неброско - в синее и коричневое. Он благодушно и в то же время строго
озирал молодежь. "Атабек<Атабек - дядька при царевиче, занимающийся его
воспитанием.>, - подумал Дмитрий. - Держит под присмотром молодых
павлинов".
На коленях у атабека покоилась широкая, кривая сабля. Ее ножны и
рукоять не шли ни в какое сравнение с консервативным облачением - сплошь
золото и каменья. Атабек нежно поглаживал рукоять, словно забравшуюся на
колени любимицу-кошку. Временами он поглядывал на Дмитрия, и тогда в его
глазах появлялось странное выражение - смесь уважения и брезгливости.
Причина, по которой Дмитрий был осчастливлен лицезрением юного внука
Тамерлана, была проста: его сотня входила в то же крыло войска, что и
отряд, возглавляемый Халиль-Султаном, и поединок с конником противника
произошел на глазах юного принца. За Дмитрием явились почти сразу по
окончании сражения. Он еще не успел смыть собственного пота и чужой крови,
но ему велели поторапливаться, и он пошел в чем был.
Халиль-Султан тоже еще не успел снять доспехов, - а может, просто
форсил. И было чем: блестящая кираса с золоченым рисунком на стали,
позолоченный остроконечный шлем с голубым плюмажем, обмотанный витками
голубого шелка, пронизанного золотыми нитями. Красавец! Дмитрий поклонился
принцу и стал ждать, когда тот заговорит.
Похоже, Халиль-Султан был чем-то смущен, хотя изо всех сил старался не
показать этого. Он поднес смуглый кулак ко рту и кашлянул в него: стремился
выглядеть солидно и властно, как дед, но пока что был мальчишкой.
- Я видел, как ты бился, - сказал он. - Ты молодец.
- Благодарю тебя, мирза, - поклонился Дмитрий. - Твоя похвала - высшая
награда.
Дмитрий уже достаточно освоился и с фарси, и с тюркским - основными
языками, на которых говорили в войске Тамерлана. Стихов писать он пока не
рискнул бы, но для разговоров на общие темы словарного запаса хватало -
терпение и труд все перетрут, даже лингвистическую тупость. Метод полного
погружения, подневольный, но оттого не менее эффективный... Халиль-Султан
говорил по-тюркски.
- О! - удивился принц. - Ты стал хорошо говорить! А я помню, как ты и
двух слов сказать не мог.
- Такое было, - кратко согласился Дмитрий.
Халиль-Султан заметно оживился. Может, его смущала трудность
предстоящего разговора с косноязычным иноземцем? Царевич наклонился,
упершись локтем в колено, и сказал:
- Ходят слухи, что ты можешь отбить стрелу, даже если стоишь спиной к
лучнику. Правда ли это?
- Слухи - всего лишь слухи, принц, - спокойно возразил Дмитрий. Он
никому не рассказывал о предупреждающем "комарином писке", не расскажет и
Халиль-Султану. - Как-то было: судьба смилостивилась, и я отбил стрелу,
пущенную из засады. Но всего один раз.
Юное лицо мирзы отразило разочарование. Видимо, он ожидал большего.
- Хорошо, - Халиль-Султан качнул золотым шлемом. - Скромность
заслуживает похвалы, - и улыбнулся, блеснув белыми зубами.
"Очень хочет быть похожим на Тамерлана мальчишка, - размышлял Дмитрий.
- Даже складку на лбу морщит, как дед. А может, это вариант? Сказать ему, а
он передаст Тамерлану. Непременно передаст, куда денется? Нет! Вон сколько
ненужных свидетелей: им-то знать, откуда я на самом деле, совершенно ни к
чему - не проглотить им такой пилюли, не подавившись... Говорить надо с
глазу на глаз, а кто мне даст возможность остаться с царевичем один на
один? Никто. И нечего губу раскатывать... Рано... Рано..." Спокойно
наблюдая за царевичем, он строил догадки, что же все-таки нужно юному
принцу. Очевидно, Халиль-Султан питал к нему интерес давно: Дмитрий
прекрасно помнил, как венценосный мальчик пожирал его глазами еще тогда, в
саду...
Халиль-Султан принял торжественный вид и кивнул одному из свитских.
Разряженный юнец поднялся и разразился речью. Хотя Дмитрию и мешали
обильные витиеватые восхваления принца, однако суть он все-таки уяснил: ему
оказывалась великая честь - мирза Халиль-Султан желает видеть его своим
бахадуром-поединщиком.
"Ну вот и дождался... - подумал Дмитрий. - Карьера пошла в гору.
Будешь теперь красоваться перед войском рядом с принцем, есть с серебра и
пить из золота... И Тамерлан станет ближе..."
- Нет, - сказал он неожиданно даже для самого себя.
Свита буквально окаменела, а Халиль-Султан сначала покраснел, потом
побледнел.
- Нет, - повторил Дмитрий. - Прости меня, мирза, за дерзость, но
раньше я принес клятву верности твоему деду. Я не могу служить тебе - таков
обычай моего народа. Я - ун-баши эмира Тимура. Есть ли на свете что-нибудь
почетнее?
Он заслонился Тамерланом, как щитом. Мальчишка не привык, чтобы ему
отказывали, но что он может поделать? Дмитрий медленно поклонился,
приложившись лбом к ковру. А когда распрямился, царевич уже совладал со
своим лицом.
* * *
После отказа Халиль-Султан баловал его своим вниманием не долго. И то
слава Богу... Дмитрий поставил мальчика в неловкое положение. Тот
разрывался между желанием разгневаться и боязнью потерять лицо, ведя себя
недостойно царевича: воин отдал предпочтение деду, а не внуку, и сказал об
этом открыто, от чистого сердца, тем самым показав, что не зря слывет
безумцем - разве кто-нибудь в здравом уме откажется от столь неслыханной
чести?
Покинув шатер Халиль-Султана, Дмитрий подставил горящее лицо жаркому
ветерку и взглянул на кубок, который сжимал в пятерне. Ноздри еще ощущали
запах пыли: после витиеватых благодарностей пришлось снова ткнуться в
ковер, изображая верноподданнический поцелуй битого ворса. Он мрачно
усмехнулся. Слава Аллаху, что милости Халиль-Султана не пошли дальше -
например, обиженный принц мог бы высочайше даровать право облобызать свой
сапог. В знак того, что простил дерзкие слова простого солдата. Или
пальцами щелкнуть - и прости-прощай головушка, если бы не простил.
Окончилось же все тем, что Халиль-Султан одарил Дмитрия золотым кубком и
отпустил восвояси. На поверку мальчишка оказался неплохим парнем: получив
такой удар по самолюбию, нашел-таки в себе силы не обозлиться.
Дмитрий снова усмехнулся. "А сунул бы он тебе сапожок свой сафьяновый
под нос, что бы ты делал, Дима? Ногу бы ему отгрыз, блюдя человеческое
достоинство? И потащили бы тебя на плаху... И орал бы: "Свобода, равенство,
братство! Долой феодализм... Да здравствует демократия!" Только вот вопли
эти тут никому не понятны: словес таких еще не изобрел могучий человеческий
ум". Развеселившись, он тихо рассмеялся и принялся разглядывать подарок
юного Тамерланова внука. Кубок приятно отягощал ладонь. Граммов
пятьсот-шестьсот чистого золота. Теперь нужно сабантуй устраивать - таков
обычай...
Он поморщился. Придется у Джафара парочку баранов покупать, а то и
трех. Сотник наверняка припрется на награду полюбоваться, придется его
одаривать, хрена толстого. Подношения он любит. С десятком проще: поставил
вина и арака, насадил барашка на вертел - они и довольны...
Его авторитет в десятке был крепок, как мореный дуб. Даже Усул, самый
старый и опытный из подначальных Дмитрию воинов, признавал его неоспоримое
главенство. Лишь в самом начале, когда Дмитрий только-только попал под
крыло Мансура, его пытались задевать, но быстро оставили в покое, когда он
взял обидчика и подержал на весу вверх тормашками, ухватив за лодыжки и
делая вид, будто прикидывает, о какой угол или ствол дерева жахнуть задиру.
Сначала уважали за силу; потом - за везение; теперь - за умение; или,
точнее, за все это вместе. Ему удалось завоевать если не их доверие, то
право на безусловное и неукоснительное подчинение ему как командиру. И
сейчас Дмитрий полной мерой вкушал прелести средневекового восточного
подчинения. Арслан без всякого смущения подсовывал ему под локоть подушку,
когда на биваке он решал прилечь возле костра. Остальные вели себя не столь
подобострастно, но и не отчужденно, как раньше.
В войске Тамерлана многое держалось на круговой поруке, как это было
заведено еще при Чингисхане: один провинился - виноваты все. Дмитрий
старался быть справедливым вообще и особенно - в дележке; и, в отличие от
других десятников, не особенно тряс подчиненных, выискивая, не утаил ли кто
драгоценную бирюльку. А однажды после боя заставил десяток несколько часов
разыскивать Усула, оглушенного свинцовым шаром пращника и заваленного
грудой трупов. Когда его нашли, Усул едва дышал: чуть не задохнулся под
тяжестью мертвецов, а выбраться не мог - ноги придавила убитая лошадь.
Он завоевал их уважение холодной яростью в бою, приводившей в трепет
даже этих закаленных вояк. Они же не знали, что с каждым ударом он
выплескивает ненависть к чужому времени и тоску по невозвратному
прошлому-будущему.
- Что ж, подарочек, ты мне еще пригодишься, - сказал Дмитрий,
засовывая кубок за пазуху.
Он был доволен - не столько даром царевича, сколько состоявшимся
рандеву. Халиль-Султан не скрывает своего интереса к нему, а это приятно и,
может статься, полезно. Если тот расскажет обо всем деду. А не расскажет -
тоже ничего. Никуда Тамерлан не денется. Слухи об ответе Дмитрия все равно
расползутся по войску - это уж как пить дать. И до Тимура неизбежно дойдут.
Заложив руки за спину и выпятив, как полагается награжденному, грудь,
Дмитрий направился в обоз - покупать у Джафара двух баранов.
* * *
Звали ее Зоррах. А может быть, Заррах. Или Зоаррах. Трудно было
определить ту гортанную гласную, которая звучала в первом слоге. Дмитрий
пытался ее воспроизвести, произнося имя девочки на разные лады, но на язык
все-таки само собой ложилось Зоррах.
Процесс приручения к себе спасенной девчонки поначалу продвигался
медленно - он и сам говорил плохо, а она вообще ни слова не знала. Впрочем,
он и не обольщался мыслью, что с места в карьер наладит с ней контакт.
По счастью, Зоррах не была гордой и неприступной дикаркой, - обычная
девчонка, в меру смешлива, в меру смела, в меру трусовата, - поэтому первых
успехов удалось достичь довольно легко, даже общаясь с ней исключительно
жестами. Во всяком случае, Джафара она тоже больше не кусала. И бежать не
пыталась, даже когда Дмитрий избавил ее от цепи.
Он спас ее, повинуясь порыву, и, пожалуй, только в обществе Зоррах
немного оттаивал и улыбался, просто наблюдая за нею. Девчонка оказалась
смышленой, не хуже, скажем, Джафара, и сообразительность ее давала надежду,
что в конце концов она поймет: он вытащил ее из-под насильника не затем,
чтобы самому воспользоваться, а просто спас.
Чтобы она всякий раз не шарахалась при его приближении, словно пуганая
ворона от куста, Дмитрий время от времени на ночь брал Зоррах к себе в
палатку. В первый раз она буквально обмирала от страха, но с покорностью
отданной на заклание овцы стояла, теребя завязки на вороте платья, словно
не зная, что делать: самой ли снять или ждать, пока он сорвет с нее одежду.
Но Дмитрий показал на заранее приготовленную постель в другом углу палатки.
Он долго не спал, чувствуя, что и Зоррах не смыкает глаз, ожидая, что
хозяин все-таки придет к ней. Девушка не выдержала и заснула первой.
А утром преподнесла сюрприз: в брошенном исподтишка беглом ее взгляде
Дмитрий успел прочитать презрение. Но ему и в голову не пришло обидеться.
Участь женщины в эти времена решалась просто - делить с мужчиной ложе,
рожать ему детей; и если рядом есть мужчина - кем бы он ни был, - женщина
должна принадлежать ему. Иного не дано. Дмитрий даже не представлял себе,
сколько Зоррах лет: ему-то она представлялась девчушкой, однако по здешним
меркам, возможно, считалась уже взрослой, созревшей для замужества
женщиной. Презрение скорее изумило его: еще, можно сказать, вчера она
потеряла все - дом, семью и даже свободу. А теперь негодует, что ею
пренебрегли.
Однако сложившаяся ситуация его не устраивала. И потому он взял Зоррах
за подбородок и взглянул прямо в глаза. "Ты, пигалица, - говорил его
взгляд, - ты принадлежишь мне вся без остатка, со всеми своими потрохами. В
моей власти твоя жизнь, и твоя смерть тоже в моей власти. И я буду
поступать с тобой так, как того захочу, и тогда, когда захочу... " Держал
он крепко, - вырваться девушка не могла, - но вместе с тем осторожно, чтобы
ненароком не раздавить челюсть. И ждал. Первоначальное удивление сменилось
в ее черных глазах замешательством, затем неприкрытым испугом и, наконец,
животным ужасом. Не в силах выдержать его взгляда, она смежила веки. И лишь
тогда Дмитрий отпустил ее. Девушка стояла с закрытыми глазами и тряслась
как осиновый лист. Он провел ладонью по ее шелковистым волосам и отвел к
Джафару.
Напугал ее Дмитрий совершенно сознательно. Страх в конце концов
пройдет, а вот презирать его в будущем она поостережется. Полностью
переиначить ее средневековый ум он был, конечно, бессилен; а вот дать
понять, что на его счет она заблуждается, - мог. Пусть бьется над его
загадкой сама, а он уж постарается навести ее на правильное решение...
В дальнейшем Дмитрий вел себя с ней так, словно Зоррах была не
пленницей, а его младшей сестрой: дарил разные побрякушки и баловал
помаленьку. Даже вырезал из дерева куклу... Он вел психологическую игру и
сам удивлялся, с каким терпением и хладнокровием добивается своей цели.
* * *
Когда Дмитрий показал ей серебряную гривну, у Зоррах невольно
вырвалось восхищенное восклицание.
- Нравится?
- Да, господин, - смущенно потупилась девочка.
Она смешно коверкала слова, но Дмитрий не смеялся над этим - сам
говорил ненамного лучше. "Сейчас бы встать в позу и заявить, как товарищ
Сухов: "Зоррах, не зови меня господином!" - подумал он, внутренне
усмехаясь. - Господи, до чего же тихий и до невозможности покорный голосок
произносит это: "Господин"!"
А гривна была хороша: тонкая - как раз по ее шее; с десяток гибких
серебряных усов винограда переплетались самым причудливым образом и были
усыпаны крохотными гроздьями ягод. Тонкая, красивая работа.
* * *
Гривну Дмитрию принес Сук, солдат его десятка. Верный пес, к которому
ревновал Арслан, считавший себя в десятке вторым после Дмитрия. Сук
проигрался в кости. Проигрался крупно: ему то ли уха лишиться грозило, то
ли еще что-то позорное - Дмитрий в подробности не вникал. Просто увидел,
что на солдате нет лица, и встревожился.
Сук был, пожалуй, самым неказистым из подначальных Дмитрию рубак.
Низкорослый, гораздо ниже своих товарищей, с необычно длинным торсом,
короткими ногами и широкой, бочкообразной грудью. Тихий, молчаливый, всегда
погруженный в одному ему известные потаенные думы человечек с куцей, пегой
бороденкой, редкие волосики которой торчали клинышком под подбородком.
Дрался он всегда молча, не подбадривая себя воинственным криком, по-волчьи
ощерившись; но - весьма умело. Особенно хорошо орудовал булавой на длинной
рукояти.
И азартнее игрока в кости, наверное, еще не видывал свет.
Кости у солдат почитались игрой номер один. Играли в любую минуту, где
придется и как придется. Играли с запалом, иной раз ставя на кон
собственную жизнь и свободу. Сук был как раз из тех, кто способен спустить
все до нитки и продолжать игру под залог собственной шкуры. Удержу не знал
никакого. Когда бывал в выигрыше, ходил довольный, выпятив грудь, а
проигравшись в пух и прах, мрачнел и зло щерился.
В день злополучного проигрыша он увидел, что Сук сидит у костра и
смотрит в пламя остекленевшим взглядом; не человек уже, а тень. Дмитрий
даже не стал спрашивать, что произошло, - знал, сколь пристрастен к игре и
азартен Сук. Просто велел ему идти за собой в палатку, а там достал из
мешка горсть серебра и золота.
- Этого хватит?
Сук долго озирал протянутые ему побрякушки, словно не понимая, о чем
его спрашивают, а затем поднял на Дмитрия глаза - светло-карие, с желтыми
искорками вокруг зрачка.
- Хватит? - повторил Дмитрий.
Сук молчал. Дмитрий добавил еще пригоршню.
- Хватит? - снова спросил он.
На этот раз Сук качнул головой: нет, не хватит.
- Ладно, - сказал Дмитрий, подумав про себя: "Да, брат, в этот раз ты
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг