затрагивать чувства тех людей, которые... словом, которые вовсе не хотят,
чтобы их выставляли на потеху публике даже ради утверждения научной истины.
- Миссис Куинз здравствует по сей день? - Я постарался задать этот
вопрос как можно деликатнее.
- Не думаю, чтобы это имело какое-то значение.
- И все же?
Профессор молчал. Я вспомнил, что, когда мы были у Могилевского,
Бризкок на вопрос, знает ли он оригинал, ответил "знаю" не в прошедшем, а в
настоящем времени; впрочем, это может ничего не значить. И еще: когда они
познакомились, она уже была урожденная Барроуз, то есть замужем, ну конечно,
миссис Куинз. И бедняга Уильям Бризкок, тогда еще совсем молодой...
Господи, Миша Кравчук и Оля! Неужто все повторяется? Наш мосластый
кандидат, то бишь седовласый нобелевский лауреат Майкл Кравчук будет
мотаться с дорогими кожаными чемоданами по международным конгрессам, таская
в кармане Олину фотографию... Как я понимаю мистера Куинза!
Но сэра Уильяма я понимаю еще лучше. Ни мне, ни Оле ничто не грозит, и
Миша Кравчук мне вполне симпатичен. Жаль только, что они путают все на
свете, принимают одно за другое. Портрет в три четверти и Оля, портрет в три
четверти и юная Маргарет Куинз... Чувства порождают слепоту. И они же
порождают прозрение.
Еще немного, и я стану философом. Наваждение, сгинь!
- Как же вы назвали статью, профессор,- спросил навязчивый Майкл
Кравчук,- ту, которую так и не написали?
Боюсь, что он хотел дать это же название их совместной статье, чтобы со
всеми удобствами въехать в историю науки.
Профессор тряхнул головой, он тоже сбрасывает с себя наваждение.
- Как я ее назвал? - переспросил он, только сейчас понимая смысл
вопроса.- Никак! У статьи было все, кроме названия. Черт побери, придумать
термин оказалось труднее, чем открыть явление! Я как-то говорил на эту тему
с профессором Расселом...
А я-то думал, что Рассел - современник Фарадея и они вместе построили
электрическую машину.
- ...И он рассказал мне историю о том, как Фарадей придумывал свои
"катоды", "аноды", "электроды" и "ионы". Фарадей, должен сказать, вложил в
это дело ужасно много сил.
Ага, Фарадей, значит, все-таки участвовал в этом деле.
- Название мы придумаем, что за проблема,- напирал на Бризкока
прямолинейный сэр Кравчук, ослепленный жаждой близкой славы.
Выходить на арену лучше всего в тот момент, когда соперник ослеплен.
- Вы говорили о кирпичиках, заложенных в фундамент гармонии, об
элементах, которые в каких-то сочетаниях образуют то, что может быть
обозначено как прекрасное, если я верно вас понял.- Я начал блестяще, не
правда ли? И продолжал не хуже: - Уверен, что в русском языке можно отыскать
подходящие слова для определения этих элементов. А также в латыни, если идти
по стопам Фарадея...
- Если по стопам Фарадея, то в греческом...- прошептал страдальчески
Кравчук, но такие булавочные уколы уже не могли задеть меня.
- А также в латыни и греческом. Но сейчас ученый мир поголовно
переходит на английский, и я предлагаю вам английский термин, что будет
справедливо, если учесть, где впервые наблюдался обсуждаемый нами феномен.-
Я изящно поклонился Бризкоку и выждал паузу.- Товарищи и джентльмены, я
предлагаю вам образовать от английского слова "бьюти", равнозначного
русскому слову "красота", строгий и изящный термин "бьют". Этим термином
можно обозначать и обнаруженное нами явление, и те самые кирпичики, о
которых...
Тут я вынужден был замолчать, потому что определять явление - не мое
дело. Подобрал хорошее слово, и хватит.
- Да-а... - протянул Кравчук.- Можно и так... А можно и не так...
- Мне нравится,- сказал сэр Уильям.- Принимаю. Заметано?
Теперь им не отвертеться. Теперь в этой самой "Нейчер" им придется дать
сноску: настоящий термин предложен советским (лучше - крупным советским)
журналистом... Или что-то в этом духе. Но уже фамилию, имя и отчество будьте
добры - полностью, без всяких там К. Г. Одна такая сносочка выводит
находчивого и умного человека на торную дорогу истории. А другой пишет
репортаж за репортажем, и все без толку.
- Бьюты как носители гармонической информации... эстетического
начала... нет, фундаментальных свойств прекрасного в объективно
существующем...- Миша уже формулировал по-научному косноязычный заголовок.
- После, после,- перебил его Бризкок, спрятал трубку в карман и открыл
дверь в вагонный коридор.- Одна из носительниц бесчисленных бьютов, надо
полагать, давно уже переоделась, и мы можем вернуться в купе.
Мы вернулись в купе. Сменив розовое на голубое в цветочек, очень
домашнее, но не интимное, и сохранив при этом весь свой неисчерпаемый запас
бьютов, наша попутчица уютно пристроилась на нижней полке и глядела в окно.
Бризкок галантно поклонился ей и, испросив разрешения, сел рядом. Я же
протиснулся к столику напротив и тоже сел. Миша остался стоять в проходе,
загораживая своей костлявой фигурой дверной проем.
- Отчего вы не садитесь? - спросило теперь уже голубое в цветочек
созданье.
Миша потер руки, пригладил шевелюру и сел рядом со мной.
Я перевел взгляд на мою визави. До этого я видел ее входящей в купе,
против солнца, и мог различить лишь контуры фигуры и цвет одежды. Теперь она
сидела напротив, в мягком рассеянном свете раннего вечера, и смотрела на
Мишу Кравчука, чуть улыбаясь ему, как бы поддерживая этого растерявшегося от
ее присутствия большого неуклюжего человека, который - она это наверное
знала - теряется в обществе всякой молодой женщины.
Лицо ее было обращено ко мне в три четверти - ох, этот любимый
фотографами ракурс!
Я попытался встать, но столик мешал мне. Я провел рукой по лбу,
поставил локти на стол, подался вперед и, с ужасом думая о том, как я
выгляжу со стороны, чувствуя, как потеют ладони и заливается краской лицо,
выпалил удивительно емкую и глубокую по мысли фразу: - Это вы!
- Это я,- сказала она.- Меня зовут Елена.
- Это не она,- прошипел Кравчук и опять двинул меня в бок. - Ослеп, что
ли,- это совсем другая.
- Это не она, Константин,- повторил профессор.- Оля не она, Маргарет не
она, мисс Елена тоже не она. Господи, да неужто вы не поняли! Это быоты, они
резонируют с вашими рецепторами, и только-то! Не повторяйте моих старых
ошибок, Константин.
И это он мне! Мне, который любит Олю и только ее! Который все понял
первым, без профессоров и кандидатов! Который придумал для них само слово
"быоты", а они теперь им пользуются направо и налево...
- Это не она,- нехотя согласился я.
- То есть как это не она? - возмутилась Елена.- Это я!
Отвернулась и демонстративно стала смотреть в окно.
В профиль она так же хороша, как в три четверти, клянусь вам.
Бьюты работают, так и хочется скаламбурить, безошибочно бьют в любом
ракурсе, они бьют с любой точки, если только есть во что бить. Если в вашей
душе есть струна, которую они задевают. Назовем это для ясности резонансом.
Дорогой профессор Бризкок, я хотел бы обрести мудрость раньше, чем годы
мои покатятся под откос. Я хотел бы иметь на старости лет такой пустяк, как
душевное спокойствие. Мои ошибки никуда от меня не уйдут, но я хочу
поучиться на ваших, пожалуйста, разрешите мне это, профессор. Скажите, где
сегодня Маргарет Куинз? Где была она все эти годы? Виделись вы с ней? Каково
вам без нее? И главное, скажите мне, профессор,- как ей жилось все эти годы,
знаете вы об этом хоть что-нибудь?
Я люблю Олю.
ОТКРЫТКА С ВИДОМ НА ПРИВОКЗАЛЬНУЮ ПЛОЩАДЬ
Маргарет, мой друг, безликие города как безликие люди - скучны и
похожи. Из них не выжмешь и капли той эссенции, которая способна прожечь
душу. Впрочем, с людьми мне везет. Милые люди в отвратительных городах.
Редко наоборот. Я не мог бы здесь жить, каждый день видеть эту площадь с
памятником, серый вокзал, кирпичную и бетонную скуку домов, выстроившихся по
линейке,это еще хуже военного парада. Простите мне ламентации, я не в духе,
ничто, меня не оправдывает, даже мой возраст: в моем-то возрасте пора
научиться принимать жизнь такой, какова она есть.
Сегодня же возвращаюсь к Бернару и О'Бумбе, которых бросил ненадолго.
Уж они-то не тратят слов попусту, и если шлют вам приветы, то от чистого
сердца и без всяких сантиментов. Буду следовать их примеру.
Ваш Уильям
Боже, как я устал.
Глава 8
Позвольте представить - группа любителей инструментальной музыки На
стоянке такси у вокзала, сбоку от обязательного памятника, на который в
околовокзальной суете никто не обращает внимания, и только станционное
начальство помнит вообще о том, что памятник здесь, потому что надо за ним
ухаживать, обсаживать клумбами, а зимой расчищать тропинки, по которым никто
не ходит, разве что случайный прохожий, срезая путь от привокзальной
парикмахерской к стоянке такси,- на этой самой стоянке было столько народу,
что сэр Уильям спросил:
- Куда они все едут?
- Кто куда,- буркнул Миша, не придумав ничего лучше.
Не хватает у нашего кандидата этаких основ подлинного патриотизма.
Очевидная недоработка в идеологическом воспитании.
И как только он умудрился сдать кандидатский минимум по философии?
- Да пойдемте пешком! - Вот Елена настоящий патриот своего края.- Все
налегке, идти совсем недалеко, и нам по дороге.
- С удовольствием,- отозвался незамедлительно Бризкок, оглядел площадь,
бросил взгляд в перспективу длинной, уходящей от вокзала в бесконечность
улицы и безрадостно повторил: - С огромным удовольствием.
А я так всегда люблю пройтись по незнакомому городу, каким бы он ни
был. Не бывает так, чтобы все было неинтересно. К тому же сумка у Елены
совсем легкая. Я уже знал, что там. Конечно, я не подглядывал, надеюсь, вы
не заподозрите меня в таких наклонностях, просто Елена, передавая мне сумку,
сказала: - Там платье для выступлений и всякие мелочи, я больше ничего с
собой не беру.
Да, простите, я забыл вам сказать, что Елена - пианистка из областной
филармонии. Она мотается по гастролям, иногда нарушая границы соседних, но
дружественных областей, и знакомит благодарных слушателей с лучшими
образцами классической и современной музыки. Я отдаю себе отчет в том, что
такая деятельность необходима миллионам наших сограждан, истосковавшимся по
эстетическому воспитанию, но я в эти миллионы не вхожу. Впрочем, если ничего
не смыслишь в музыке, можно купить билет поближе и просто ею любоваться.
Елена очень хороша.
И еще у нее красивые пальцы. Она говорит, что от упражнений, а Бризкок
уверяет - от Бога. По воспитанию атеист, я в данном вопросе больше доверяю
профессору.
Мы расстались на углу серокирпичной и краснокирпичной улиц, у витрины
продовольственного магазина, заставленного овсяными хлопьями и зеленым сыром
в пакетиках - не видел его в Москве лет сто, а вот надо же, где-то пруд
пруди, хоть с утра до вечера посыпай этим ядовитого цвета сыром тонкие,
пропитанные маслом, упруго накручивающиеся на вилку макароны.
А, наверное, у них в городе нет макарон. Откуда им, собственно, здесь
взяться? Не столица же...
Отвлекаюсь, простите. Скорее всего потому, что мы в вагоне не
позавтракали, а только попили жидкого чаю. Вести профессора завтракать в
вокзальный ресторан, а тем более в городскую столовую у нас с Мишей духу не
хватило.
Итак, мы простились у витрины до вечера, договорившись встретиться за
полчаса до концерта у служебного входа в городской концертный зал - у Елены
в тот вечер был сольный концерт.
Собственно, ради него она и приехала из своего областного центра, а
сейчас бежала репетировать, и еще у нее были кое-какие поручения, так уж у
нас принято - давать поручения тем, кто едет в другие города, потому что
там, где есть зеленый сыр, обязательно не окажется макарон. И наоборот.
Мы все рассчитали по времени: с концерта мы успеваем на московский
поезд, билетами на который предусмотрительная Татьяна Аркадьевна снабдила
нас заранее.
Должен вам сказать, что я уже оправился от того шока - назовем это
так,- который испытал, увидев Елену, но не потому, что Кравчук бил меня в
бок. Я сам привел себя в чувство. Пораскинь мозгами, идиот, говорил я себе,
кто она тебе, эта дама со слайдов, гомункулус она, вот кто, гомункулус,
приготовленный из паршивых грибков какими-то оптическими приборами. Нет ее,
она призрак, фантом, а напротив тебя сидит славная молодая женщина, но разве
мало на свете славных молодых женщин? Если бы не вся эта атмосфера, не то
взвинченное, приподнятое состояние последних суток, слишком резкий переход
от южного отдыха к суете конгресса, если бы не все эти пропажи, находки,
встречи и расставания, калейдоскоп узнаваний и разоблачений,- принял бы ты
эту женщину за другую, скорее всего несуществующую?
Что-то в этом духе я говорил себе, мне даже не пришлось призывать
мысленно Олю на помощь, разве что раз-другой, не больше. Я не хотел их
сопоставлять. Не в том дело, кто оказался бы в тот момент для меня лучше,
какая гиря перетянула бы свою чашу весов - я знаю какая,- нет, я не хотел
никаких весов.
Мама говорила мне в детстве: чего ты больше хочешь - мороженого или
пойти в кино? И не понимала, почему я плачу.
"Или" нехорошее слово. Оно часто мешает.
Если бы я встретил Елену раньше, до того как увидел Олю, что было бы?
А если бы ты, болван, не увидел никогда ни Елены, ни Оли?
Если бы ты родился на острове Мальорка и прожил там всю жизнь
безвыездно? Если бы ты был твердым женоненавистником? Извращенцем
каким-нибудь, не приведи Господь?
"Если бы" - этот оборот речи тоже приносит изрядные неудобства. Все
слова могут порою становиться нехорошими, неудобными, вызывать душевный
дискомфорт. Это зависит от того, что вы в них вкладываете. Значит, плохое не
в словах, а в том, что в них вложено, или, если идти дальше, в тех, кто это
вкладывает. Однако вы философ, конгрессмен!..
Философия полезна уже потому, что за размышлениями уходишь от мелких
житейских неудач. Надо будет взять философию на вооружение, особенно по
пятницам, когда вконец обалдеваешь от недельной свистопляски и разноречивых
команд дорогого шефа.
В пятницу, между прочим, мне надо сдать материал о конгрессе, включая
отчет о поездке на родину Кравчука и интервью с сэром Уильямом, на сей раз
не липовое. К закрытию конгресса, уважаемый Константин Григорьевич, как
договорено. Помните? Еще бы не помнить. Успею, не впервой. Бризкок столько
наговорил - только успевай записывать.
Институт, в котором творил кандидат наук Михаил Кравчук, располагался в
доме с колоннами и с гербом нашей родины над парадным входом. Ампир начала
пятидесятых, когда центральные и местные власти заверяли широкие слои
трудящихся в том, что по всем позициям мы вышли на первое место в мировой
науке. Особенно в биологии, порукой чему великие победы мичуринской школы.
Если не ошибаюсь, великий преобразователь природы изготовил из какой-то
плодовой ерунды, столь же кислой, сколь и мелкой, роскошные яблоки и груши.
Куда только они подевались? Если бы Кравчук работал в те годы в этом доме с
колоннами и гербом, он бы с утра до вечера растирал амеб в ступке и печатал
в год по статье о самозарождении жизни.
Нехорошо думать о людях нехорошо. Кравчук работал бы в этом доме
истопником.
Из двенадцати высоченных дубовых дверей парадного подъезда была
открыта, как положено, только одна, с краешку, и сэр Уильям, не привыкший к
тотальной экономии дверей, дергал их одну за другой, пока не набрел на
единственную незаколоченную.
Я-то сразу направился к ней - не потому, что пошел вслед за Мишей, а по
той причине, что возле нее ступеньки были затоптаны.
Опыт, сэр, надо зарабатывать собственным горбом, мы, сэр, уже прошли
эту школу жизни, и каждый должен учиться на собственных ошибках.
Миша нажал на дверь плечом, привычно, ловко, постороннему так не
нажать, посторонний будет тыркаться, хвататься за ручки и поддавать дверь
коленом,- и, пропустив вперед профессора, мы вошли в мрачный вестибюль.
Узкие окна были замазаны до середины белой краской и прикрыты для надежности
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг