"Дон-дон-дон-Спиридон!.."
Поутру проснулся Спиридон Емельяныч, глядит -- и всенощную проспал, и к
ранней теперь опоздаешь... Посмотрел Спиридон Емельяныч на голые доски:
вроде как никого!..
Только рясу ему словно пробило дождём!..
Так и пошло изо дня в день... Спиридон ни гу-гу никому, а сам сон и
аппетит потерял, сохнуть стал и так спал с лица, что больше смахивал на
худого медведя, чем на монаха...
* * * * *
Так и промаялся бы Спиридон Емельяныч и высох в щепу, если б всё не
разрешилось помимо его...
Покаялся как-то ему Андрей Емельяныч, что видит он в главном соборе
часто какого-то большого монаха с клобуком на голове чуть ли не в аршин
величиной, потом его никогда не встречал, ни за трапезой, ни на какой
монастырской работе... Этот-то самый монах будто ходит по церкви, заложивши
руки за спину, как староста, и только и делает, что тушит и зажигает лампады
и свечки перед образами, и ни разу не заметил Андрей Емельяныч, чтобы он при
этом хоть бы как-нибудь лоб перекрестил...
-- Ты бы сегодня встал рядом со мною, я тебе его покажу!..
-- Наверно, это брат-келарь! У него такое лицо, словно онучей закрыто...
никогда хорошо не разглядишь и редко узнаешь...
-- Да нет, уж не келарь!.. Я домекался!,.
На поверке так и оказалось: вовсе не келарь!..
Как ни толкал Андрей Емельяныч Спиридона в бока, показывая чуть рукой,
ничего Спиридон не увидел... Верно, что лампады которые гаснут, а какие
горят, а чтобы кто-нибудь невидимо их зажигал, так этого Спиридон Емельяныч,
нечего зря говорить, не увидел...
Подивились только братья такому наважденью, выйдя из церкви...
Тут-то Спиридон и рассказал брату, что и у него не всё слава богу.
-- Что бы это такое значило? Вот напасть какая! -- сказал Андрей
Емельяныч, выслушав брата с дрожью по всему телу и расставаясь у самой
калитки...
-- Надо крепкий пост наложить!..
-- Верно, что надо... Может, перст!.. Давай-ка завтра за дело!..
-- Откладывать неча: у чёрта каждая минутка начеку!..
Стали они оба себя бичевать втайне от монашеской братии, чтобы
кто-нибудь не сглазил да не рассказал. В Афонском лесу нашли такой уголок,
куда ходили грешить богомолки. Чего-чего только с собой не делали: и
батогами друг дружку били до крови, и крапивой жгли по битому месту, и
древесную кору вместо хлеба жрали, молились так, что у обоих рёбра стали
глядеть на улицу, а ничего не помогает -- у Спиридон Емельяныча голая девка
по-прежнему на досках лежит, и коса у неё растёт с каждым днём всё гуще и
дольше, и становится всё рыжей да отливистей, а перед Андреем во время
святой службы некий монах, для всех остальных невидимый, тушит и зажигает
безо всякой надобности перед образами лампады...
* * * * *
Долго терпели братья...
Потом открылись всё же игумену на духу, но игумен наложил на них такую
епитимью, которая показалась им пустяком.
Скоро братья решили из монастыря убежать, не видя уже ни в чём и ни в
чём не находя больше спасенья...
СОБОРНЫЙ ЧЁРТ
Разные бывают черти на свете...
...А про такого вот чёрта небось ни один поп не слыхал!..
Потому и не слыхал, что у себя под носом не видит!..
А есть и такой, и самый-то страшный изо всей их чертовской братии,
потому что самый он... хитрый... Мудрость и простота -- это от бога, а
чёрт... глуп и хитёр!..
Рассказывал про такого соборного чёрта брат Спиридона Андрей Емельяныч,
когда они воротились с Афона домой и стали первое время жить как и не все
же...
Этот самый соборный чёрт и был главной причиной, по которой братья дали
с Афона тайно от монашеской братии тягу, оставивши после себя надолго
недоуменную и нехорошую славу... Случилось это всё так.
* * * * *
Не знаю, как теперь, а в то время, про которое у нас идёт речь, стояла
на самой макушке святой горы небольшая церковка, построенная в дальние поры
безвестным купцом памяти какого-то тож безыменного рода и неведомой земли
странника и богомольца Варсонофия...
По имени если судить, так мужиком этот странник, видимо, не был, хотя
после него и остался домотканый посконный армяк.
У нас, мужиков, таких имён не дают по причине их трудного на язык
произношения, а также ещё и из-за того, что с таким именем ещё в ребятишках
насмерть задразнят...
Так вот дело-то в том, что настоящего имени этого странника никто
хорошенько не знал, почему при погребении уже монахи по монашеству своему
нарекли его: Варсонофий!..
Этот самый странник Варсонофий и принёс в своё время на Афон неугасимый
в дороге огонь на копеечной свечке, которую зажёг он в светлую утреню от
лампады над гробом осподним в святой земле Палестине... Как уже сподобило
его донести в такую даль столь малый огонь, никто хорошо и наверную не
знал -- тогда легче было человеку поверить, потому что куда было меньше
жулья, -- только монахи так объясняли всем богомольцам и странникам: донёс
он-де, странник божий Варсонофий, святой огонь, спрятав его в рукав армяка,
а шёл-де всё время по берегу моря в обход, по камушкам по-за-одаль волны,
которая всю дорогу бросалась на него, аки тигр рыкающий, потому что с моря,
как на беду, всё время, как шёл Варсонофий, дул бешеный ветер в обе щёки, и
от ветра того много кораблей и лодок в море потопло... Святой же огонь
остался в рукаве армяка нетушимым!..
Некий купец, пожелавший остаться безвестным, был самовидцем и свидетелем
прихода этого странника на Афон и всей этой истории, и во увековечение
памяти его выстроил храм. Странник сей в тот же день, как пришёл на гору
Афон, прожил только до ранней службы: с блаженной улыбкой во всё его широкое
и скуластое лицо тихо преставился он во время обедни, не обронивши и после
смерти горящей свечки из рук...
Смерть, объяснили монахи, поставила его пред алтарным образом в главном
соборе, вынула из него с ижехерувимною песнью убогую странничью душу, а
свечки с палестинским огнём в похолодевших руках не загасила... потому огонь
тот от последнего вздоха за мир спасителя мира!..
Остался после странника посконный армяк, и в этом армяке и впрямь был
один рукав немного прожжён. Висел он долгое время в надмогильном храме как
мужичья хоругвь и святыня... Бабы прикладывались к армяку, и под ним висела
железная кружка с замочком, в которую капали мужичьи полушки, как капли с
крыши после большого дождя...
* * * * *
Правда, если всё это и было, так было очень давно...
Сколько лет тому будет, поди, и сами монахи счёт потеряли. Теперь если
пойдёшь на гору Афон к нему приложиться, так от него уж, да, может, и от
самого странника Варсонофия, никакой памяти и следка не осталось...
Армяк -- мужичья одёжа, не риза!..
Только с тех незапамятных пор на Афоне так и установилось, как
безуставное правило, сторожить неугасимый огонь в лампаде пред образом
Вознесения в главном соборе, кою зажёг в последний раз перед ранней службой
и перед своею смертью некий странник, наречённый при погребении
Варсонофием...
Каждую ночь между всенощной и ранней обедней оставался при лампаде монах
на череду...
Потом с течением времени малоразумные игумены стали налагать епитимью к
лампаде за разную провинность, монахи шли на эту сторожу не больно охотно --
как раз время, когда хоть немного всхрапнуть от молитвы и от работы. В те
времена монахи сложа руки не сидели, за день так упетаются с богом да
киркой, что ног не слышат... Тут же опять надо стоять на ногах, читать жития
и следить за огнём, подливать в лампаду деревянное масло с елеем и держать в
руках фитиль с поплавком, чтобы не упустить огонь, когда фитиль догорит и
будет мигать и мелькать, как человек перед смертью мигает глазами...
С той поры соборные двери никогда не знали замка... Во всякий час дня и
ночи можно было войти в него и помолиться...
* * * * *
В тот самый вечер, как идти Андрей Емельянычу в очередь перед лампаду,
позвал его брат Спиридон к себе в келью: хотел Спиридон испытать, увидит ли
брат иль не увидит...
После вечерни вошли они в Спиридонову келью, и оба долго не могли прямо
взглянуть на голые доски.
-- Видишь? -- первый спросил Спиридон...
По-прежнему у него в глазах девка лежала на досках, только лицом к стене
и будто сладко, как после любовной утомы, спала...
Но Андрей Емельяныч молчал и только головой качал в ответ, потому что и
в самом деле ничего не увидел. Он даже потрогал крайнюю доску -- и ничего,
только вроде как немного все они скрипнули разом, кто-то тихонько, словно
спросонок, зевнул и на другой бок повернулся.
-- Неужели ты так ничего и не видишь? -- переспросил Спиридон
Емельяныч... -- Спина у девки широкая и могучая, грудь как телега, щёки как
спелые дыни -- одним словом, всё так, как никогда наяву не бывает.
-- Ничего, Спиридон, ровным счётом!
-- Вот ведь, скажи на милость!..
-- Авось как-нибудь осилим. Ты ведь тоже ничего в соборе не видел?..
-- Так-то оно так, а будто всё же не так! -- ответил недоуменно Спиридон
Емельяныч.
-- Полно, брат, -- надо богу молиться!..
Помолились они и сели в другой угол как ни в чём вечерять, спокойно
повечеряли, потом пошли вместе ко всенощной, а после всенощной Андрей
Емельяныч, не заходя к себе в келью, остался в соборе стеречь неугасимый
огонь.
* * * * *
Так оно и оказалось, как сказал Спиридон Емельяныч: всё же не так!..
Принял Андрей Емельяныч игуменское благословенье и проводил с миром всю
монашескую братию и богомольцев, которых, как на грех, было на этот раз
очень немного, а то всё кто-нибудь да остался бы, поставил подставку к
лампаде и на подставку положил книгу с золотыми застёжками -- жития.
Спервоначалу всё было как и всегда, во всём соборе стояла тишина
могильная, только один неугасимый и горел в лампаде, у которой Андрей
Емельяныч торопливо развернул книгу на середине: житие мученика и
страстотерпца... Впрочем, Андрей Емельяныч тут же оторвался от книги,
обернулся назад и в первый раз в жизни, сам не зная отчего... немного
струхнул. По всем углам и закоулам стояли чёрные тени, будто сами монахи
давно уж из собора все вышли, а тени от их траурных риз, скуфей и клобуков
остались на стенах и на полу и теперь живут своей незримой и потаённой
жизнью, справляя свой полуночный чин...
Будто служат-они свою теневую службу перед образами, и образа в темноте
кажутся столь тёмными, как будто не в храме они, а в курной мужицкой избе
провисели не одну сотню годов, дожидаясь пожара... Даже позолота в киотах, и
серебро на окладах, и дорогие камни на венчике богородичного лика и те
словно гарью покрылись, и блеска на них нигде не видать!..
"Страшно в церкви в двенадцатый час!.. Недаром в этот час по всей земле
кричат петухи..." -- подумал так Андрей Емельяныч над книгой и не заметил
того, что она раскрыта на одной и той же странице и он её не читает, а
только смотрит на одно и то же место: мученика и страстотерпца... И буквы в
этом месте шевелятся у него в глазах и складываются в какие-то тайные знаки,
Андрей Емельянычу непонятные: титла похожи на большие крючки, на которые
страшливые бабы в деревне от воров и чертей на ночь в избу дверь замыкают, а
буковки все разбежались кто куда, как распугали их по странице, и они на
буквы мало похожи, а похожи больше на каких-то жучков и букашек со слюдяными
крылышками, так и трепещущими на спинках у них в призрачном свету от
лампады, их и не разглядишь хорошо, а запятые и точки в глазах как мушкара
перед тёплой погодой у нас на болоте!..
Так незаметно для себя самого Андрей Емельяныч неизвестно сколько
времени простоял над житиями, продумав, видно, совсем о другом. И то ли
заснул потом от утомленья над книгой, то ли ещё отчего, потому что всё же
чувствовал Андрей Емельяныч, как льётся ему в голову какая-то муть и из
углов темнота помавает на него широкими рукавами и кланяется чёрными
сгустками скуфей и клобуков, -- только Андрей Емельяныч хорошо в один час
различил перед собой, что жития на подставке сами закрылись и на книге с
боков звонко щёлкнули в гробовой тишине золотые застёжки.
Вздрогнул Андрей Емельяныч и наскоро перекрестился.
В неугасимой чуть мелькал огонёк на поплавке, словно собирался с него
улететь, и мигал, как мигает глаз у человека перед скорой смертью, и в этом
торопливом и смертном мерцанье лампады Андрей Емельяныч хорошо различил
перед собой высокую фигуру монаха в высокой скуфье, только теперь из скуфьи
ещё выпирали кверху кривые рога, загнутые немного вбок, как у бодливого
барана, тут же за подставкой для книги переливалась чёрными волнами широкая
ряса, лица под скуфьёй он не разглядел, может, потому, что очень уж сразу
испугался, когда монаха увидел, а может, и потому, что вообще такие черти
есть... безликие... У таких чертей всё наоборот: под мышкой нос, глаза на
затылке, а уши в том месте, на котором сидят.
-- Кто ты? -- шепотком спросил Андрей Емельяныч.
-- Соборный чёрт, ваша святость!
-- Аминь!.. -- шепчет про себя Андрей Емельяныч.
-- Не трудись-ка аминить, Андрей Емельяныч. Ты умный мужик!.. Пойми, что
всё равно не поможет!.. Мне же тебе надо сказать немного по делу... давно
собирался, да... некогда было!..
-- Аминь!..
-- Задумали вы с братом, можно сказать, совсем дело вам мало чем
подходящее...
-- ...Рассыпь-ся!
-- Понимаешь?..
-- Осподи, владыка живота...
-- На манер, значит, странника Варсонофия... То есть какого там
Варсонофия?.. В мире-то он был совсем не Варсонофий, а попросту Иван по
прозвищу Недотяпа... хотя мужик был не хуже других...
-- ...владыко живота моего...
-- ...только, видишь, была у него в голове такая блажь и нескладиха, а
ноги обуяла расторопность -- за десять вёрст за киселём бегал... Пошёл,
значит, Недотяпа по всему белому свету невесть зачем шлемать, да так бы и
прошлемал, если бы к нам сюда не попал... тут-то я ему... и дух вон: потому
жалко стало мужика!.. Зазря!.. Чего ему?.. Если спросить, так и сам он не
думал дознаться... потому: Недотяпа...
-- ...ты еси упование моё... часть моя еси на земли живых... -- путает
Андрей Емельяныч со страху псалмы...
-- ...так вот, Андрей Емельяныч, ваша святость, признаться, и тебя-то с
братом мне стало жалко!.. Недотяпа, так тот и есть недотяпа, а вы не мужики,
а... любота!..
-- Аминь!.. Аминь!.. Аминь!.. -- еле передохнёт Андрей Емельяныч.
-- Так вот тебе говорю: посмотри, к чему всю речь веду... Разуй глаза,
сними портянки!.. Стен не хватает, сколько святых!.. А? И большие и
маленькие, каких только нет... на иное имя по два и по три... Миколы...
Иваны... а покажи ты мне хоть одного мужика среди них, и я тебе сейчас в
ножки даже поклонюсь и попрошу благословения, хотя баб, случается,
благословляю и я... Видишь, всё князья да попы, на всех кольчуги, ризы
горят. Где же мужичий армяк?.. Что ты мне скажешь на это?..
Андрей Емельяныч удивлённо стал оглядываться кругом, и куда он ни
взглянет, там на минуту вспыхнет перед образом огонёк, повиснет в темноте на
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг