кто так сладко расхваливает Тилла У. Заглянул и зажмурился, ослепленный,
затряс головой. Бр-ррр!!! Изыди, Сатана! Под послесловием, в правом углу,
стояла подпись критика, на дух не-пе-ре-но-сив-ше-го нашу музыку, будь то
арт-рок, соул-рок, тем паче, хард-рок...
- Что с тобой? - Вейн остановил машину, повернулся.
- Как тебе это, а? - я показал ему подпись.
- Написано правильно... - Вейн пожал плечами.
- Но кем! Ты статьи его помнишь? Злобные укусы старого кобеля!
- Не кипятись, Влад, - улыбнулся Молчун.
- Что значит - не кипятись? Неоднократно сталкивался с ним в
редакции...
- Ты? - удивился Вейн. - Никогда бы не подумал!
- Кто ж еще... - обиделся Влад В. и уткнулся в книгу, в ней еще
буйствовало послесловие:
"Его потрясающая музыка удовлетворяет вкусы всех, начиная с трехлетнего
ребенка и кончая девяностолетним старцем. Мужчины становятся мужественными,
принципиальными, честными. Женщины - нежными и ласковыми. Иногда желание в
них перехлестывает фарфоровые края чаши любви - но кому от этого хуже?
Любовь - спасение от всех бед..."
Эй, мистер послесловец! А как быть с тем, что вы писали раньше? "Кто не
со мной - тот против нас!" "Любовь - Зло, которое разрушает и душу и тело!"
И еще: два, три, четыре и далее лет назад для вас существовал лишь один
критерий оценки человека - возраст!
Я спешно закрыл Книгу, чувствуя, как внутри поднимается к горлу-злоба;
пролистмул:
"Фантазии толпы меня манят,
Kill; iviin oi'iiinwmibix rn.iy.noii..."
И еще раз пролистнул, наугад:
"Граммофонное шипенье старой дамы,
Скрежет покореженной иглы..."
- Приехали, - объявил Вейн.
- Послушай! Неужели он мог это петь? - спросил я.
- Конечно. Он мог петь все.
"Разноцветной осенью я вхожу в лес.
...пытаюсь прикрепить их
Обратно к древу жизни:
Не получается они так и лежат
На земле - мертвые, но прекрасные".
- Он и это мог петь? Белые стихи под белую музыку?
Вейн кивнул.
- Ты идешь? - повторил Молчун.
- А... да, - и, толкнув дверцу, спросил: - Что с ним произошло?
- Он ушел.
- А когда он вернется, я встречусь с ним?
- Невозможно, - ответил Вейн, - он не вернется.
- Когда человек уходит туда, откуда не возвращаются... Что с ним
случилось? Утонул? Разбился? Виски? Наркотики? мне было противно "давить" на
Молчуна, но еще противней выглядеть полным идиотом. Прикидываться дурачком -
одно, выглядеть - совсем другое, по крайней мере для меня. Люблю дурачить,
но не терплю, когда дурачат, выставляют д...
- Ничего не случилось. Он просто-напросто ушел, - Вейн попытался выйти
из машины, но я придержал его за локоть. Наши глаза встретились- мои
вопрошающие, его прячущие - и я понял, что из Молчуна больше не иытянешь ни
слива. Я отпустил локоть - Вейн резво выскочил на воздух. Еще одно ладно.
Ладно, решил я, пусть Тилл У. ушел, если вам так хочется...
"Когда ты рядом - я жив.
Ты в сторону делаешь шаг - я мертв.
Обними меня, прижмись ко мне,
Мы ощутим дыхание жизни, любви..."
Опять знакомые слова. Не узнаешь, писатель? Память подводит. Как
объяснить себе? Очень просто: мы все существа единого племени, наши чувства
универсальны, наши стихи моноязычны. И все же...
- Эй, друг детства! - крикнул я. - Уважаемый мистер Вейн! Скажите, к
чему вы меня стараетесь подготовить? К краю какой пропасти подталкиваете?
Но мистер Молчун, вместо ответа:
"... засунул руки в карманы и, неестественно выворачивая, с виду
нормальные, не кривые ноги, поплюхал к служебному входу. Несмотря на внешнюю
смехотворность походки, двигался он эффектно, а главное - эффективно. Я едва
поспевал за ним. Стеклянная дверь с табличкой "Но! Стоп! Не входить!"
оказалась ложным препятствием: мы играючи проникли внутрь вспотевшего от
тумана здания, составленного, как из кубиков, из красных шершавых монолитных
плит. Вейн кивнул дядьке, проснувшемуся от хлесткого дверного хлопка:
швейцар открыл глаза, ущипнул козырек фуражки, дремавшей на его коленях,
узнал Вейна, благожелательно прососал приветствие сквозь вставную челюсть и
морщинисто растекся улыбкой. Левую ногу дядька хранил под стулом, а правая,
тесьма на циркуле, упиралась в пол. Она-то и скакнула но паркету, вслед за
Вейном, решив прошвырнуться. Дядька удивленно посмотрел на ногу, на меня,
сообразил, что я тут ни при чем, мелко улыбнулся и тотчас же захрапел,
оставив ногу пастись за пределами стула..."
Символы в стиле Тарковского.
"...Вейн, прошмыгнув по коридору, скрылся в тени зауголья - послышалось
быстрое двойное простукивание каблуков о листовое железо. Я помчался за ним
вслед, по винтовой лестнице: три шурупных круга по желобу каменного
цилиндра. И скатился в затемненный Зал Воспоминаний..."
"...Откроет перед вами Золотые Ворота..."
"Золотые ворота" расступились, впустили меня в Зал Славы "Континуума":
на полу и вдоль стен - стояли, лежали, сидели, улыбались, гримасничали,
Паясничали, сердились хорошо знакомые мне лица - мои друзья - на
бесчисленных фотографиях, рекламах, портретах, афишах... Сколько ж вас тут?
Если поименно - раз, два, три, четыре, пять. Как в детской считалочке - все
здесь.
Вот опьяненный успехом Боб "Киндер" - розовощекий гигант, одна из
первых фотографий с безобразно пошлой надписью "Викинг и Его Любимая",
имеется в виду гитара.
Стае - невысокого роста, с блестящим ежиком черных волос. Любитель
раздавать интервью, в которых всегда величал себя "перкуссионистом".
Политической окраски его бесед с журналистами не касаюсь. Профессиональная
пригодность - мастер экстракласса. Я всегда поражался, как он, миниатюрный
мужчинка, справлялся с диким набором барабанов и барабанчиков, тарелок и
тарелочек.
А вот "Квант" Любен: тонкие черты лица, изысканно-артистические длинные
пальцы пианиста и инженера. Четыре синтезатора изготовлены по его чертежам и
при непосредственном участии. Но его хобби - играть на концертном фоно.
Мужская половина группы составляла блеклый фон фотографиям Сибиллы -
объемность и многоликость которой превосходили все мыслимые и немыслимые
ожидания: "Сиби в комбинезоне", "Сиби в концертном мини", если эту тряпочку
можно условно назвать платьем. "Сиби на лоне природы". "Сиби на пляже"
полуобнаженный вариант, "Сиби под водопадом" - вариант обнаженный. Надо
отдать Сибилле должное, она любила и умела фотографироваться, как и
раздеваться, что проделывала по любому поводу, как и без повода. После
концертов со стриптизом. Боб "подвергал артистку насильственной
дисквалификации". Сиби клялась, что это в последний раз, но не раздеваться
не могла.
Лишь с одной фотографии на меня смотрел Вейн: он откинулся в глубину
малиново-бархатного кресла, на спинку которого облокотилась все та же
Сибилла, затянутая в глухое вечернее ретро-платье, как рыбка в блестящую
чешую.
Я вертел головой, внимательно осматривая Зал Воспоминаний, но не
находил... А на одном из щитов увидел фотографию, которой здесь было не
место. Я все больше склонялся к мысли, что, вернувшись с Южного полюса,
смотрю на быстротекущие секунды сквозь стойкий туман глаз. Стойкий
и -плотный настолько, что его начинаешь воспринимать, как реальность, хотя
она есть лишь жизнь сквозь матовое стекло...
- Эй, мистер журналист! - позвал Вейн от противоположной стены, чистой
от фотографий. Он держался за прямоугольник двери.
- Иду, - ответил я и спросил: - Не вижу Его фотографии?
- Чьей фотографии? - поинтересовался Вейн.
- Тилла У.
- Ты никогда не видел Его... на сцене! - настойчиво произнес Вейн.
- Э-э, нет, я видел фотографию в Книге, на титульном листе.
- Это не его фотография! - злобно фыркнул Молчун.
- Как так?! Книга, значит, Его, а фотография? Постороннего человека?
Может, моя?
- А знаешь, - Вейн задумался, склонил голову на бок, рассматривая меня
внимательно, сравнивая, оценивая, как вещь, - ведь вы чем-то похожи... - и,
без дополнительных комментариев, бросив одного, обалдевшего от "Откровения
Молчуна ©...", скрылся в тишине следующего Зала.
Сюжет закручивался спиралью: чья фотография в Его Книге? Может,
перерожденца-послесловца? Ну, нет! Ту рожу я запомнил на всю оставшуюся
жизнь: ехидная улыбка и прищур профессионального пакостника. Преувеличиваю?
Свожу личные счеты? Ни на столько! Он всегда пользовался поддержкой
великосветских карманов, окружавших трон, он имел такое право - выражать их
дорогое мнение. Года три назад, исключительно с его подачи, в мусор полетели
серии очерков молодых журналистов. Мотивировки? В статьях, якобы, искажались
факты! Его подвал так и назывался: "Клевета на сверстников". Помню текст
наизусть, потому цитирую: "... молодые неучи, псевдожурналисты, филонщики
ратного труда, возомнившие, что им дозволено все... журналисты-извращенцы,
превратившие сиюминутные временные трудности в сточную канаву своих
амбициозных вывертов..." И далее в том we духе. Ни одной ссылки, только
брань и восхваление себе подобных. И это об очерках о наркомании,
проституции, об интервью с лидерами ультра-правых группировок, безработными.
Да, интервью анонимные, но как иначе можно было их заполучить? Еще - статьи
о молодежи, о том, как жить дальше, в какую сторону двигаться. Ведь именно
молодежи решать - как! И направление выбирать - самим! А не следовать
ложному курсу Онсвинов.
Уволили почти всех. Остальных разогнали. Сознаюсь, что я в той бойне не
участвовал, о чем сожалею. Хотя, такие сожаления ничего не стоят, их и за
бесплатно брать отказываются.
У меня хоть душа болит, а этот - ... м... оый (грубое антарктическое
ругательство) - готовит предисловие к сборнику молодого автора: певца и
поэта, но вклеивает чужие фотографии! Тьфу!
Успокойся, все в прошлом, сказал я себе, хватит мусолить в душе то, что
нельзя изменить.
Я прошел сквозь открытую дверь в будущее, ставшее тут же настоящим,
оставив за спиной, в прошлом, выставку-нераспродажу портретов "Континуума".
В отличие от предыдущего, переполненного, зал-близнец, в который
приглашал меня Вейн, выглядел голым: блеклые стены, обшарпанные полы,
минимум мебели. На подсценке, в противоположном углу, торчала стойка с
барабанами. Чуть поодаль грустило фоно. Возле инструмента, на полу, теребя
палочки, по-турецки сложился Стае. Справа, у стены, за круглым
одноного-четырехпалым столом сидели Боб и Любен.
- Ура! Нас посетил Владислав В. младший, прессфлюгер!
вскочил-набросился "Квант". Он жутко любил шутки и розыгрыши, за что
неоднократно был бит, но - не унимался; подошел ко мне, хитро улыбаясь,
крепко обнял, спросил:
- Подсаживайтесь к нам, специалист по отлову гусей с самопишущими
перьями...
Я улыбнулся и прошептал: "А иди-ка-ты-на...". "Квант" растянул рот до
ушей, так уж ему нравились подобные ответы...
- Ну что, беглец? - продолжал Любен, усаживая меня. - Получил заряд
бодрости? Насытился свежеморожеными впечатлениями? Теперь, наверное, со
стихами покончено засядешь за беллетристику? Или продолжишь писать пародии?
- Фельетоны, - поправил я, - ты же знаешь, на АМС-4 меня направила
редакция...
- Ах, вот так! - воскликнул "Квант", - понимаешь, Влад, мы за этот год
немного свихнулись, все, я в том числе. Сумасшедшая жизнь, суета, беготня, в
голове все смешалось и перепуталось... Так что я хотел спросить: продолжишь
писать фельетоны?
- Нет, - ответил я, вспоминая свою первую и единственную попытку...
Даже внешность главного героя я пейзажно срисовал с Мэтра Города, отца
Милены. Да так реалистично, так красочно, что расплата не заставила себя
ждать: разговор с Прр-фи Нцессой закончился некрасивой ссорой и полным
разрывом... На следующий день, в редакции, мне предложили отправиться на
Четвертую Международную, на свежем морозном воздухе подправить отдельные
болезненные черты характера.
- Ну-ну, мы понимаем, - закивал "Квант".
- Понимаем, да, и все помним, - подмигнул Боб.
- Ладно, Влад, не дуйся, ты же их знаешь, - это Стае, с заткнутыми за
ремень палочками, подошел ко мне, крепко пожал руку, - все бы этим пошлякам
лыбиться.
- Я вас па-пра-сю, - выпятился Любен, - мы не есть по-шля-ки, мы есть
истинные правдолюбцы. Наш принцип существования - Истина. Она матери родной
дороже, яволь? - и заржал во все горло.
Вейн пододвинул стулья, мы, все пятеро, расселись вокруг стола, тихо
помянули Старые Добрые Времена...
Но меня интересовало Время Настоящее: я выждал с десяток поминальных
минут, достал-положил на стол, раскрыл Его Книгу.
- Ребята, сознайтесь, чья это фотография?
- Я же просил, - вспыхнул Вейн, задетый моим вопросом, как затухающий
костер порывом ветра. Он хватил кулаком по столу: - Я же тебе сказал - это
не Он!
- Не кипятись, Молчун, - исподлобья посоветовал "Киндер".
Вейн хрюкнул, запихивая слова обратно внутрь себя: он ничего больше не
сказал, так уважительно относился к мнению Боба. Но кулак Вейна, замерший на
столе, еще сопротивлялся, сжимаясь, пульсируя - белое-красное-белое. Но и он
согласился с "Киндером", расправился, потянулся и лег на ладонь, вниз лицом.
- Сходство несомненно, - сказал Стае, поднимая глаза от стола; тихо
сказал и грустно: - Но Тилл У. никогда не отпускал бороду...
- Ты что, приятель! - помятым голосом возразил "Квант", Барабанов
объелся? Светлая аккуратная бородка...
- Не кипятись, - исподлобья повторил Боб, но воспоминаниями не
поделился: не решился или не пожелал?
Вейн торопливо зажал ладонями уши, что-то наговаривая внутрь себя, как
молитву. Любен насупился. Стас отвернулся.
Что они разыгрывают передо мной? Комедию или драму? Ребята надолго
замолчали, еще больше подтверждая мои сомнения. Сомнения? Скорее неясные
предчувствия...
- А как дела у Сиби? - спросил я, сворачивая в сторону; информация о
внешности Тилла У. - табу. Я уже понял.
- Чево? - не расслышал Боб.
Первым засмеялся Стас, глядя как "Квант" иллюстрирует Бобу мой вопрос,
вычерчивая в воздухе силуэт незаостренного перевернутого сердечка, размером
с тыкву, пронзенного восклицательным знаком.
- Сибилла?.. - догадался Боб, оставаясь серьезным, пролонгируя наш
смех, - ... она... она обещала быть... - и, подмигнув мне, заулыбался,
выкрикнул: - Ах ты... Антарктический Сердцеед!
Ребята нахохотались от пуза - ситуация, как полюса магнита, переменила
знак на плюс. Даже Молчун оттаял: откинув со лба волосы, он вытер капли
пота, расстегнул верхнюю пуговицу рубашки...
Желание писать длинно и нудно пропало, растворилось в непринужденной
веселости друзей. Как и болезненная тяга к неясным воспоминаниям. Хотелось
жить, петь про день сегодняшний, про друзей, которые рады моему возвращению.
"Освобождение Души из Пут
оков сиюминутных..."
Еще один штрих и я заканчиваю:
- "... оторвавшись от белой холодной травы Южного полюса, приплюсовав
многочисленные задержки, самолет-таки одолел воздушную трассу от Кейптауна
до Триполи. В промежутках между импотентными попытками приподнять и
перебросить железную птицу из одного часового пояса в другой, мы все -
пассажиры и экипаж - просиживали штаны, просаживали остатки наличности в
барах аэровокзалов - ко-фе-ко-фе-ко-феко... Надежды на скорую встречу с
родной землей постепенно угасли, но уговор "не прикладываться" мы не
нарушили: домой надо въезжать на коне, а не под конем. В пассиве - девяносто
чашек кофе, в активе - девяносто потерянных часов и монет. Таков итог
перелета. Плюс усталость и головная боль".
Вот и все.
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг