зачем он только вмешался? Ну, стиснул бы зубы, отвернулся, взял покойника и
ушел. Не она первая, не она последняя...
Дмитрий заметил, что девчонка косится на него сквозь длинные ресницы.
И это его разозлило. Наклонился, схватил за плечи и рывком поднял - она
вскрикнула и забилась в руках. Разозлившись, он тряхнул ее за плечи и
заорал:
- Перестань лягаться! Ничего ты не понимаешь, дура средневековая! Вы
же здесь еще не люди, а болванки: режете друг друга, как баранов, себя
даете резать, как бараны... Я другой, понимаешь ты! Из другого времени!
Мне-то куда здесь деваться? Мне...
Он осекся. Что толку орать - да еще по-русски? Да и по-здешнему орал
бы - все равно не поймет. Темнота средневековая... Думает небось, что земля
плоская. Если в ее чернявой головке вообще появляются подобные мысли.
Девчонка замерла ни жива ни мертва, только губу нижнюю прикусила и
глядела с опаской. Дмитрий вдруг почувствовал, что щеки его мокры. Он
задрал подол разорванного платья и с яростью утер лицо. Девчонка дернулась,
стараясь хоть как-то прикрыться.
- Боишься, что я тебя сначала оттрахаю, а после убью? - спросил он
снова по-русски. - Дура ты, дура...
Вспышка неожиданно успокоила его. Что-то перевернулось внутри -
неощутимое, но очень важное. Он собрал и навесил на себя вооружение
десятника, затем закутал, как мог, девчонку в обрывки платья и поднял ее на
руки, будто ребенка. И зашагал в сторону лагеря.
Она больше не пыталась вырваться, притихла и замерла, как испуганная
пичуга. А он шел и разговаривал с ней, и плевать ему было, что она ни слова
не понимает.
- Ладно, я тебя вытащил. Вот только зачем - может, ты мне объяснишь?
Не можешь? Конечно, не можешь. А я объясню... Вляпался в обезьянник ваш,
как муха на липучку, - вот и барахтаюсь. Я человек двадцать первого века, и
моральные ценности, мать их, у нас другие. Это у вас, мать вашу, все
просто: не по нраву тебе кто-то - ткнул железом в брюхо, кишки выпустил, и
порядочек. Ни тебе переживаний, ни раскаяний... И все вы тут такие - от
мала до велика. А мне как быть? У нас, правда, тоже ублюдков хватает,
которым чужая жизнь, что чох собачий, но я-то не из них. Будь я из
отмороженных - тут бы, может, мне самое место было: оттягивайся, как хочешь
- режь, трахай баб, тащи, что под руку попадется. Никто гоняться не будет -
все законно. Да нет, конечно, перегибаю я: урки всякие больше всего на
свете за собственную жопу боятся. Они в солдаты не пойдут - там убить могут
запросто. А я нормальный человек. Был. Теперь уже нет. Теперь я не простой
и не нормальный. И, знаешь, я, кажется, все-таки ошибаюсь: ваше время со
всей его резней получше нашего - тут еще не додумались делать абажуры из
человечьей кожи и варить из людей мыло. Ничего, все впереди... Это я так
себя успокаиваю, слышишь, пигалица? И раз я тебя все-таки вытащил, то
заднего хода давать не буду. У нас шуточка была там, в моем настоящем
времени: "Назвался шлангом - пропускай воду". Подходит к ситуации, не
находишь? Вот и пропускаю. Не водицу, правда, а кровищу да говнище. И
пытаюсь остаться самим собой со всякими ценностями, которые здесь никому и
на хрен не нужны. А я вот не могу без них - в том между нами и разница. Но
я выживу. И Тамерлан от меня никуда не уйдет. Мы еще встретимся. И не раз.
Я это знаю. Чувствую. Видишь ли, я после всей этой передряги чем-то вроде
экстрасенса стал. Такое бывает: когда у человека жуткий стресс, у него
шестое чувство прорезается. И седьмое тоже. А у меня стресс такой, мать
его... Мы еще с Тамерланом встретимся, вот увидишь. И я этого рыжего
переиграю. Каким бы он гением-полководцем ни был, все равно такая же
средневековая дремучесть, как и ты, пигалица. А у меня несколько веков
форы. Жаль только, историю хреново знаю - не то пророком бы заделался, как
пить дать. Ладно, мое дело учить язык, а твое - не рыпаться. В общем, не
делать глупостей... Ты же, дуреха, не соображаешь, какой счастливый билет
вытащила. Договорились?
Он взглянул на девочку. Та не сводила с него остановившихся глаз, в
которых по-прежнему плавал страх. Но появилось еще кое-что: недоумение.
Словно старалась понять, кто он, почему такой странный и почему несет на
руках, вместо того чтобы волочь за волосы.
Встретившись с ним взглядом, девочка отвела глаза в сторону,
отвернулась. Он увидел, как часто бьется жилка у нее на шее. Убрала глаза,
как животное, которое не может выдержать человеческого взгляда, неожиданно
пришло ему в голову.
Он усмехнулся:
- Ничего. Я тебя еще приручу, покупка.
Две палатки десятка расположились в левом крыле лагеря - здесь каждый
точно знал свое место, определенное занимаемым рангом. Одна раньше
принадлежала Мансуру. Здесь десятник жил и держал небольшой арсенал. Запас
оружия и палатки везли пять лошадей, которые сейчас, стреноженные, паслись
в общем табуне в стороне от лагеря, охраняемые специальным конным отрядом.
Не раздумывая, Дмитрий откинул полог Мансуровой палатки и внес свою
"покупку". Посадил девчонку на волчью шкуру, заменявшую бывшему ун-баши
постель. Та сжалась в комок и лишь поглядывала исподлобья, словно ждала,
когда же он набросится.
- Посиди-ка пока тут, - сказал он скорее для себя, чем для нее. - А я
пойду раздобуду тебе какую-нибудь тряпку - не будешь же ходить так...
На центральном шесте, который поддерживал остроконечную крышу, висел
полупустой бурдючок. Дмитрий снял его, откупорил и принюхался. Кислое
молоко.
- Хочешь пить? - спросил он девчонку. Она резко отвернулась и
закрылась плечом.
- Как хочешь. А я попью.
Между глотками Дмитрий покосился на пленницу и перехватил ее взгляд.
- Все-таки хочешь, - сказал он, опуская бурдюк.
Он присел перед ней, повесив бурдюк за петлю на палец, и быстро
размотал веревку на связанных руках. Девчонка не поднимала глаз. Он
осторожно помял тонкие запястья, разгоняя кровь, а затем сунул бурдюк в
руки.
- Пей. Я даже смотреть на тебя не буду. А то опять засмущаешься.
Дмитрий внимательно оглядел палатку. Оружие его не интересовало, а вот
объемистый мешочек из потертой ковровой ткани, где Мансур хранил свою
добычу, - да. После смерти десятника его наследство должно быть поделено
между товарищами. Рекомендуется еще сотника не забыть...
Дмитрий взял мешок, вынес на середину палатки и принялся развязывать
мудреные узлы. Девчонка уже попила и занималась тем же самым - старалась
освободить ноги.
- Эй, - окликнул Дмитрий.
Она встрепенулась, бросила теребить веревку и упала на волчью шкуру
лицом вниз, закрывая голову руками. Дмитрий усмехнулся.
Он развязал мешок и заглянул. Сверху лежал изрядный сверток красной
ткани.
- Так-так... - пробормотал Дмитрий, вытаскивая и разворачивая материю.
Сверток оказался платьем из плотной, тяжелой красной ткани с обильной
вышивкой серебром по вороту, подолу и рукавам. - Неплохо.
Он был доволен: отпадала нужда идти к маркитанту за новым платьем для
девчонки. При дальнейшем осмотре "наследства" он обнаружил еще три платья.
Видно, они представляли какую-то ценность либо Мансур взял их, чтобы
подарить по возвращении подружке. Только была ли у десятника подружка?
Семьи вот точно не имелось... Впрочем, Дмитрий не был уверен ни в чем -
слишком мал пока словарный запас, не разговоришься. Под платьями в мешке
обнаружились кольца, ожерелья, браслеты, какая-то посуда - и все это
пересыпано кучей монет. Золота почти нет, в основном серебро. Не очень
много, в общем-то, - по большей части мешок был забит разным шмотьем.
Дмитрий почесал в затылке и взглянул на девчонку, прикидывая, какое
платье той подойдет лучше. Увы, все были больше, чем требовалось.
- Ну и шут с ним, - буркнул он. - Подвернет рукава... А какое? Пусть
сама выберет. Да уж, выберет такая - того и гляди снова в обморок
хлопнется.". Что ж, "покупка", ты у меня брюнетка, а значит, красное тебе к
лицу...
Разговаривая сам с собой, Дмитрий подхватил найденное первым платье.
Девчонка вжималась в шкуру, не подавая признаков жизни. Только дыхание
было еле заметно. Дмитрий похлопал ее по обнажившемуся плечу, с которого
сползла рванина. В ответ она еще сильнее врылась в волчий мех.
- Так не пойдет, - произнес он, взял ее за плечи и поставил на ноги.
Взявшись за ворот, он одним рывком разорвал сверху донизу остатки
былого платья и швырнул за спину. Она глухо вскрикнула и сделала попытку
прикрыться, но потом руки безвольно опустились. Голая, она стояла с
закрытыми глазами и тряслась, как в лихорадке, только слезы одна за другой
бежали крупными каплями по смуглому лицу.
Он хмыкнул, собрал в руках найденное в мешке Мансура платье, продел ее
голову в отверстие ворота и разжал пальцы. Тяжелая материя упала вниз.
Пустые рукава обвисли.
Дмитрий вернулся к мешку. Он вспомнил о суме, что висела у него на
поясе, высыпал ее содержимое в мешок и только потом засунул туда остальную
найденную одежду. И усмехнулся: получалось, что за девчонку он отдал самое
ценное из добытого десятником. Он завязал мешок и вернул его в прежний
угол.
Девчонка открыла глаза и теперь вертела головой со спутанными
волосами, разглядывая платье.
- Ну? - спросил он.
При звуке голоса она вздрогнула и уставилась на Дмитрия. Он потрепал
себя за рукав - вдень руки, заморыш, чего стоишь, как пугало... Она
послушалась, быстро просунула руки в рукава. Рукава, как он и подумал,
оказались длинны, да и в целом в это платье могли поместиться минимум две
таких пигалицы. Девчонка подвязала завязки на вороте, подвернула рукава и
вновь застыла, выжидательно глядя на него. Он показал знаком: сядь!
Она послушно села, буквально упала на шкуру.
Дмитрий порылся в палатке и нашел несколько ячменных лепешек и кисть
сушеного винограда. Сунул ей в руки одну лепешку и виноград, придвинул
бурдюк:
- Ешь.
Девчонка неуверенно подняла хлеб.
- Ешь, - повторил он, прибавив к слову жест.
Он сидел, положив подбородок на ладонь, и смотрел, как она жадно ест.
И думал: "Вот и все. И ты уже смирилась со своею судьбой и не трепыхаешься.
И не пытаешься ничего изменить".
* * *
К сумеркам с крепостью было покончено. Зарево пожарищ внутри
разгромленного города бросало отсветы на лагерь.
Дмитрий лежал возле костра и смотрел, как лижет огонь округлое днище
котла с кипящей похлебкой. Он все пытался понять, в какой из многочисленных
походов Тамерлана умудрился попасть. Их было слишком много - походов
воинственного Хромца: Тимур постоянно мотался то туда, то сюда, оставляя за
собой горы трупов, разрушенные города и выжженную землю: завоевал Багдад,
Грузию, ходил в Индию, даже до Москвы разок добрался и подпустил
первопрестольной красного петуха. Или не добрался все-таки? Тренированная
память шахматиста не могла помочь: книгу о Тамерлане он брал в руки лишь
единожды, и она не вызвала особого интереса. Дмитрий прочитал ее и отправил
обратно на полку. Ему вспоминались бессвязные отрывки текста, полезной
информации в которых не было ни на грош.
Жаловаться на отсутствие приключений Тамерлану не пришлось: начал с
разбоя - закончил царем. Сам создал себе царство. И положил начало
династии. Ох и передрались же после его кончины детки...
Единственно толковое, что выплыло из закоулков памяти, - смерть
Тимура. Тамерлан умер во время похода на Китай, в городе под названием
Отрар. Умер еще в начале похода, тем самым совершив для китайцев великое
благодеяние.
Десяток принял Дмитрия в начальники без недовольства и возражений.
Словно никто другой и не мог стать новым ун-баши. Оживленные голоса и
взрывы смеха у костра не отвлекали его от размышлений. Чем могут заниматься
солдаты в ожидании ужина? Травить анекдоты - это есть вечное и неизменное в
любую эпоху.
Однако пора было приступать к делу: следовало нанести визит сотнику,
сообщить о гибели Мансура. завизировать выбор нового десятника и поднести
бакшиш. Без бакшиша тут ни шагу не сделать.
Дмитрий прыжком поднялся на ноги, подхватив с земли узелок с
подношением юз-баши<Юз-баши - сотник.>. Можно было бы и просто встать, но
приток адреналина, казалось, тек в кровь из какого-то неиссякаемого
источника. Даже многочасовые упражнения с оружием не могли избыть его, а уж
после боя он всегда бывал взведен до предела.
- Я пошел, - сказал Дмитрий. - Арслан, ты со мной.
Он не выбирал балагура и весельчака Арслана в помощники - тот и при
Мансуре был кем-то вроде денщика: расторопен и в меру сметлив. И
потрепаться умеет, и дело знает. Журчащая болтовня Арслана, которой тот
истекал почти без перерыва, была Дмитрию на руку. Он изучал язык. И Арслан
охотно ему помогал, что было большим благом, потому что язык у Дмитрия шел
туго. Очень туго: видимо, не зря "англичанки" - что в детдоме, что в
институте - только закатывали глаза, когда он раскрывал рот. Туп как
валенок, и ничего с этим не поделаешь. Арслан же балагурил и готов был
повторять незнакомое словцо хоть сотню раз, только попроси. Взамен Дмитрий
обучал его незнакомым солдату приемам боя.
Арслану было под тридцать, а может, и того меньше. Определить на
взгляд возраст коренастого обитателя прошлого представляло для Дмитрия
ощутимую трудность. Они созревали рано - и умирали рано. Простодушная, но с
хитринкой физиономия Арслана была обезображена шрамом, идущим через лоб. Он
говорил, что его тогда крепкий шлем только и спас. А то бы давно душа
отлетела к предкам, оставив на земле тело с разрубленным черепом.
Идти до палатки сотника было недолго. Арслан тенью следовал за спиной.
Кстати, когда надо, он умел хранить молчание.
Перед палаткой юз-баши горел большой костер, а рядышком тлело угольями
еще одно кострище, над которым жарилась на вертеле цельная баранья туша.
Юз-баши, босой, в одной нательной рубахе и штанах, сидел на толстой
подстилке из нескольких слоев набивного войлока и жевал, держа в пятерне
кусок мяса. Мясной сок пополам с жиром капал с толстых пальцев прямо на
рубаху, оставляя потеки.
Дмитрий обогнул костер и опустился перед сотником на колени. Эту
процедуру, откровенно говоря, поначалу он проделывал с трудом. Но
приходилось: в чужой монастырь со своим уставом не лезут. Это, может, на
Древней Руси челом били, а тут положено перед каждым прыщом на ровном месте
на колени бухаться. И ничего не поделаешь: сие есть обычай, освященный
дремучими и темными веками. Но вскоре Дмитрию стало смешно: к чему
пыжиться, раз уж назвался шлангом?
Коленопреклоненный, он развернул на земле платок с подношением. Лишь
после этого юз-баши лениво скользнул по нему глазами. И задержал взгляд на
плече Дмитрия, где красовался значок десятника...
- Где ун-баши Мансур? - пролаял сотник.
- Убит, - кратко ответил Дмитрий, косясь на Арслана.
- Убили десятника, - поспешил поддакнуть тот.
- Угу, - буркнул юз-баши и махнул в воздухе куском мяса.
Дмитрий молча ожидал продолжения.
- Ты десятник? - юз-баши ткнул обломанным ногтем в плечо Дмитрия, где
висел значок.
- Мансур дал, - ответил Дмитрий. - Сказал: "Ты - ун-баши". Потом умер.
Сотник оторвал зубами кусок, не торопясь прожевал и проглотил.
- Все согласны?
- Все, - ответил за Дмитрия Арслан и ткнулся лбом в землю. За этим он
и пошел вместе с Дмитрием: подтвердить, что десяток согласен принять его
главенство.
"А вот этого ты хрен от меня дождешься, - подумал Дмитрий, глядя на
сотника. - Лбом о землю я тебе бить не буду".
Сотник залез пальцами в рот, вытащил застрявшую между гнилых и редких
зубов жилу и выплюнул. Потом издал громкий щелчок языком. Из-за его спины
вынырнул молодой нукер, поднял платок с бакшишем и с поклоном поднес
сотнику. Юз-баши с задумчивым видом перебирал серебряные украшения, среди
которых затесалась пара литых золотых браслетов. Наконец довольно улыбнулся
и приказал нукеру:
- Убери.
Молодец унес платок в палатку. Сотник, громко сопя, жевал мясо и
безмолвствовал, раздумывая. Зачем Мансур отдал значок чужаку? Воин он,
спору нет, хороший. Отличный воин. Для десятника в самый раз. Но...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг