крышкой.
Отщипнув кончик сигары, я закурил и уселся в соседнее кресло.
- Черт им судья - и околоточному, и цыганам, - отложил газету Сумский.
- Как вы-то, Павел Дмитриевич? Небось подумали о моем приглашении - вот
привязался, старый хрыч, ну да отказать неловко?.. А я любитель, скажу вам,
задушевных бесед. Нам, старикам, знаете ли, скучно... Расскажите о себе,
Павел Дмитриевич... Покуда Марья подаст, поведайте без лукавства, что вас
привело в нашу Богом забытую провинцию? - шутливо-серьезным тоном закончил
он.
Беззвучно вплыла в зал, неся перед собой фарфоровую супницу,
полногрудая женщина, одетая непритязательно, как и первая, - в шерстяную
кофту и юбку.
- Если коротко сказать, я ищу тишину, - молвил я безо всякой иронии.
- Ну и как - нашли-с?! Чего-чего, а тишины у нас вдосталь! Не возьмусь
утверждать того же об ином.
- Что вы имеете в виду?
- Видите ли, молодой человек, одного взгляда на вас достаточно - и для
этого вовсе не обязательно обладать обостренной проницательностью, -
достаточно одного взгляда на вас, чтобы определить: этого молодого человека
истязает неутолимая духовная жажда, ваши глаза не останавливаются на
поверхности предметов, ибо вы не ищите суть вещей. Даже слишком часто в
ваших глазах возникает отчаяние, ибо вы ищете нечто, что, вероятно, сами
затрудняетесь определить. Смею надеяться, вы посчитаете извинительной мою
откровенность... Светило Бехтерев говорит: "Опыт показывает, что
самонаблюдения недостаточно даже для изучения собственной психической
жизни". Теперь вы понимаете, что я пригласил вас не из пустопорожнего
любопытства. В японскую кампанию я встречал офицеров с таким неуловимым и
беспокойным, как у вас, взглядом. Должен сказать, что большинство из них
закончили плохо.
- Вы желаете мне в чем-то помочь?
- Раньше всего, хочу вас выслушать, коллега.
- Право, Петр Валерьянович, - развел я руками, - едва ли меня можно
отнести к психопатическим субъектам, хотя признателен вам за участие, - я не
удержался от едкого замечания.
- Напрасно вы обижаетесь.
"Что ему надобно? Чего он хочет?" - смятенно подумал я.
- Впрочем, не стану мучить вас расспросами, - сказал Сумский. -
Нынешняя молодежь страшится и избегает правды, да-с, - заключил он как бы с
сожалением и указал на стол: - Покорнейше прошу садиться.
- Позвольте спросить вас, Петр Валерьянович? - неожиданно для себя
сказал я, когда мы сели.
- Разумеется.
- Верите ли вы в потустороннюю силу?
- Если мы допускаем существование Бога как естественное, то что же
тогда сверхъестественное? Что может быть выше и непостижимей? И как понять -
"потусторонняя"? По какую ту сторону, молодой человек? - вопросительно
глянул на меня Сумский. - Та сторона - это, извините меня, только смерть, о
которой вы почти не задумываетесь, а я слышу ее дыхание, ее присутствие
возле своего одра каждодневно. Так что не верить в нее нельзя.
- Речь идет скорее не о смерти, - пояснил я. - Затруднительно выразить
словами, но в мире несомненно есть сила, которая угнетает человека, как бы
присматривает, надзирает за ним, принуждает сверяться с чем-то, лишает его
радости и заставляет задумываться о целесообразности его бытия. Человек
видит себя как бы пришпиленным мотыльком: крыльца у него еще дергаются, а он
уже фатально осужден. То есть я говорю о силе, которая и придает
обреченность нашему существованию.
- Сие и есть предчувствие смерти, милейший Павел Дмитриевич,- ощущение,
так сказать, своей конечности.
- Но у человека имеется и предчувствие спасительного выхода, прорыва в
иной свет.
- И вера в светочей, указующих ему истинную дорогу, - согласился
доцент, - но едва ли нас с вами позволительно к ним причислить... Спиритус
этиликус, - Сумский наклонил графин, чтобы наполнить лафитники, и я услышал
спиртовой запах. - За вечную жизнь, Павел Дмитриевич! За неугасимую лампаду
людских сердец! - и на одном дыхании молодецки опрокинул водку в рот.
- В древних хирургических папирусах сказано: "У него трещина височной
кости, у него течет кровь из ноздри и уха. С этой болезнью надо бороться".
Но сказано и другое: "У него размозжена височная кость, у него течет кровь
из двух ноздрей и из уха, он бессловесный, и он страдает оттого, что свело
его шею. Эта болезнь неизлечима" Я, признаюсь, имею обыкновение выпивать
за
первую оптимистическую часть, то бишь за то, чтобы бороться с болезнями, но
кто-то может, если ему угодно, выпить и за вторую половину, - Сумский с
хитрецой подмигнул и опрокинул следующий лафитничек в разъятый рот. - Да-с,
любезнейший Павел Дмитриевич, все медики пьяницы, все как один, уж вы меня
не переубедите...
Голова у него была маленькая, колобком, с заостренными кверху
ушами-лопухами, за которые он заправлял пряди желто-седых волос. В разговоре
он двигал ушами, как крыльями, на бледно-морщинистом лице сновали черные,
молодые озорные глазки. Мне казалось, что он норовит задать главный вопрос,
ради которого и позвал меня, что некое, способное многое прояснить, словцо
вот-вот сорвется с его языка, но Сумский балагурил, сыпал прибаутками,
заботливо следил, чтобы моя рюмка не пустела. "Ядреная водка у него!" -
удивлялся я, чувствуя, как стремительно наливается свинцом голова.
А Мария все подавала и подавала. Уже отведали гусиных потрохов,
телячьих мозгов, закусили оладьями с клюквенным вареньем, а Мария несла
чесночный соус к пельменям и творожные блинчики. Звуки доносились до меня
уже приглушенно; я удивленно наблюдал, как заходили, заизвивались,
пружинисто-резиново запрыгали чашки и блюдца на скатерти, запыхтел парком
гусар-самовар, застукал в отполированном медном сапожке, лихо подкрутил ус и
пустился вприсядку заварочный чайник, потянулись хороводом ложки и вилки в
бумазейных салфетках-юбках. "Диво дивное!" - восторгался я, наблюдая этот
маскарад, борясь с хмельной истомой, и сквозь дурман расслышал: "Постели
молодцу в гостиной".
Чьи-то руки заботливо подхватил меня, но я заупрямился, захорохорился,
тряхнул головой и сам вошел в покой, где враз подломились ноги, и повалился
в пуховики... как в колодец. Однако в том колодце не все было тесно,
беспросветно, но прежде чем тьма начала рассеиваться, моя ладонь ощутила
чье-то бережное касание. "Юлия?" - прошептал я, увлекаемый за руку в
захламленный, заставленный до потолка разбитой мебелью коридор, с истертыми
паркетными шашками, по которым, дробно постукивая коготками, оскальзываясь,
сновали крысы. Юлия вела меня за собой, - не оглядываясь, склонившись, в
траурном одеянии похожая на монастырскую послушницу.
Совы хлопали крыльям, над нашими головами, из углов доносился
истерический хохот, сатанинские смешки, и чьи-то горевшие пронзительным
синим огнем раскосые глаза сверкали в оконце. Я вступал, робея. Опять
зашумели крылья, задребезжали стекла, заколотились бешено двери о косяки.
Юлия вдруг исчезла, я видел впереди Сумского, с идиотской ухмылкой
прыгавшего неуклюжим скоком, криво вывернув голову. Я не поспевал за ним.
Неожиданно доцент с истошным визгом впрыгнул в какую-то дверь, и меня будто
сквозняком увлекло за ним.
Трудно было определить размеры помещения, в котором я очутился. Стены
съедала тьма, а с невидимого потолка свисали на шнурах лампы под багряными
абажурами. У дверей раскладывали пасьянс трое престарелых инвалидов...
Сумский сноровисто вскочил на столик и, всласть хохоча, принялся водить
задом с волосатым хвостом по крышке стола, разметая карты. Один из карточных
игроков ухватил хвост, и сразу Сумский блаженно завизжал, точно его
щекотали, брыкнул ногой с копытцем и был таков. А хвост остался в руке
картежника.
Я медленно прошелся вдоль шкафов - с полок из-за стекол за мной
наблюдали бескровные страдальческие лики. "Это и есть клуб больных
контрактурами?.. Так тихо", - подивился я, чувствуя, как сотни пар глаз
неотрывно провожают меня, взирая с полок демонстрационных шкафов. По этим
живым образцам можно было изучать не только анамнезы лицевых контрактур, но
и галерею портретов человеческого страдания.
Я приоткрыл дверцу и взял голову. Левое верхнее веко было растянуто,
отчего глаз казался приплюснутым, а второй, темно-серый, влажный, напротив
был широко открыт, сумрачно и настороженно взирал на меня. "Чего ты хочешь,
голова?" - спросил я. Голова зашамкала гнилозубым ртом, силясь произнести
слова, а глаз гневно засверкал, - и я понял, что должен оставить в покое
страдальца. "А мы и тебя, Павлуша, принимаем в наш клуб!" - кто-то выкрикнул
залихватски, и тотчас в лицо будто плеснули студеной водой - так меня
обожгло! Я вскрикнул, заслонился рукой, чувствуя, как страшная сила смыкает
челюсти, глаза вылезают из орбит, а нос сворачивается жгутом, вспучивается
кожа и дыбятся волосы, точно цепкая когтистая пятерня вцепилась в них,
силится оторвать голову от плеч, тужится надсадно, кряхтит. Но крепко
приросла моя головушка...
На полках шкафов медленно, тягуче расползаются языки пламени, а головы
уже тлеют головешками, безропотно принимая новые муки, беззвучно шевеля
запекшимися губами и обугленными ушами. Неведомая рука, вцепившись в мою
шевелюру, уже не столько тщится завладеть моей головой, сколько поводит
мной, направляет мой взор в ту сторону, где я должен нечто узреть. Я вижу
чудовище, обросшее шерстью, на коротких кривых ногах, которое с рыком
двигается ко мне - чудовище губасто, клыкасто и по-своему мило.
Приблизившись, вдруг стыдливо прикрывает узкими хрупкими ладонями молодые
девичьи груди, выступавшие из шерсти, и шепчет: "Путь человека - это путь
андрогина, который ищет свою половину на земле" - "Куда вы ведете меня? Что
хотите показать?", - вопрошаю я тщетно, а меня опять уже ведет чья-то
невесомая рука - в холодный рассветный день, в сырой лес, где за стволами,
еще не просохшими после дождя, прячется Юлия. Я бросился к ней, но она, в
своих траурных одеждах, слегка пригнув голову, удалялась быстрыми мелкими
шагами. Я помчался, чтобы забежать спереди и увидеть ее лицо, - сие желание
было необоримым, захлестнуло меня. Я знал, что она не случайно прячет лицо в
платок: она желала скрыть то, чего я прежде не видел. Я мчался сквозь
кустарник и уже почти настиг ее, но тут она молниеносно обернулась -
сверкнули гневом махонькие черные глазки Сумского под пушинками бровей: "Ты,
Павлуша, давеча хотел доведаться: какой такой узловой вопрос я вознамерился
задать?.. А ведь ты пришел не за этим! Ты явился, признайся, за тем, чтобы
самому спросить, - так-то, милок... Ты, Павел, хотел доведаться, - бродят ли
мертвецы среди нас, приходит ли сюда, на землю, твоя вторая половина, чтобы
слиться с тобой? И отчего она, твоя небесная половина, с тоской вспоминает
земную неустроенную жизнь, что принуждает покинуть ее иной свет, свое
ставшее вечным обиталище в небе? Значит, и там неуютно, неприкаянно жить,
значит, и там нету совершенства. Сознайся, об этом ты желал спросить,
молчун?" Вдруг орел-могильник сорвался ветки и ударил меня крылом, полоснул
когтем по плечу; я закричал, скорчился от боли, неловко повернулся и
почувствовал, как влага окропила мое лицо... У кровати стоял Ермил и опускал
мочало в таз с водой.
- Ну и набрались вы вчерась, Павел Дмитриевич! Еле до койки вас
дотащил, подмогу кликать пришлось.
- Подай рубашку... - хрипло потребовал я.
- Негоже вам вставать, полежите еще, оклемайтеся, - отечески молвил
дворовый.
- Принеси чаю, ломота во всем теле.
- Я вас своим чайком угощу, - как рукой хворобу снимет.
И он отлил из заранее, верно, принесенной бутылки в рюмку, Не нюхая, но
мрачно всмотревшись в мутную жидкость, я опрокинул стопку в рот.
- Самогон свекольный?
- Никак нет, - довольный, что я не угадал, отозвался малый. - Я по
стариковскому совету выгоняю, а как, никому не говорю.
- Налей еще.
Ермил с охотой выполнил мою просьбу и подал закусить ломоть соленой
тыквы.
- Теперь оставь меня.
Едва дворовой ушел, я встал с постели, шаткими, как годовалый младенец,
шажками направился к окну, чтобы отдернуть занавеску, отворил форточку,
потом резко оборотился и едва узнал себя в зеркале: со взбитым чубом,
помятым лицом, бессмысленным взором - таким я выглядел после тяжкого запоя.
Я вошел некоей своей ипостасью в иную жизнь - ненадолго, неуверенно, с
боязнью. Хрупкая девичья рука ввела меня в новую действительность, весьма
походившую на опостылевшую старую, - кроме, пожалуй, одного: я испытал не
разочарование, а, скорей, ощущение тревожной неопределенности... Этот
велеречивый шепот - откуда он вещал? Почему ко мне были обращены эти слова -
"путь андрогина''
Предание доносило весть об андрогинах - богочеловеках, сочетающих в
себе мужские и женские начала, вознамерившихся однажды восстать против
божеского начала в себе. В наказание боги опустили андрогинов на землю,
разделив их на мужчин и женщин. Я был знаком с новомодным философским
толкованием этой старой легенды, суть которого сводилась к утверждению, что
человека будто бы слагают две стремящиеся к единению половины. Видимый,
примитивный и уродливый тому пример - гермафродитизм. Но есть примеры
невидимые.
Однако к чему мне все это знать? Я ничего не хочу об этом ведать,
решительно ничего, я мнителен, пустые и ничего не значащие сновидения
принимаю невесть за что. Вчера я вдребезги, как мальчишка, напился!
Бесспорно, я виноват. Стыдно и перед Ермилом, и перед Сумским, - впрочем,
сдается мне, этот хитрый старый черт с умыслом напоил меня... Я сунул голову
под рукомойник, облился водой до пояса, с остервенением растерся полотенцем,
оделся во все чистое и поспешил на курсы. В коридоре училища я столкнулся с
Сумским.
- Неважно спали, молодой человек, - то ли шутя, то ли серьезно начал он
выговаривать мне. - Вчера-с пришлось звать извозчика! Ну, так вы не пожелали
ехать, видите ли, автомобиль потребовали... А вы, скажу я, штучка с норовом!
К вам надобно подход иметь!
-Покорнейше прошу простить мою развязность, Петр Валерьянович, впредь
обещаю...
- Никаких обещаний! Наша беседа доставила мне преогромнейшее
удовольствие, поверьте! А все прочее дребедень! Да-с, весьма занимательная
получилась беседа! Жаль только, что была она коротка, - и тут он лукаво и
многозначительно подмигнул.
Мне стало не по себе от этой его гримасы, холодок прошелся под сердцем.
Я что-то пробормотал, простился, ссылаясь на занятость, и отворил дверь
аудитории.
Тотчас шум голосов стих. Я поздоровался с барышнями, прошел к
лекторской конторке, разложил бумаги и начал читать. На курсы записывались в
большинстве девицы из мещанских семей, старые девы, жившие своими
несбыточными мечтаниями, а также молоденькие невинные и наивные создания,
порой хаживали дворянки. Курс неврологии занимал 20 часов и имел
ознакомительный характер. Подготовка к лекции, как и написание, не
составляли для меня серьезного труда, даже напротив, давались с известной
легкостью, столь не свойственной для меня. Именно за эту легкость я полюбил
свою новую жизненную роль и как мог старался сохранить и, если угодно,
сберечь свое нынешнее положение, едва начавший укрепляться жизненный уклад.
Сколь возможно избегал знакомств в преподавательской среде, имел ровные,
сугубо деловые отношения с начальством. Я уже не думал о ниспосланном мне
свыше предназначении, не строил виды на будущее и, кажется, повзрослел...
В тот час, когда я монотонно читал лекцию и уже подходил к завершению
раздела, ток пробежал по моим жилам, внезапный озноб, легкая дрожь в руках
принудили меня замолчать. Я внутренне сжался, замедленно поднял голову.
Сперва я ничего не приметил, но мгновеньем позже разглядел, как за рядами
слушательниц, на темных досках стены выступает гипсовым слепком лишенное
красок жизни лицо, как белые руки с разъятыми пальцами простираются ко мне.
Я сглотнул в горле комок, неописуемое чувство охватило меня: сопереживания
(маску исказила гримаса боли), страха, приобщения к таинству, и в то же
время я ждал удара. Невольно я сделал резкое движение, и галлюцинация
исчезла. Колоколец в коридоре возвестил об окончании лекционного часа. Дамы
в рядах зашуршали платьями, подымаясь, я же, под впечатлением увиденного,
стоял как истукан, затем сложил бумаги и вышел из аудитории.
Я чувствовал себя как никогда одиноким, - но одинока была и та, что в
неслышной мольбе простирала ко мне бледные бескровные руки. В тот час, когда
я торопливо шагал по мостовой и ветер задувал за отвороты моего поношенного
сюртука, принуждая меня пригибаться, мне представилось, что я иду не по
городу, а меряю шагами безлюдную степь, что вопль мой, закричи я во всю мощь
легких, не будет услышан... А ветер все яростней задувал, едва ли не срывая
с меня одежды, как бы стремясь вырвать с покрова головы волосы, выдуть
глаза, делая меня незрячим, глухим, разодрать ноздри. Я задыхался в
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг