что-то перехватил..."
Секунду поразмыслив, он извлек из мешка золотой кубок - подарок
Халиль-Султана - и ссыпал туда украшения.
- А теперь?
Не веря собственным глазам, Сук переводил взгляд с Дмитрия на кубок и
обратно: подарок юного царевича он видел, как и все в десятке. Вместе
обмывали.
- Бери и заплати, - сказал Дмитрий. - Не отыгрывайся - снова
проиграешь. Просто заплати.
Сук громко скрипнул зубами и тихо сказал:
- Нет.
- Бери, - велел Дмитрий. - Дурак будешь, если не возьмешь, - и всунул
кубок в пальцы солдата. - Иди.
И отвернулся. Легкий шорох дал понять, что Сук выскользнул из палатки.
Долгое время после этого случая Сук не поднимал на Дмитрия глаз и даже
сторонился ун-баши. Но тот заметил, что в бою солдат теперь старался
держаться рядом, и не в поисках прикрытия - наоборот, прикрывая.
Шли дни. Дмитрий уже привык, что Сук всегда поблизости. А в один
прекрасный вечер, войдя в палатку, увидел лежащий прямо посередине
земляного пола грубо завязанный узелок и нашел в нем свой золотой кубок. На
следующее утро Сук встретил его с поднятой головой.
- Отыграл? - поинтересовался Дмитрий.
- Нет, ун-баши, - ответил Сук и жестко улыбнулся.
Дмитрий понял. Где и как Сук расправился с обидчиком, он выяснять не
стал. Он, правда, опасался, что убийство не сойдет солдату с рук, но Сук,
видимо, обтяпал дельце так, что и комар носу не подточит.
Так у Арслана появился соперник. Вернув долг, Сук, видимо, решил, что
этого недостаточно. Что творилось в его башке, Дмитрий мог только
догадываться; но следующей ночью, выбираясь по нужде, он чуть не полетел
кувырком через Сука, который улегся на земле поперек входа.
- Ты что тут делаешь?
Солдат глухо пробурчал в ответ что-то про долг.
- Ты вернул.
- Не-е... - Сук пренебрежительно сплюнул и вдруг окрысился: - Гонишь,
ун-баши?
- Нет, - спокойно возразил Дмитрий. - Не гоню.
Сук успокоился так же неожиданно, как и озлился.
- Не гони, не надо, - сказал он хрипло. - Сук знает, что ему делать.
Тебе недолго ун-баши быть. Скоро юз-баши будешь, а потом мин-баши. Я не
стану, а ты станешь. А я при тебе буду, верный, как собака. Не гони.
Озадаченный, Дмитрий полез пятерней в затылок: отзыв о себе из уст
подчиненного ему приходилось выслушивать впервые. В искренности слов он не
усомнился ни на йоту; чутье подсказывало: солдат не притворяется, а верит в
это. Но какой логикой руководствовался Сук, предрекая ему быструю карьеру?
Получить звание тысячника - означает войти в близкое Тамерланово окружение.
Дмитрий ухватил Сука за плечо и повернул к себе.
- Почему ты думаешь, что я стану мин-баши? - спросил он. - Я чужак.
- Чужак, - буркнул Сук, высвобождая плечо. - Но ты умен. Умнее всех,
кого я знал. Мансур, что был ун-баши, перед тобой что мальчишка. Сотник
Желаддин, и тот... - Сук снова пренебрежительно сплюнул. - Ты видишь то,
что другие не видят. Я не вижу, никто не видит... Скажешь что о человеке,
то - правда... Ты станешь мин-баши. Сам это знаешь. Знаешь ведь?
- Знаю, - спокойно согласился Дмитрий. Сук довольно ухмыльнулся.
- А я при тебе буду. Любому горло перегрызу, слышишь, ун-баши?
- Слышу.
- Я к тебе присматривался, - доверительно сообщил Сук. - Сначала
думал, ты или дурак или хитрец, а потом понял: ты ни тот и ни другой.
- А кто же? - поинтересовался Дмитрий. Сук задумался.
- В тебе дух есть, - сказал после долгой заминки и умолк.
О каком духе говорил Сук, оставалось только догадываться. Вернувшись в
палатку, Дмитрий улегся, но сон не шел. Поворочавшись с боку на бок, он сел
и стал легонько постукивать кулаком по колену.
- Мин-баши, - шептал он по-русски. - Нет, Сук, бери выше. Не
тысячником, а... шут его знает кем, но стану. Язык... Зараза! Язык надо
лучше знать - не о цене за барана говорить ведь буду. О времени... Ты же,
Сук, баранья твоя головушка, наверняка даже слова такого не ведаешь -
время...
Заснул он только перед самым рассветом, а Сук так и провел всю ночь у
входа в его палатку. И с тех пор спал только там.
* * *
Дмитрий протянул гривну Зоррах.
- Надень.
- Надень ты, господин, - сказала девочка и повернулась спиной,
поднимая руками волосы, чтобы не мешали надевать украшение.
Он снова усмехнулся и осторожно надел серебряный обруч ей на шею.
Зоррах не видела от него зла - он был очень добрым хозяином. И
привыкала к нему все больше и больше. Дмитрий даже не ожидал, что процесс
"приручения" пойдет столь стремительно, но таков уж оказался характер
девушки - запаса жизнелюбия ей хватило, чтобы быстро оправиться от шока, а
податливости - чтобы безропотно принять долю рабыни. С другой стороны,
Дмитрий и раньше легко находил общий язык с женщинами. Девушки на него
всегда заглядывались: падок слабый пол на все интересное и оригинальное. А
тут... "Глыба мороженого с виноградинами вместо глаз", - как
охарактеризовала его одна из многочисленных подружек по имени Татьяна.
Дмитрий легко сближался и легко расставался - неизменно без ссор и дрязг,
без обиженного или разъяренного хлопанья дверью: отношения просто
переходили из разряда "дружба с постелью" в разряд "дружба без постели".
Велимир только диву давался, как ему это удается.
Зоррах расправила волосы и посмотрелась в им же подаренное бронзовое
зеркало.
- Господин, почему ты теперь не брать меня к своя? - спросила она. -
Может, я виноватая?
- Провинилась. - машинально поправил он.
Зоррах смелела день ото дня, и Дмитрий был уверен, что без Фатимы дело
тут не обходится. В этой рабыне и наложнице Джафара вдруг проснулись
материнские чувства, и она стала опекать девочку, квохча над нею, как
наседка над цыпленком. И, естественно, учила ее уму-разуму, то бишь
надлежащему рабыне образу мыслей и жизни. И с некоторых пор девчонку
буквально подменили: она стала заявлять на Дмитрия права. Поначалу, правда,
робко...
Беда в том, что девчонка волей-неволей начала будить в нем часть
сознания, казалось бы, погребенную под грузом навалившихся на него
невозможных событий. В обозе тащились за армией не только маркитанты да
осадные орудия - шлюх, за малую плату готовых доставить солдату большие
радости, также имелось в избытке. Этих Дмитрий вовсе не воспринимал. Но и
не только шлюх, отдающихся любому, кто заплатит. Он мог бы найти
удовольствие в объятьях служанки или рабыни, сопровождавших сановных дам,
которые, в свою очередь, сопровождали в походе мужей. Но женщины словно
находились за чертой восприятия мира: все они остались там, за сотни лет
вперед, а здесь их нет и быть не может. Дмитрий словно забыл, что он
мужчина, и непривычное долгое воздержание переносил легко, даже не
задумываясь об этом. Его часто пытались завлечь - взглядами, знаками, а он
лишь равнодушно, как на пустое место, смотрел на смазливую мордашку, на
блестящие, вымытые кислым молоком волосы, на грудь, приподнимающую
платье...
И проходил мимо.
А эта средневековая нимфетка пробуждала воспоминания о том, что он
человек и мужчина и ничто человеческое и мужское ему не чуждо: Дмитрий спас
ее и потому относился к ней совсем иначе. Но она-то была не женщиной -
девочкой. Он понимал, что переносит на Зоррах внутреннюю потребность хоть
какой-то, пусть даже мельчайшей частью, оставаться прежним Дмитрием. Что
для любого солдата из его десятка, из всего Тамерланова войска было в
порядке вещей, для него являлось надругательством. И перешагнуть через
себя, через этот последний барьер он не мог.
Из-за этой девочки ему и так пришлось сломать в себе еще один
стержень, чтобы окончательно подстроиться под это время и воспринять его
порядки. Дмитрий пока даже представить себе не мог, что будет делать с
Зоррах дальше, но чтобы у него появилась хоть какая-то возможность
что-нибудь сделать с нею и для нее, гордая личина юродивого бессребреника
не годилась. Или девчонку следовало, закрыв на все глаза, отдать тому же
сотнику, например, - и забыть.
В который уже раз он пересилил себя - и стал после боя, как и все,
собирать добычу: и с мертвых тел, и входя в опустевший без хозяев дом,
чтобы рыться там в поисках чего-нибудь дорогостоящего. Золото, серебро,
монеты, кувшины, одежда - он брал все, что имело мало-мальскую ценность.
Оставалось только начать резать ради драгоценной бирюльки обезумевших от
страха уцелевших мирных жителей. Какая, в сущности, разница - их ведь все
равно убьют. Но этого он все-таки не мог. И также не мог позволить себе
спать с девчонкой. Последний барьер...
А Зоррах делала все, чтобы понравиться: прихорашивалась, ласкалась. И
вела себя порой, как капризная маленькая интриганка, которая прекрасно
знает, какие из ее капризов наказуемы, а какие нет. Дмитрий не строил
иллюзий, будто девчонка вдруг прикипела к нему душой. Нет, она просто
узнала, как должно вести себя послушной рабыне с добрым хозяином. И с
удовольствием играла в послушную рабыню, желанную наложницу, но попробуй и
впрямь овладеть ею - наверняка ударилась бы в истерику.
Дмитрий был готов придушить Фатиму за ее поучения. В конце концов он
нашел выход и насел на Джафара, потребовав урезонить Фатиму. У маркитанта
отвисла челюсть: зачем же Дмитрий тогда купил девчонку?
- Ты посмотри на нее и посмотри на меня, - отрезал Дмитрий. - Что с
нею будет, как ты думаешь, Джафар? Пусть вырастет сначала...
Джафар сначала хлопал веками, а потом захохотал, раскачиваясь дородным
телом.
- Вздумал буйвол покрыть газель, а она лопнула, - просипел торговец
сквозь смех.
Разговор, однако, имел положительные последствия: Зоррах стала
готовиться доставлять удовольствие господину в будущем. С немалым, надо
сказать, для себя облегчением... Фатиму тоже проняло. И Дмитрий, в
очередной раз проведывая девочку, с удивлением обнаружил, что Джафарова
наложница заискивает перед ним, чего раньше в заводе не было.
Зоррах стояла перед ним, сжимая зеркальце.
- Когда ты брать меня в своя? - настойчиво повторила она.
- Не сегодня, - ответил он, улыбаясь неправильностям ее речи.
- Ты всегда так говорить, - Зоррах насупилась. - А вон она идет, -
сказала она вдруг и обиженно отвернулась. - Ты проводить с ним много время.
Больше много, чем с моя...
Дмитрий оглянулся. Обходя кибитки торговцев, к ним, метя пыль длинными
полами рубища, направлялся Як Безумец.
- Иди, Зоррах, - велел он.
Та обиженно надула губы и упорхнула. Послушная все-таки девочка.
"Ничего, - успокоил себя Дмитрий. - Кончится поход, а там скажу ей, что
просто спас ее, и отпущу на все четыре стороны. Узнаю только, каким макаром
она сможет безопасно добраться до родных мест. С каким караваном... Или
выдам замуж", - и сам удивился: он впервые подумал, что может выдать
девчонку замуж.
Зоррах ушла в кибитку Джафара, а Дмитрий пошел навстречу дервишу.
Войско Тамерлана было огромным - несколько сот тысяч человек, а вот
круг общения у Дмитрия невелик: подначальный десяток, девочка и Джафар, с
которым он регулярно садился за шахматную доску. И совершенно неожиданно в
этот круг вошел еще один человек. Дервиш. Его появление представлялось
Дмитрию столь же загадочным и необъяснимым, как и собственное появление в
Тимуровой империи.
Дмитрий уже точно знал, в каком из походов Тамерлана принимает
участие. В Индийском. Он узнал об этом, увидев в маленьком храме бронзовую
статую многорукого Шивы.
Этот удаленный от человеческих жилищ храм прятался в уютной ложбине
среди гряды невысоких и пологих холмов. Наткнулись на него совершенно
случайно. Курильницы, благовония, бронзовые и каменные статуи, золотые
украшения и длинные гирлянды цветов. И отчаянное сопротивление жрецов,
бросающихся на солдатские мечи и копья с голыми руками.
Храм ободрали, как липку, и разнесли буквально по камешку: было
строение, а теперь только ровное место, усыпанное обломками серого камня, а
в дальнем конце высится изуродованный остов - все, что осталось от храма.
Металл статуй и курильниц на что-нибудь да сгодится - их забрали, а вот
каменные скульптуры, украшавшие храм снаружи, искрошили в щебень. А посреди
руин стоял человек в сером от пыли рубище дервиша, живописными складками
обвисающем с плеч, и громко читал по-арабски стихи:
- Наше время - мгновенье. Шатается дом. Вся вселенная перевернулась
вверх дном. Трепещи и греховные мысли гони. На земле наступают последние
дни. Небосвод рассыпается. Рушится твердь. Распадается жизнь. Воцаряется
смерть. Ты высоко вознесся, враждуя с судьбой, Но судьба твоя тенью стоит
за тобой. Ты душой к невозможному рвешься, спеша, Но лишь смертные муки
познает душа<Абу аль-Ахтийя - поэт и мистик X века.>.
Что это именно стихи, Дмитрий догадался по ритму. По-арабски он
понимал не больше двух десятков слов - на нем говорили мало, в основном
читали молитвы и божились.
Из-под каменного обломка Дмитрия торчала подле самых ног тощая
темнокожая рука со скрюченными пальцами - жрец, которого тут же и погребли,
завалив камнями еще живого. Но и мертвый он будто старался уцепиться за
что-то и выползти из-под груды обломков.
Дмитрий обошел торчащую руку стороной. Он пришел сюда, чтобы оставить
тайник для будущих археологов. Среди статуй храма он приметил изваяние
обнаженной танцовщицы - этой скульптуре повезло: ее просто разбили на
несколько кусков и бросили. Дмитрий вернулся, чтобы закопать обломки в
землю: вдруг ей удастся непотревоженной пролежать в земле несколько
столетий?
Обломки статуи он разыскал довольно быстро и остановился возле
каменной головы. Снизу вверх она смотрела на Дмитрия длинными, поднятыми к
вискам глазами и улыбалась чувственным ртом. Однако он не ожидал, что здесь
окажется кто-нибудь, кроме него. Дервиш - свидетель совсем не нужный, и он
решил подождать, пока тот не уберется восвояси.
Дервиш перестал читать и медленно повернулся. Не оглянулся, как
человек, услышавший позади посторонние звуки, и решил проверить, что же там
такое, а просто обернулся - спокойно и уверенно. И сразу направился к
Дмитрию. А приблизившись, встал напротив и принялся молча рассматривать
Дмитрия выпуклыми карими глазами.
Был он невысоким крепышом лет пятидесяти, с толстой, мускулистой шеей,
на которой сидела круглая голова, покрытая бесформенным войлочным колпаком,
залихватски сдвинутым на затылок. Длинный, нависающий над верхней губой,
нос и узкий рот, очерченный глубокими складками. На лице отсутствовали
всякие следы волос: ни усов, ни бороды, ни даже бровей - странная, прямо
скажем, физиономия, и впечатление это усиливалось словно приклеившейся к
ней маской брезгливой флегмы.
И с чего вдруг дервишу-джавляку взбрело заявиться сюда? Впрочем, от
этих буйных бродяг можно ждать чего угодно: они плюют на молитвы и посты и
могут неделями напролет не просыхать, дуя вино кувшинами.
Джавляк продолжал пялиться на Дмитрия, не произнося ни слова, только
помаргивая неожиданно длинными и пушистыми ресницами, из-за которых его
глаза казались обведенными краской. От дервиша исходил устойчивый запах
винного перегара, а полные щеки были исчерчены сеточкой красных прожилок,
как у алкоголика с изрядным стажем. Но стоял он не качаясь, а взгляд карих
глаз был внимательным и умным. Джавляк кого-то напоминал Дмитрию. Но кого?
Они стояли и молчали довольно долго, пока дервиш не утер губы рукавом
грязной и потертой хламиды и не произнес:
- Ты пришел.
Дмитрий молча ожидал продолжения. Он не удивился: эти безумцы и не то
еще могут сказать. Джавляк коснулся носком сапога каменного завитка волос
на лбу разбитой статуи и спросил:
- Зачем она тебе?
А вот это уже лихо: как дервиш догадался, что ему нужна именно
разбитая статуя? Когда он разыскивал среди обломков ее осколки, джавляк
стоял спиной и не мог его видеть.
- С чего ты взял, что она мне нужна?
Джавляк поморгал. Трепетание пушистых ресниц никак не вязалось с
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг