Уильям.
А у меня нет должности, отозвался Уильям.
Когда есть имя, должности не надо,- это я так думаю, сидя в вагоне.
Раз, раз - и две бутылки кончились.
И вот тут Мита Кравчук сказал длинную фразу про совершенство, которое
постигается интуитивно, и про черту, отделяющую нас внешних от нас
внутренних. Хорошая рыба в сочетании со сносным пивом приводит, случается, и
не к таким философическим высотам. Недаром в странах, где уважают пиво, так
много философов.
- Из того, что мы отличаем интуитивно красоту от уродства,заметил сэр
Уильям, заворачивая рыбьи кости в рекламные полосы "Интернэшнл Геральд",-
еще не следует, что все мы вкладываем в эти понятия одно и то же содержание.
Отсюда логический вывод, - профессор тщательно вытер пальцы следующей
страницей "Геральда",- не все столь жестко запрограммировано, как
представляется вам, коллега Кравчук.
- Конечно, вариации возможны,- согласился коллега Кравчук,- но
элементы, лежащие в основе того, что мы зовем прекрас. ним, должны быть
незыблемыми, как атомы...
- Атомы эмблемы,- возразил мгновенно профессор,-А в атомной бомбе они
прямо ужасно зыблемы.
- Хорошо, пусть не атомы, пусть что-то иное, какие-то кирпичики, из
которых сложен мир, я не очень силен в физике, и, знаете ли,
экспериментатор.
- Я тоже. И когда я впервые увидел то, что вчера увидели мы все, когда
из тривиальных структур возникла совершенно новая, из другого пространства и
времени картина, вот тогда я понял определенно, что красота имеет в себе
самой материальное объяснение. Вещественное основание.
- Так вы материалист, профессор,- вмешался я в ученый диспут.- А я-то
думал, что это привилегия советских ученых.
- Принимаю шутку,- сказал Бризкок,- и, в свою очередь, учитывая
склонность коллеги Кравчука объяснять все предопределением, зачисляю его в
кальвинисты.
- Нет! - испуганно запротестовал кандидат.- Я тоже материалист! Бог к
нашему спору отношения не имеет.
- Ах, как вы категоричны... Нет, право, вам надо стать кальвинистом,-
настаивал сэр Уильям.
- Как вы? - въедливо поинтересовался Кравчук.
- Нет,- внезапно жестко ответил профессор.- Я верю в Творца и в
свободную волю Его творения. Я христианин по духу и материалист по опыту.
Впрочем, это вопрос воспитания и, может быть, усердного размышления над
предметом. Вы много раз в своей жизни размышляли о божественном?
- Э-э-э-э... - начал Кравчук, да тем и закончил.
Надо было его спасать.
Если надо спасать человека, попавшего в ловушку, из которой сам не
знаешь выхода, лучше всего поставить свою ловушку тому, кто играет роль
ловца.
- Я давно хочу спросить у вас, профессор,- медленно проговорил я,
пытаясь наскоро придумать, о чем же я давно хочу спросить профессора,- как
это вы, то есть, если быть более точным, каким образом, я имею в виду,
собственно даже, вот вы говорили, что увидели это лицо очень давно, А когда
именно? И это было то же самое лицо, вы уверены?
Барахло, а не ловушка. Не капкан, а так - мушиная липучка.
- Очень давно,- спокойно ответил профессор.- Во всяком случае, я тогда
весьма мало размышлял о природе вещей, а если чем и увлекался, так это
рентгеноструктурным анализом, греблей и хорошенькими девушками, причем
девушками более всего. Если же говорить о моей уверенности - да, конечно, я
уверен, что лицо то же, даже ракурс близок, тут ошибиться невозможно.
Впрочем, вы можете в этом убедиться сами...
Профессор встал и протянул руку к висящему на вешалке пиджаку, во
внутреннем кармане которого, надо полагать, в кожаном бумажнике, у
английских седовласых джентльменов, равно как и у московских, в расцвете
сил, корреспондентов, хранятся фотографии любимых женщин.
Нет, ловушка оказалась что надо. Прямо-таки волчья яма.
Главное - сбить со следа. Бризкок начисто забыл о теологических
претензиях к бедному Кравчуку, который в своем познании мира еще не добрел
до таких вершин философии, как причина и следствие, объект и субъект
действия. Вот сейчас мы поразглядываем фотографию, слегка пожелтевшую от
времени, порассуждаем о скоротечности времени и нетленности красоты, словом,
дорогой кандидат, вы мне кое-чем обязаны, с вас бутылка, любезнейший Миша
Кравчук.
Наш поезд в этот момент резко и неприятно дернулся. Мы стояли на
большой станции, напротив желтого стандартного вокзала, не помню, как
называется этот город, и неопытный машинист как-то рывком взял с места.
Профессор, потеряв равновесие, плюхнулся на скамью, держа в руке свой
кожаный бумажник (качеством, пожалуй, чуть получше, чем у московского
корреспондента), пустые бутылки упали и покатились по полу, а дверь купе
заскользила на колесиках и распахнулась с треском. Я полез под нижнюю полку
за бутылками и, стоя на четвереньках, услышал голос Кравчука:
- Входите, пожалуйста.
Принес черт соседа. Так хорошо мы ехали в купе втроем от самой Москвы,
а поскольку билеты наши были изъяты из какой-то высокой брони - у моего шефа
связи только на высоком уровне,то я надеялся, что четвертого к нам не
подселят. Блатной какой-нибудь, не иначе, из тех, кто в общей очереди не
стоит.
Можно подумать, что мы втроем стояли в общей очереди, подменяя друг
друга. Привилегии колют глаза, когда ими пользуются другие. Свои привилегии
естественны, чужие - отвратительны.
Я поднялся с пустыми бутылками в руках. Навстречу мне в купе вошло
нечто розовое с небольшой сумкой в руке и сказало довольно мелодичным
голосом:
- Здравствуйте и извините за беспокойство.
Я-то как раз не беспокоился, а вот Кравчук засуетился ужасно, попытался
вырвать сумку из рук розового создания, преуспел в этом, натужно приподнял
нижнюю полку, придерживая ее коленом, сунул внутрь дорожную сумку и
предложил льстиво:
- Располагайтесь, тюжалуйста.
Только после этого он догадался опустить полку.
Бризкок сдержанно кивнул и вышел в коридор, я кивнул еще сдержаннее и
последовал за ним. Миша сел на профессорское место, напротив розового
созданья, и повторил с маниакальной настойчивостью:
- Располагайтесь, пожалуйста.
И замолк, исчерпав запас слов.
- Миша,- сказал я ласково из-за двери,- захватите, пожалуйста, если вас
не затруднит, газетный сверточек и выбросьте его в ящик для мусора. Мы с
профессором удалимся покурить, а дама тем временем переоденется.
Взять в трудную минуту жизни инициативу в свои руки - это дано не
каждому. Но кандидат-то, кандидат каков! Вчера Оля, а сегодня Оля уже
забыта? Первая же попутчица в розовом вызывает в нем такое смятение чувств.
Или он просто ветреник, наш кандидат? И в такие-то руки отдано наше
будущее - научно-технический прогресс!
Оценить его новый выбор я, впрочем, не смог, потому что не считаю
приличным разглядывать дам в упор, да к тому же держа в руке две пустые
бутылки из-под пива.
Избавившись от бутылок, я вслед за Бризкоком вышел в тамбур; только там
по нынешним жутким железнодорожным правилам разрешается курить. Профессор
разжигал свою трубку, которую, по моим наблюдениям, курил не чаще трех раз в
день, а я ради компании стоял рядом и не без удовольствия вдыхал дым от
табака неизвестной мне, но безусловно приличной марки - из тех, что
непременно украшаются королевской короной.
Некурящий Кравчук присоединился к нам не сразу. Он что-то долго
захватывал с собой сверток. Или долго выбрасывал его.
А может быть, еще разок-другой предложил попутчице располагаться,
растягивая удовольствие от произнесения столь оригинальной фразы.
- Располагайтесь, пожалуйста! - сказал я Кравчуку.
Взглядом Миша пригвоздил меня к нечистой стене тамбура, размазал по
ней, сбросил на пол и проутюжил три-четыре раза.
Я все вытерпел, тихо покивал головой и обратился к Бризкоку таким
тоном, каким врач на консилиуме, оторвав взор от безнадежного больного,
обращается к коллеге:
- Трудный случай. Между прочим, профессор, вы не успели показать нам
фотоснимок.
Бризкок сдвинул- трубку в угол рта, крепко зажал ее зубами и вновь
достал свой бумажник. Порылся немного, вытащил конверт, из него достал
несколько карточек, одну оставил, остальные спрятал в конверт, конверт
положил в бумажник, бумажник сунул в задний карман брюк и только после
этого - да и то слегка поколебавшись - отдал мне фото. Кравчук дышал у меня
над ухом и выворачивал шею, чтобы получше увидеть, что же там на фотографии.
Я же из зловредности тянул время и разжигал Мишине любопытство. В
тамбуре было темновато, но я не спешил подойти к свету, а, напротив, слегка
прикрывал снимок согнутой ладонью, потом же и вовсе перевернул карточку
тыльной стороной, разглядывая, нет ли там какой-нибудь надписи или даты.
Были и надпись, и дата.
28 июля 1947 года.
Однако. Меня тогда и на свете не было.
A был ли тогда рентгеноструктурный анализ? Ладно, это не моя забота и
не моего ума дело.
Надпись была такая:
Маргарет Куинз, урожденная Барроуз.
- Простите, профессор,- осторожно спросил я,- так кто же все-таки здесь
изображен - абстрактная структура, возникшая известным нам образом, или
Маргарет Куинз?
- Разве одно исключает другое? - ответил профессор. Как репортер
терпеть не могу таких ответов. Так отвечают обычно политические деятели
после переговоров, на которых был достигнут микроскопический прогресс на
третьестепенном направлении.
- Да переверните же наконец снимок! - не выдержал Миша Кравчук.
Этого-то я и ждал. Теперь, когда я взял реванш, можно было сжалиться и
услышать его мольбу.
Я перевернул карточку. Миша жадно впился в нее глазами и присвистнул от
восхищения. Если бы я был воспитан так же никудышно, как кандидат, если бы я
был менее выдержан и даже несколько грубоват, я бы тоже засвистел.
Спору нет, Маргарет Куинз, урожденная Барроуз, была весьма мила, я бы
сказал, очень недурна собой, можно даже предположить, что на чей-то вкус и
красива. Нет, действительно очень хороша. Но не та! Не с портрета в три
четверти-!
- Но это же другая женщина, профессор,- прошептал Кравчук.
Бризкок перевел взгляд на меня.
- Совсем другая,- подтвердил я.- Конечно, может быть, оттого, что здесь
другой ракурс, на снимке она анфас, а если посмотреть слегка под углом,
помните, Могилевский рассказывал, как много зависит от выбора точки...
Бризкок вынул трубку изо рта, бросил быстрый взгляд на фотографию и
сказал:
- Спасибо, коллеги, за ваше благородное желание меня успокоить. Однако
это излишне. Для вас она не та. Для меня - та. Субъективный идеализм, вот
как это называется. Хотя я могу и ошибиться. Философские течения, с которыми
следует бороться не щадя сил, я изучал на четвертом курсе и с тех пор к ним
не возвращался - не было надобности.
- Кажется, я понимаю.- Кравчук вдруг ужасно заволновался, нос его как
будто немножко вырос, шевелюра вздыбилась, и весь он как-то подрос и
закостлявел. Чего только не бывает от волнения, вызванного научной
дискуссией! - Вы имеете в виду, профессор, что восприятие индивидуально, в
то время как законы, лежащие в оснрве прекрасного, общи и едины?
- Любые законы едины! - перебил его профессор.- Это не подлежит
обсуждению. Но едины не только законы. Те кирпичики, субъединицы, кварки,
спрятанные в наследственных структурах,они тоже вечны и неизменны. Как
четверка оснований в спирали ДНК, как детерминанты в белках, из-за которых
австралийский абориген отторгает чужеродную ему пыльцу какого-нибудь
канадского растения, с которым его предки никогда не встречались и не могли
встретиться.
Я это постарался запомнить, память у меня ничего себе, если и
перепутал, то немного, однако на осмысление ни знаний, ни таланта не
хватает, а сейчас лень уже лезть в справочники. И если тут обнаружится
какая-нибудь ересь, то виноват в этом не нобелевский лауреат, а я один.
Прошу снисхождения.
Услышав про основания и детерминанты, Миша хлопнул себя по лбу с такой
силой, что мне стало его жалко. Детерминанты того не стоили.
- Это очевидно,- пробормотал он и подул на отшибленную руку. Я подумал,
не подуть ли мне на его отшибленный лоб, но не решился.- Бродячие элементы.
Ключевые символы. Конечно, конечно. Они проявляют себя в бесконечном
разнообразии...
- В конечном, коллега, в конечном,- поправил его сэр Уильям.- В
огромном, но конечном.
- Разумеется. И должны быть законы, по которым они сочетаются, вступают
в противоречие или вовсе не входят в зацепление. Так? И вы знаете эти
законы? Ну, хотя бы предполагаете?
Сэр Уильям раскрыл дверь, ведущую в соседний вагон, и несколькими
короткими ударами о ладонь выколотил трубку на мелькающие в просвете шпалы.
Закрыл дверь, сунул пустую трубку в рот, взял у меня фотографию, достал
бумажник, раскрыл его, вытащил конверт... Нобелевские лауреаты, когда им
надо потянуть время, делают это не хуже нашего брата.
- Законы... нет, не знаю. Иногда кажется, что я совсем рядом с
разгадкой, но... Если бы у меня было объяснение, если бы все это выходило за
пределы домыслов - неужто я не написал бы короткое письмо в "Нейчер", из тех
писем, что громче большой книги? Неужто я не трубил бы на весь мир? Я
оставляю это для других. Для вас, коллега Кравчук. У вас есть еще время...
Насчет ключевых символов и кирпичиков гармонии я не очень силен -
впрочем, я об этом, кажется, где-то упоминал,- а вот по части публикаций в
прессе кое-что смыслю. Трубить на весь мир - это, собственно, моя профессия.
- Если говорить о письмах в редакцию...- начал я, но Кравчук со
свойственной ему непосредственностью двинул меня костлявой лапищей в бок и
предложил - но только не мне, а Бризкоку: - Давайте, профессор, сделаем
совместную публикацию! - и застыл на месте, пораженный не то величием, не то
наглостью своей идеи.
Они сделают, я их знаю. И может быть, бросят в последних строчках
жалкую подачку: "Авторы признательны К. Г. за участие в обсуждении
затронутых в статье вопросов".
Если профессор не путает насчет цепочки случайностей, которая неизбежно
тянется к результату, то в их цепочке именно я сковал ключевые звенья.
Конечно, глупо набиваться в соавторы, но они могли бы мне предложить, а я бы
как честный человек отказался.
Это было бы по-джентльменски.
Дождешься от них. Ученые мужи, не от мира сего. Но и я не лыком шит. И
в этой самой "Нейчер", с которой они носятся, как будто у нас нет своей
"Природы", тоже есть стереотипы, не менее устойчивые, чем передовая статья
газеты "Правда" или рубрика "Со всей страны" в моей уважаемой газете.
- А как вы назовете вашу статью? - спросил я этак небрежно.- Как,
собственно, обозначите предмет?
- Это дело десятое,- отмахнулся Миша.- Технический вопрос. Так вы
согласны, профессор?
Смотри какой настырный. Небось своему профессору на кафедре общей
микробиологии ничего подобного сказать бы не посмел, а тут почувствовал
точку опоры. Впрочем, вы правы, кандидат, надо когда-то преодолевать
комплекс кандидатской неполноценности, без этого не выбиться в мировую
элиту. А вам, похоже, обещано судьбою место в ней. Вперед, кандидат!
- Очень давно,- осторожно ответил сэр Уильям,- вскоре после того как я
увидел это,- он еще раз показал нам фотографию миссис Куинз, урожденной
Барроуз, и спрятал ее наконец в бумажник,- я написал совсем короткую статью.
В голове. Я не мог напечатать ее. Нужны были солидные экспериментальные
подтверждения. Я располагал единственным. Это был портрет Маргарет, миссис
Куинз, полученный в лаборатории до того, как я познакомился с оригиналом...
прототипом... аналогом - не знаю правильного слова.
- Значит, профессор,- сказал я, демонстрируя репортерскую хватку,- вы
сначала получили структуру, эти ваши срезы или как там их назвать, а с той,
которая во плоти, познакомились позже?
- Именно так. Через два дня, если быть точным. В эти два дня я и
написал в голове письмо в "Нейчер". А потом вымарал его из памяти, чтобы не
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг