который вечен и неизменен.
- Давно ль ты уверовал в Дух, и с какой стати потребовалось Духу
воплощаться в нас, обрастать руками, ногами и в придачу головой с
дерзновенными мыслишками? - спросил Сумский строго. - Ведь, сознайся,
коллега, ты - безбожник? - пытливо посмотрел на меня доцент, по своему
обыкновению обращаясь ко мне то на "ты", то на "вы". - Не веруете вы,
считаете, что божескими деяниями невозможно объяснить невероятную сложность
этого мира, который, как мыслится, видится вам хаотической мешаниной людей и
вещей.
Я виновато молчал. Сумский запальчиво продолжал:
- Вдобавок любопытно узнать об ином - ежели, как вы упорствуете,
человек есть кратковременная беспричинная материализация некоего разлитого
во Вселенной Духа, то кто тогда и зачем наградил человека не одними руками и
головой, но и вкупе с ними способностью страдать, мучиться? Не похоже ведь,
что ваш Вселенский Дух изнывает от боли или напротив, изнемогает в
сладостной неге любви? Или я не прав?
- Не мне с моим младенческим умишком рассуждать о присущем Великому
Духу, - попробовал сыронизировать я, - хотя вовсе не трудно прийти к
соображению, что суть человеческих страданий в несовместимости материального
и духовного, низменного и возвышенного. Материя отторгает бестелесное в той
же мере, в какой душа стремится избавиться от оков тела. Человек есть
неудачная, неведомо с какой целью и по чьему наущению произведенная проба
слияния антагонистических вселенских стихий. Камень не знает боли, равно как
и Дух бесстрастен к камню, но в человеке, к несчастью последнего, Дух
оживает, пробуждаемся, насыщается красками радости, наслаждения,
сантиментов, упоения и, конечно, мрачными тонами страдания и горя. Однако
короток век этого цветка, ибо само его появление противно всякому естеству.
- Позвольте, но как частица вашего Вселенского духа я вечен, - со
скептической ухмылкой вставил хирург. - Весьма неожиданно под старость
услышать о себе подобное...
- Вы вечны, но у вас нет будущего. Дух неизменен и бесстрастен, как
неизменна и бесстрастна материя.
- И все же ваш, отчасти виталистический, взгляд не проясняет загадку
появления человека
- Допустимо предположить, Петр Валерьянович, что возможна не одна
наблюдаемая нами форма человеческого воплощения, что вероятны и некие
предчеловеки - не во временном разрезе, а в смысле целостности,
завершенности. Точно так же возможны и некие постчеловеки. То бишь
человечество не есть устоявшаяся форма слияния духа и материи, и среди нас
можно повстречать образчики как более совершенные, так и менее. Другими
словами, не все мы в равной степени люди.
- Признателен вам, коллега, за весьма содержательную лекцию, -
улыбнулся снисходительно Сумский,- однако позволю себе проявить
настойчивость и попрошу подсказку - что делать, если упомянутые недо- или
постчеловеки окружают нас?
- Что делать? - вскинул я брови. - Ответ прост - жить.
- Баламут ты, Павлуша, - бормотал захмелевший доцент, ибо не
единственно чайком мы пробавлялись, а еще грушевой настойкой и славной
можжевеловкой с блинчиками и сальцем.
После, когда мы, остуженные, вновь входили в парную, Сумский
укладывался на полок и просил истомлено: "Поддай парку, Павлуша", - а мне
все мнилось, что в запотевшее окошко баньки подсматривают за нами чьи-то
настороженные глаза. Ну да чего не почудится спьяну?
...Были ли мы с ней близки? В обыкновенно понимаемой близости не было
нужды, ибо мы познали нечто гораздо более притягательное, некую иную степень
близости, которую не описывает человеческий опыт, такие будничные понятия,
как "родство душ" или, положим, "любовь". Мы постигли ту степень близости,
даже, если угодно, сращивания, когда я как бы ступил в тайну ее существа, а
она вошла в меня. Упомянутое взаимное притяжение было неотвратимым, но не
главенствующим в наших отношениях. Мы шли дальше, как бы мимолетно
констатируя наше соитие в том, быть может роковом, движении к некоей
возглавной цели нашего обоюдного познания, которую мы угадывали интуитивно.
Это было движение Туда.
Обыкновенно мы встречались на берегу реки. Я приходил задолго до
условленного часа к валуну неподалеку от заброшенной пристани. Дощатый
настил местами провис, сваи просели и накренились, сырость изъела мостки в
труху. Только голопузые бесстрашные пацаны, что срывались вниз головой в
черную сонную воду, да чайки видели нас.
В Юлии меня всегда поражала противоестественная бледность ее лица.
Солнечные лучи не обжигали ее кожу, хотя на земле не сыскать чего-либо
невосприимчивого к солнцу, и эта бледность как бы подтверждала ее лишь
косвенную принадлежность к этому миру. Она не баловала меня улыбкой,
смотрела украдкой, словно стыдясь чего-то, была немногословна, торопилась
уйти, но порой разительно менялась - хрипло смеялась, отпускала вульгарные
шуточки, развязно играла локонами в венчике пальцев, и ее глаза
приглушенного, неопределенного цвета вдруг вспыхивали зазывно и дерзко. Юлия
была неизменно равнодушна к очарованию природы, на берег ее влекла только
возможность уединения. Мы могли часами стоять без слов.
О чем она думала? Мне представлялось, что ее мысль, как связующая с
прожитым и настоящим, была устремлена к чему-то потустороннему, что поистине
никак не соотносится с жизнью. Ни речной разлив, ни степной закат не
волновал ее. Взор ее, мнилось, был провидчески устремлен за изнанку пыльного
горизонта, и по временам, в какие-то мгновенья, ее ладонь на шершавой
выпуклости валуна судорожно сжималась.
Порой я отваживался целовать ее узкие, бесстрастные, монашеские губы.
Она не противилась. Однажды я попросил:
- Расскажи мне о них.
Поначалу она не отозвалась, заправила прядку волос под гребем, закрыла
глаза, как бы пробуждая память:
- Они веруют и потому они вне пределов досягаемости разума.
- В кого они веруют?
- За ними стоит иная сила, - не та, что стоит за людьми. Надо всеми
живущими распростерто зловещее черное крыло фатума. Из круга его
безжалостной тени стремятся они увести избранных.
- Твои слова не убеждают, - проговорил я с привычным скепсисом. -
Скажи, зачем ты приходишь сюда?
- Отчего я прихожу сюда? - повторила она чуть отстранено, словно будучи
наедине с собой - Мне желается, Павел, увидеть вас. Вы неотступно стоите
перед моими глазами, и мне кажется, я прихожу сюда, чтобы убедиться в вашей
реальности... Ведь вы можете исчезнуть в любую минуту. Мы все можем
исчезнуть безвозвратно, - уже заворожено шептала она, полуприкрыв в этом
молебне глаза, становясь чуждой мне, не оставляя следа от упомянутой мной
ранее близости.
Я ненавидел этот ее ностальгический и в то же время жутковатый шепот. Я
уже не улавливал токи ее души, она как бы облекалась в непроницаемый саван,
в твердыню кокона, из которого вышла, быть может, опрометчиво. Я подозревал
- она хотела меня предупредить, но отчего недоговаривала? Если желала
уберечь - то почему столь неуверенно?
Я провожал ее до окраинных домов слободы, украдкой пожимал ее пальцы, и
она уходила по каменистой, заваленной нечистотами тропинке навстречу женским
воплям, истошному детскому визгу и возбужденным мужским голосам...
___________
То утро выдалось пасмурным. Я направился в училище через
железнодорожный переезд. Вдали, у семафоров, и поблизости, у водокачки,
протяжно перекликались паровозные гудки. Туман, как занавесом, прятал
очертания вокруг, и только в стороне быстрые ритмические звуки, которые
издавало под тяжестью шагов угольное крошево, указывали на то, что я не один
на тропе. Я зачем-то поспешил нагнать незнакомца в цивильном костюме и
летней шляпе, - он не походил на дачника, что собираются поутру на платформе
в ожидании пригородного. Я бы сказал, что он был вызывающе хорошо одет для
столь заброшенного места. Внезапно в стороне донесся слабый выкрик, и мы оба
разом поворотили головы и убавили шаги, а с угольной кучи неподалеку
сорвалось некое приземистое вихлястое существо, чуть ли не лохматая хромая
собака. Неожиданно пробудившееся ощущение тревоги принудило меня укрыться за
штабелем шпал, в то время как неизвестный щеголь с радостным восклицанием со
всех ног бросился к тому перемазанному угольной пылью существу, обнял и
принялся горячо целовать обросшее густой нечесаной шерстью лицо. В свой
черед безногий калека Пров (а это был он) со счастливым поскуливанием
принялся жадно лобызать господина в цивильном костюме, исхитрившись стянуть
с него двубортный сюртук, а следом кинуть оземь свою замусоленную
косоворотку. Раздался хлопок, как будто вылетела пробка из бутылки с
шампанским, и в проясняющемся воздухе я увидел, как лопнули ремни и отпали
колодки с обрубков ног калеки. Пров дико закричал, густая кровь окропила его
корявые руки, заструилась по шее, хлынула по рваным порткам. Нищий был омыт
кровью, словно новорожденный, а тот господин все продолжал ненасытно усыпать
поцелуями омерзительное чело, как бы в стремлении облегчить родовые муки
своего возлюбленного; упал на колени, порывисто обнял его грудь, притиснулся
к ней спасительно и блаженно почти что у самой земли, и в тот же миг калека
с просветлевшим лицом поднялся на ноги, коих у него не было мгновеньем
раньше, ответно обхватил того господина, и они оба воспряли над кучами угля,
над землей, уподобившись едва приметным отсверкивающим теням. Торжественная
тишина установилась в те минуты над подъездными путями, и мелкий дождь
окропил землю.
Виденная картина еще долго стояла у меня перед глазами и повлияла на
мое решение с Трубниковым: этот неотесанный мужлан наверняка знал больше,
чем говорил.
...Архитектурный ордер театра с остроконечным полушарием купола и
высоким полукружьем стен напоминал очертаньями неведомый корабль, готовый
унестись в небеса. Я нашел Трубникова в аванложе второго яруса. Стоя в
проеме в обрамлении вишневых гардин, он зычно руководил установкой декораций
на сцене.
- А, Павел Дмитриевич, наконец-то пожаловали! Милости просим, - с
довольно неожиданной любезностью приветствовал он, мельком глянув на меня. -
Вазу ставь за фонарем... Не туда, олухи. Ограду тащите ближе к кулисам...
Расставляйте без меня, - повелел он подмастерьям, после чего без промедленья
мы спустились в гримерную, стены которой пестрели афишами, а на столиках
скопилось великое множество разнокалиберных пузырьков, флаконов и бутылок.
- Что происходит, Иван Демьянович? Растолкуйте мне, Бога ради, -
приступил я без околичностей.
- Происходит то, что всегда происходило, - философски заметил
Трубников, поднеся к ноздре один из пузырьков и принюхавшись.
- Вы великолепно понимаете, о чем я! - настаивал я.
- Да уж какие могут быть секреты... - многозначительно отозвался
Трубников, затем раскинул руки, рявкнул: - Ты огорчил меня и вводишь в грех!
Завидно мне, что лорд Нортемберленд - отец такого доблестного сына!
- Прекратите паясничать!
- Ежели по-сурьезному, Павел Дмитриевич, - тадысь вам не позавидуешь,
изрек он мрачно. - Положили они глаз на вашу милость и в сети манят,
душегубы.
- Какие сети?
- Известно какие... Они и меня сподобились увлечь в свой омут, да не на
таковских напали, не дался я, - он помолчал, что-то вспоминая. - Кто Богу не
грешен, тот и царю не виноват: нет моей вины ни перед кем.
- Помилуйте, о чем вы?
- Известно о чем, - бесстрастно молвил Трубников. - Они и за ней, стало
быть, охотятся...
Он подошел к одному из шкафчиков, пошарил на полке и выложил на стол
зачерствевшую буханку, откушенную луковицу и, пригнувшись, из потайного
места вынул бутыль с лиловой жидкостью.
- До нашего знакомства Юленька подавала в ресторане, что возле
железнодорожной станции. Я тадысь задолго гастролировал, - тут он наполнил
до краев стаканы и торжественно вознес руку ("я гастролировал" было
произнесено тоном, каким говаривают обласканные судьбой артисты).
В три глотка он осушил стакан, крякнул, понюхал луковицу, мокнул ее в
солонку и, с хрустом пережевывая с хрустом: - Доводилось, сами понимаете,
частенько сиживать в том занюханном кабаке. Помалу привык я к Юленьке,
ненаглядной моей, сноровистой и молчаливой, не походившей на других дамочек,
что запархивали туда известно с каким интересом. Зацепила она своим
горестным молчанием меня за сердце; вижу, что прихожу в тот кабак одно за
тем, чтобы взглянуть на нее, как на икону, писанную дивным мастером, - и
вправду, робел и каялся я перед ней, как грешник перед святой, но все
скрытно, в пьяном упрямстве, покуда не обрыдли мне такие бессловесные
телячьи ухаживания и не сказал я себе: "Уведу ее!" - и увел. Взял за руку и
увел! Она не противилась, ждала того. Грешник, погрязший в тине пороков,
увел праведницу, -Трубников с внезапной злобой посмотрел в мои глаза. - Ты
мне не веришь, а ты возьми да поверь... - снова пожевал губами, сплюнул и
продолжил: - Стали мы с ней жить-поживать... Нашел я ей место в пошивочной
мастерской при театре, повелел бабам не бранить ее и сам присматривал
попервости, покуда не приноровилась она к незнакомым людям и к новому
ремеслу... Зауважала меня Юленька, встречала с благоговением, никто никогда
так в мои очи не заглядывал - будто волшебный шелковый платок, душу мою
вынимала и оглаживала с любовью на коленях. Говорила, что давно, еще за
неведомым горизонтом, меня признала, а я грязный, чумовой, буйный и тадысь
шибко пил, однако ж ни разу рука на нее не поднялась, покуда однажды, без
всякой оказии, не заглянул в мастерскую, а Юленьки-то моей, кроткой
наперстницы, и след простыл. Где ж моя душенька?! Заслабела, говорят мне,
головка у нее закружилась, вот к дохтуру ее и повели. К какому такому
дохтуру?! Я - домой, нету ее. К вечеру является: я, говорит, заслабела,
кровь носом пошла, у дохтура была. "Попей чайку с медом и корешками, да
ляжь", - говорю, а у самого на сердце кошки скребут: вроде все так, да не
так, какая-то не такая вернулась она от того дохтура, глаза горят, щеки алые
лихорадочные, голос дрожит, а сама норовит подальше от лампы быть, чтоб я,
значится, состояния ее не приметил, прячется... А меня любопытство разобрало
- что за дохтур такой выискался, что Юленьку мою в волнение вверг? Миновала
не иначе неделя, вернулся я поздно, в притворном хмелю, и неоткладно спать
повалился, дал храпака, а сам одним глазом посматриваю: не ложится
супружница, склонилась возле лампы, пяльцами колдует. Потом вдруг быстро
обернулась, - мол, сплю ли я? - украдкой выхватила какую-то тряпицу из-под
матрасишка, отерла ладонь и снова под матрац сунула, да так не единожды
делала. Сами понимаете, Павел Дмитриевич, - опять перешел он на "вы", -
невтерпеж мне было рассвета дожидаться! Только посветлело, отправил я
супружницу с ведрами к колодцу, а сам кинулся к тому матрасику, - а
тряпица-то вся сочится свежей кровушкой! "Где ладонь-то поранила?" -
спрашиваю сурово, когда Юленька вернулась. - "С чем это вы, Иван
Демьянович?"- молвит удивленно. - "Не обманывай мужа своего, - говорю, -
видел, как ты к ране прикладывала", - и достаю тряпицу из потайного места. -
"Постыдитесь Бога, Иван Демьянович, что вы такое подумали: женская хворь
меня одолела, вот и тряпица сгодилась, а ладони - глядите", - и протягивает
обе сахарные ручки, а на них ни царапины.
"Не вой на луну, сам оплошал, - провела меня Юленька", - молвил я себе
и вознамерился наведаться к тому дохтуру. Знакомые бабы стезю к семистенку
на выселках показали, и вот взобрался на поленницу, заглядываю в оконце - не
видать ни черта! Высматриваю, высматриваю, аж шею заломило, и тут кто-то со
спины кулачищем прямиком мне в темечко приладился. Ахнул я, свет белый
померк, и очнулся я на заре, заваленный по грудь поленьями... Однако ж хитра
баба казанская, да похитрей астраханская - в другой раз высмотрел я их,
отыскалась щелочка. В одну из ночей потянулась вереница людская к порогу,
заскрипели дверные петли, затеплилось оконце. Подкрался я, гляжу - толпится
в горнице народец, и вдруг входит он в черном клобуке, морда перекошенная,
что тот Мефистофель, и давай обезьяньей волосатой рукой осенять тех, что
бухнулись перед ним на колени с непокрытыми головушками, да не святым
крестным знамением, а как бы дьявольской петлей, как бы удавку на шею
накидывал... Вот все, что подсмотрел я, Павел Дмитриевич. Ежели мало, не
гневись, выложил все, без утайки, - Трубников долил остатки самогона в
стакан, выпил и тяжко выдохнул: - И такая тоска меня разобрала от той
картины, что напился я вдрызг да пошел кулаками деревья рубить и в ту же
ночь руку на Юленьку поднял, чего себе до гроба не прощу...
- Как же они сподобились увлечь вас? - спросил я напрямую.
- Как?! - исподлобья глянул Трубников. - Обыкновенно... Я и поныне к
тому дому на выселках хожу, - а почему, ума не приложу сам.
____________
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг