томазо Магарафа к господину Падреле-младшему. Нельзя сказать, чтобы
столь долгая разлука с патроном болезненно отразилась на господине Карбе.
Отличный румянец по-прежнему украшал фарфоровую белизну щек этого
невысокого (Аврелий Падреле не выносил в своем окружении высоких людей),
рыхловатого блондина с покатыми плечами и холодными, чуть мутноватыми
синими глазками. Он наслаждался покоем, особенно ощутимым и приятным после
повседневной мелочной и злобной тирании своего крохотного хозяина, которого
он про себя не очень поэтично называл "клещом".
Но это ни в коем случае не значило, что Карб забыл о нем. Наоборот, не
было дня, когда Карб не вспоминал бы о "клеще", не думал с волнением и
тревогой о том, как сложилась его необыкновенная поездка. Согласился ли
кудесник, к которому он поехал, помочь ему вырасти? Если согласился, то
пошло ли это его патрону на пользу? Сколько времени ему потребуется, чтобы
вырасти и вернуться домой?
Тут обычно Огастес Карб в воображении ставил себя на место
таинственного кудесника и начинал мечтать о том, что было бы, если бы не
неизвестный счастливец, а он - Огастес Карб - владел секретом роста. О,
он не был бы дураком! Он содрал бы с господина Падреле-младшего миллион,
два миллиона, три миллиона! Может быть, он потребовал бы, чтобы его приняли
полноправным компаньоном в фирму "Братья Падреле и Карб"! Член всемогущей
"шестерки" Огастес Карб!
Как это ни может на первый взгляд показаться странным, но господина
Карба выводила из себя мысль, что тот неизвестный ему счастливец может
продешевить, взять с Падреле меньше, нежели из него можно вытянуть. Иногда
Карбу даже казалось, что это предположение сведет его с ума. И вовсе не
потому, что он питал хотя бы тень симпатии к человеку, открывшему секрет
роста. Наоборот, он его ненавидел. Он бешено ему завидовал. И не в законном
чувстве неприязни к своему мучителю было тут дело. Нет, это было совсем
другое, принципиально иное чувство. Господина Карба в данном случае
бесконечно волновала сама возможность выжать большие, очень большие, деньги
все равно из кого и все равно в чью пользу. Эту возможность кто-то должен
использовать как следует. И если это не выпало на долю Огастеса Карба, то
пусть хоть кто-нибудь другой использует до дна эту сказочную возможность.
Огастес Карб был, однако, достаточно практичным человеком, чтобы от
бесплодных мечтаний переходить к более реальным размышлениям о том, как
может отразиться на его собственной персоне чудесное изменение его хозяина.
И каждый раз он приходил к приятному выводу, что положение личного
секретаря выросшего господина Падреле-младшего будет неизмеримо
значительней, нежели положение личного секретаря лилипута, фактически
находившегося не у дел, никак не влиявшего на деятельность компании и
всячески избегавшего появления в свете. Итак, Огастес Карб был кровно
заинтересован в том, чтобы Аврелий Падреле вырос.
В связи с этим его с некоторого времени не на шутку волновало
отсутствие каких бы то ни было вестей от хозяина. Приближалось четвертое
сентября, день рождения Примо Падреле, и было просто невероятно, чтобы
младший Падреле не помнил об этой знаменательной дате.
Поэтому первой мыслью, которая мелькнула у Огастеса Карба, когда утром
второго сентября раздался телефонный звонок, была мысль, что вернулся
хозяин. Ему вдруг стало грустно: кончились золотые денечки спокойной жизни
без "клеща".
Он потянулся к телефону, прокашлялся, взял трубку.
Неизвестный баритон спросил:
- Господин Карб?
- Да, это господин Карб, - холодно ответил Огастес.
Теперь он был расстроен, что звонил не хозяин. Черт знает, куда это он
запропастился!
- Надо быть повежливей, господин Карб, - пожурил его баритон.
- С кем имею честь? - надменно спросил Карб.
- С вами говорят по поручению господина Аврелия Падреле...
- Патрон приехал? - встрепенулся господин Карб.
- Разрешите вам заметить, сударь, что перебивать в высшей степени
неприлично! - строго заметил ему баритон.
- Прошу прощения, сударь! С кем имею честь? - переспросил Огастес
значительно вежливей.
- Я уже сказал вам, господин... э-э-э... Краб...
- С вашего позволения, не Краб, а Карб, - поправил его Огастес.
- Я уже сказал вам, господин Краб, - многозначительно повторил
баритон, - что с вами говорят по поручению вашего патрона господина Аврелия
Падреле. Надеюсь, вам известно это словосочетание?
"Новый секретарь! - с ужасом подумал господин Карб и обмер. - Ну,
конечно, "клещ" вырос и взял себе другого секретаря".
Карб почувствовал себя в положении человека, который с большим трудом
вскарабкался на самую высокую перекладину многометровой лестницы - и вдруг
лестница накренилась и стала падать.
- Прошу прощения, сударь! - простонал он в трубку. - Я вас слушаю,
сударь!
- Возможно, что я не скажу вашему патрону, чтобы он вас выгнал, -
великодушно обещал ему баритон.
- Я покорнейше прошу прощения, сударь! - пролепетал Огастес Карб,
который, как и его хозяин, умел говорить только в двух регистрах: или
надменно, или подобострастно.
- Я вас жду через полчаса в ресторане "Кортец", - сказал баритон.
- Но как я вас там найду? Ведь я вас не знаю в лицо.
- Это вас не должно беспокоить. Вы остановитесь в дверях, и я вас
позову. Я вас отлично знаю. Господин Падреле просил вам указать, чтобы
никто, даже его брат, не знал о нашем разговоре, - жестко заключил баритон
и повесил трубку.
Ровно через полчаса порядком встревоженный Карб вошел в прохладный зал
ресторана "Кортец". К нему приблизился официант с манерами
церемониймейстера и повел его к отдаленному столику, за которым сидели
неизвестный мужчина лет тридцати с выдающимся подбородком и чуть
приплюснутым носом и молодая миловидная брюнетка, посмотревшая на Карба с
нескрываемым интересом.
- Это вы мне звонили, сударь? - осведомился Огастес Карб, стараясь
припомнить, где и когда он видел этого незнакомого и в то же время странно
знакомого человека.
- Рад отметить, - промолвил незнакомец резковатым баритоном, - вы
точны, как всегда.
- Я вас не имею чести знать, сударь, - смущенно сказал Огастес Карб. - Весьма сожалею, но я не могу припомнить...
- Вы меня имеете честь знать уже по крайней мере шесть лет, - сурово
заметил незнакомец, но не выдержал, и его лицо расплылось в довольной
улыбке. Очевидно, его от души потешала эта сцена.
- Весьма сожалею, сударь, но я никак не припомню, где я вас
встречал, - смущенно стоял на своем господин Огастес Карб.
Теперь к его искреннему замешательству прибавилась и игра.
Неизвестному, он видел, доставляло удовольствие его смущение, и было бы
глупо не сыграть на этом.
- Мы с вами встречались в Мельбурне, - подсказал ему незнакомец и
подмигнул даме, приглашая принять участие в его торжестве.
На лице дамы мелькнула слабая улыбка.
- Весьма сожалею, сударь... - сказал Карб. - Мне, конечно,
непростительно, но...
- Мы с вами виделись каждый день во время вашего пребывания в Париже, - продолжал напоминать ему незнакомец, - в Женеве, в Венеции, в Валенсии, в Кейптауне, в Лондоне и Монте-Карло, в Праге и в Калькутте...
- Вы не должны на меня сердиться, сударь, - сокрушенно промолвил
Огастес Карб, - но я все-таки никак не могу припомнить, чтобы я когда-нибудь
с вами встречался. Я попросил бы разрешения задать вам один вопрос.
- Спрашивайте, - сухо согласился незнакомец. Он был слегка обижен,
словно его отрывали от приятного развлечения.
- Я хотел бы узнать, возвратился ли из поездки мой патрон?
- Вы очень по нему соскучились? - иронически фыркнул незнакомец.
- В этом не было бы ничего удивительного, сударь, - произнес Огастес
тоном, почти не отличавшимся от благородного. - Я имею честь служить его
секретарем уже свыше шесть лет.
И тогда незнакомец воскликнул:
- Я вас не узнаю, Карб! Где ваша прославленная точность? Теперь уже
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг