носом... - от Него.
- Что? - процитировал меня Вейн, вытягивая шею. Я удивленно посмотрел
на него: как можно вытянуть то, чего нет?
- У меня будет ребенок! - рявкнула "Киска". - От Него!
- У тебя? От Него? - переспросил Вейн, открыл было рот, но захлебнулся
на первой ноте смеха, оглядел Сиби: - По тебе не скажешь!
- Господи, Молчун, ты наивен, как мальчик! - отрывисто произнесла
"Киска", - до трех... месяцев... не видно...
- Извините, что вмешиваюсь, но, если мне память не изменяет, уже пять
месяцев как... - напомнил Боб. Он так же, как Любен и Стае, стоял рядом,
слушая признание Сибиллы. Любен на счет: "семь", а Стас "девять"...
- Не имеет значения! - огрызнулась Сибилла, пытаясь заглушить их
счет...
- Сказки братьев Гримм! - оценил Стас, добравшись до пятнадцати - Сиби
находилась в глубоком нокауте.
- Да-да, - прошептала она. - Сказочки! Я всю жизнь мечтала иметь
ребенка... если хотите знать...
- Твое личное дело, - резко произнес Веян; оставаясь жестким, - где,
когда и от кого?
- Это-о... - я соображал медленнее, чем мои друзья, потому влез в
разговор, надеясь вернуться на несколько фраз в прошлое:
- Что значит, не имеет значение?
- А разве так важно? - вскинулась "Киска".
- Заколдованный круг, - я покачал головой.
- Лишь одно имеет значение - будешь ты петь или?! Понятно! Но ты, Влад,
боишься! - Сиби прищурилась. - И еще: я не уверена, что ты сможешь петь, как
Он! Петь не жалея себя. Ты же не веришь! Ни единому нашему слову, сидишь,
как в театре марионеток с мороженым в одной руке и с программкой в другой!
Положим, сценария я не знаю. Наоборот, каждая последующая сцена
загоняет меня в очередной тупик. Но! Тут Сиби попала не в бровь, а в глаз -
разве можно сходу, за полчаса, с бодуна, поверить в бред собачий, даже если
тебя уверяют в его стопроцентной реальности пятеро лучших друзей. Зря я
вернулся. В Антарктиде было труднее - физически, но проще для головы -
сказано делать - делай, не раздумывай. Всякая работа на международной -
необходима. Тем паче, что основные обязанности - журналистику - я там
забросил, радовался, что голова ни о чем не болит! Пусть начальство думает,
пусть думает Гэм или Томми. Мое дело - сторона. Круглое - кати, плоское -
тащи. Все!
А тут - край бездонной пропасти! Пой и все тут! Даже если не умеешь.
Пой-не-пой!?
Какие еще есть знаки распинания?
Почему край? Почему пропасть? Не захочу - не буду!
А если захочу? Внутри уже бьется, пульсирует. Это не диск, не сердце...
Я готов? Я? Утвердительный кивок и - вперед.
Но что петь? Его Стихи? Но они - Его беда, Его печаль. Петь чужое,
значит не иметь своего. Петь не то, что хорошо рифмуется, красиво звучит,
тянется, как сироп, радуя ухо привычной мажорной интонацией - петь, что
пронизывает шерсть, кожу, кости, проникает в душу. Петь о том, что болит, о
самом сокровенном. А я от этого отвык. Или не привыкал вовсе. Все мои
идиотские выверты - защита души, жаждущей отдать, от бездуш, не желающих
понимать.
Наивно? По-детски? Очередной родственник, бородатый философ, выпятит
губу и выскажет мнение: соплей много...
У меня есть, что ответить: может хватит играть, изображать из себя
взрослых, разумных, объективных, умудренных опытом? Ведь Опыт - седой мир,
отягощенный злобной игрой в высокие фразы...
Я взобрался на подмостки, трясущимися руками напялил наушники, запел,
что есть силы - на грани шока - из собственного наследия:
"Их было много: Элвис, Джон, Владимир.
И вновь - Владимир, Элвис, Джон!
А следом - Джордж, Борис, Пол, Стивен.
Лишь мне сказали: "Брысь! Ты лишний,
ты тут ни при чем!..."
Я пел, слабея с каждым словом. Последние слоги и буквы зависли
дымкой... ме-ня-не-су-ще-ст-во-ва-ло... и медленно растворялись... Я боялся
пошевельнуться, боялся вернуть глаза в мир Зала: увидеть заплаканную
"Киску", наткнуться на равнодушие Вейна, поседевшего за прошедший год,
услышать треск дощечек, которые Стас разламывает и бросает на пол... Я уже
видел, как он, презрительно фыркнув, швыряет на пол щепки и уходит, хлопая
дверью...
"И я стоял, закрыв глаза,
Открыть - исчезнуть..."
Но в тот же миг с меня сорвали наушники: лица друзей светились
признательностью, они галдели, как стая птиц на одиноком океанском острове.
Что они кричали? Не разобрать - голова кружилась, руки и ноги оторвались,
как ватные конечности игрушечного человечка. Мне подставили стул, усадили,
дали понюхать нашатыря. "Киска", обняв меня, шептала одно-единственное
слово: "Влад, Влад-Влад..."
- Твои-ну-Влад-стихи-,-Молодец-?-как-здорово?-называется-да? -
пробубнил Стас, путая и слова, и запятые, и вопросительные знаки.
- Может быть, "Наследники..."?
- Странно, в моем экземпляре - склеенные листки! - выкрикнул Вейн,
судорожно листая Его Книгу. - Ага! Вот, нашел... Действительно, называется
"Наследники памяти".
- Это мои стихи... - дернулся я, не в силах обижаться. Ребята
снисходительно улыбались, кивали - больному ребенку прощаются все капризы...
- Конечно-конечно, мы верим, - хором пропели голоса.
- Да-нет, правда! - запутался я.
- Мы верим тебе! ласково промурлыкала "Киска", глядя на меня. Ах-ах-ха,
кисонька-мурлысенька, ловко ты придумала сцену с Его ребенком и красиво
разыграла ее! Главное - завела пружину внутренних часов Влада В.! Спасибо,
Сиби!
- Еще! - громогласно объявил я, желая доказать, прежде всего - самому
себе, эффект не случаен. И его проявления первые признаки пристрастия -
легкое недомогание: молчание смерть!
"Континуум" зашумел, замахал руками, споря со мной - сошлись на одной,
сегодня - последней, песне из Его Книги. Я пел про птиц, муравьев, про
деревья и траву: пел, видя картину песни, ощущая восторг от яркости красок,
от мощи запахов и разнообразия звуков. Последний абзац, мне он показался
мало выразительным, я дополнил собственными словами:
"Вы не только хотите погубить их всех.
Вы желаете при этом напечать:
"Хоть раз в жизни, хоть напоследок,
Но мы согреемся у когтра,
Пусть этим костром окажется Земли,
Вот только сбросим бомбы..."
Огненный диск обжигающе пульсировал под футболкой, вытаскивая на себя
сердце. Я открыл глаза: ребята застыли каменными изваяниями - согнутые в
локтях руки, раскрытые на вдохе рты, стеклянные глаза, полные слез. С
испугом от зрелища: я разглядывал теплокровные статуи. Тело пронизал страх -
и за себя, и за них. Одиночество печальнее смерти. Я крикнул из последних
сил: "Эгой!", взмахнул рукой, снял с них заклятие... плюхнулся на стул,
хорошо не мимо. Сиби, ты меня научила колдовству спасибо...
- Ты гений... шептала "Киска", она ожила нерпой, приютилась возле
стула, головой прижалась к моим коленям. Я хотел погладить ее - сил не
осталось, даже протянуть руку.
Ребята постепенно окружили нас.
- Вейн? - вопросил я, отдышавшись. Все молчали, ожидая меня, - тоже
точно по тексту?
- Проверим, - прохрипел Молчун, раскрывая Книгу, листая... - да,
посмотри! - протянул мне. Я улыбнулся - зачем смотреть в Его Книгу? Строки
придуманы мною только что, срисованы с экрана сознания. Или подсознания. Но
я заглянул краем глаза, очень уж любопытно было... подавился липкой густой
слюной: черные буквы на глянцевом фоне... Но! Как?!
- А говоришь: "не читал", - подытожил Стае.
- Выучил наизусть, притворившись пьяным, - подмигнул Любен. Ребята
заулыбались, оставаясь при своем мнении. Спорить не стану - кто мне
поверит - текст-то напечатан!
Часы Любена прозвонили десять и включили "Картинки с выставки":
Эмерсон, Лэйк и Палмер.
Вейн и Любен, сквозь Зал Славы и далее по спирально вое ходящей
лестнице, мимо спящего дядьки, проволокли меня... Я оглянулся на охранника
пустоты - колоритный типаж. Но! Я не смог бы его описать, что-то изменилось:
и в нем, и во мне. Я вижу его, вот он, сидит; закрываю глаза - он исчезает.
И ни каких амбиции и подреберье, никакого желания писать - ..... - пустые
выстрелы в молоко - ..... - Дядька улыбнулся, набросил на голову фуражку и
засифонил в том же - дремотном направлении, причмокивая прощальные звуки.
Улегшись на заднее сидение "Медиума", я потерялся - (тени от огней,
шторы от дверей, графины от цветов, ножки - неутомимые женские!) - но
нашелся: напротив постели, поверх которой, вместо покрывала, лежал я, в
кресле сидела давишняя ключница, в легком платье, нога на ногу. Ага, вот чьи
ножки вывели меня из состояния грогги. На столе под крышками и салфетками
остывал обед. Или ужин. По крайне мере - не завтрак! Сверкающие банки,
неужели пиво? И лохань с кофе: удивительное дело - с каждым последующим моим
пробуждением его, кофе, становится все больше и больше.
Я хлипко поднялся, тоскливо потянулся, несколько раз присел, симулируя
зарядку, помахал-покрутил руками, наблюдая за девушкой. Она сидела в
пол-оборота, "меня не замечая". Я прошелся по комнат"', раздвинул шторы,
выглянул в окно по-прежнему пасмурно и пристроился к столу.
- Вы разрешите...
- Прошу, - кивнула девушка, - спрашивайте.
- Можно мне выть только по утрам?
- Всего-то вопросов? - вздохнула ключница.
- Вы разочарованы?
- Знаменитость имеет право задавать любые вопросы.
- Но я еще не знаменитость - только учусь. Кстати, как зовут тебя,
Прекрасная Незнакомка? Уж не Златовласка ли?
- Да, спасибо, не откажусь составить вам компанию, - ответила девушка и
повернулась: ко мне и к столу. Но имени не назвала.
- Угощайтесь, - взмахнул рукой, - прекрасная ключница.
- Не время для комплиментов, - ответила она и протянула полосатый
конверт. Из него на стол выпали два пластиковых пропуска на Фестиваль и
записка-пожелание: "Влад! Кнессия согласилась проследить тебя на концерте.
Не сомневаемся, что с ней тебе будет приятнее провести вечер, чем с нами.
Вейн и Любен".
- А второй пропуск для кого? - спросил я и набил рот салатом.
- Для вас, Владислав. Если вы не боитесь пойти со мной.
- Спасибо за приглашение, не откажусь.
- Но ваша судьба в ваших руках: десять минут и... - я с любопытством
посмотрел на свои руки. Потом пожал плечами, уйдет последний рейсовый до
Шпорт-халле.
- Скажите, - начал я, - но...
- Чтоб я больше этого не слышала! - воскликнула девушка.
- Извините, конечно, но я...
- Вслух - да, не сказали, просто не успели. Но пытались, - короткие
фразы-пояснения перемежались легкими зевками-глотками. - Запомните, Влад,
меня зовут Кесс, хотя родители и осчастливили меня "Кнессия".
- Кесс, - повторил я, чтобы запомнить, окунул глаза в тарелку. Вовремя
она поймала В. В. за язык - я уже приготовился назвать ее Нессия...
Городские власти, предчувствуя живой интерес к "Живой" музыке,
подготовились к открытию Фестиваля. Тут и там, от угла к углу, все
прилегающие к Шпорт-Халле улицы заняли полицейские и пожарные машины, реже -
микроавтобусы с красным крестом. Никогда не предполагал, что в городе
столько полицейских, пожарных и медперсонала.
- А на Тилла У. так же ломились? - спросил я.
- Конечно, - быстро ответила она и замолчала, не откликаясь на мои
дальнейшие вопросы. Я остановился. Остановилась и Кесс, посмотрела на меня
жалобно-печально - "синдром боль-но-го-ре-бен-ка-не-раз-дра-жать". - Пойдем,
Влад...
Зрителей набилось в Зал, как сельдей в бочку. Мы опоздали, так что даже
не пытались пробиться к своим местам. Ксгг пристроилась на ступеньке, я
рядом с ней. Все проходы и лестницы были плотно утрачоонаны разнополыми, но
одинаково одетыми существами. Я вертел головой, наблюдая; вспоминал, что
творилось в крохотных залах и полуподвальных помещениях, во времена моего
отрочества, на полуподвальных концертах сешцмьюзик. Вспоминал, радуясь, что
Старые Добрые Нравы вновь наполнили Зал, а он мгновенно тлея с Джебом, как
единый организм: стоны, визги, крики, плачь - нечто большее, чем восприятие
сочетаний слов и музыки, буквально полнейшая отключка. Только я сидел как
гость, раздумывая, не подпадая под действие чар Джеббера By. Я знал Джеба
давно, но никогда не видел, чтобы он так выкладывался. Постоянно двигаясь по
сцене, Джеб не давал расслабиться ни себе, ни Залу, наращивал темп,
буквально вдалбливая композиции в нас - сидящих... Напряжение не стихало и в
моменты, когда он садился за фоно или брал в руки саксофон - каждый звук,
каждое слово имели смысловой оттенок, находили точку приложения.
Кесс сидела очень плотно, очень рядом со мной, я задавал ей вопросы во
время затишин, но ответов не следовало... Сидеть очень рядом - не значит
быть очень вместе. Кесс покидала меня, оставляя одного, с каждой последующей
композицией уходя вслед за Джебом. Я осторожно взял ее за руку, но...
догнать ее, отправиться вслед за ней, - не мог.
Единственно, что получилось, так это вернуться в прошлое после
соул-сингла Джеба:
"Ты ждешь его на том же месте,
Не жди - теперь он в армии..."
Я тут же вспомнил Вейна, его рассказы об Островной Одиссее... Два с
половиной часа промелькнули незаметно, напоследок Джеб исполнил свой старый,
но очень известный хит:
"Зерна отобьются в нули,
Пули отольются в гири..."
Зал не свистел, не аплодировал - Джеб еле держался на ногах. Из-за
шторы вышла его жена, Кэтрин, он обнял ее за плечи...
Я потянул Кесс за собой, мы молча проламывались сквозь навстречную
толпу: жужжащая масса - пусть и людей - довольный и разочарованных, веселых
и хмурых, отупело-восторженных и раздумывающих. Я же пробивался в мир
засценья, к Джебу.
Я молча кивнул. Джеб расстегнул рубашку, осторожно снял с волосатой
груди диск, ого! такой же, как у меня - я ощупал в кармане приятную,
холодную поверхность.
- Тебе Тилл У. дал?
- Кто? Что дал?
- Диск. Ведь это Тилл У. придумал?
- А, да, придумал Тилл У., так. Но собрал один мужик... Разве ты не
знаком с ним... был? С Тиллом У.?
- К сожалению, нет. Я уехал на АМС-4 за год до его появления...
Кэтрин выронила стакан, и он звонко растекся осколками по раковине.
- Вот как?! - вздрогнул Джеб. - Я... просто не знал, что вы с Тиллом У.
не совпали по времени. Да-а, значит, тебя интересует Тилл У...
- Очень интересует, - засуетился я. - Но мои ребята увиливают от
разговоров.
- Хорошо, Влад, я расскажу. Но для начала опорожню банку пива.
Кэтрин открыла четыре банки. Кесс отказалась, я взял одну, Джеб - две.
Он присосался, как новорожденный к груди матери, глотая с упоением, и
оторвался, опустошив жестянку.
- О! Теперь порядок, - он посмотрел на Кесе. - Девушка не станет лишний
раз трепать языком?
Кнессия промолчала.
- Значит, не станет. Хорошо, - кивнул Джеб. - По моим подсчетам таких
дисков не менее семнадцати. Ты не в курсе?
Я покачал головой - откуда мне знать. Джеббер отхлебнул из второй
банки:
- Первый диск достался Тиллу У. Второй - мне, - еще глоток. - Точно
знаю, что есть у Большого Ролли, у Манфреда из "Базуки", у Лео Стринджера, у
"Зануды" Патрика, у Блэка " Киллерфилда"...
- Но ведь он!
- Ага, Влад, догадываешься, чем пахнут эти игрушки?! Беспорядки в
городе - и его рук дело. Вернее, усилителя и его луженого горла. Та-ак, -
Джеб задумался, - сразу три хапнули "Боггерти, Кристон и Полански". Они
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг