Да и трудно было Петру Кирилычу подыскать себе подходящую компанию: с
парнями он век не водился, до девок был неохоч, а с мужиками ему тоже
неловко, потому неженатый; все сидят с жёнами, как и люди, один Пётр Кирилыч
не как человек -- ни в тех ни в сех!..
Сидит Пётр Кирилыч сычом за столом и то и дело тишком поглядит на
середину стола, где рука об руку с Митрием Семёнычем, таким же чёрным, как
Петька Цыган, покрыта вся белой кисеёю Феклуша, и на её подвенечном
сарафане, плотно облегшем упругую грудь, голубые цветочки...
"Раздуванчики какие!" -- подумал про себя Пётр Кирилыч и почему-то
покраснел.
И Феклуша тоже взглянет как бы ненароком на Петра Кирилыча из кисеи и
неизвестно с чего так и зальётся вся краской... Что уж у них там допрежь
этого было, никому хорошо не известно, а может, и ничего не было, а...
так...
Ну да этого никто и не заметил: деревенский глаз не очень дометлив!..
* * * * *
Только к утру Пётр Кирилыч словно сорвался...
Схватил он Ульяну в охапку и прошёлся с нею такого круга, что у всех
глаза вылезли на лоб: больно уж Пётр Кирилыч мастер был отрабатывать ногами
и языком в скороговорку разные хитрые завитухи.
Я не сам пляшу:
Меня черти трясут...
Чертеняточки
За пяточки
Подяргивают!
Отбил Пётр Кирилыч все каблуки у сапог и своими балачками надорвал
подпившим мужикам животы: никогда ещё в Чертухине не было такого веселья,
бабы и мужики нализались все вповалёху, и когда продрали глаза, чтобы
опохмеляться и опохмелять жениха, так на самой лучшей тройке Петра Еремеича
Авдотьин сын Митрий Семёныч уже катил во весь дух возле Чагодуя, а может, и
дальше, а с ним вместе, прижавшись к нему, и мельничья дочка Феклуша...
ДВУИПОСТАСНАЯ ТВАРЬ
В тот вечер, в который Пётр Кирилыч встретил Антютика в лесу, сидела
Феклуша одна на плотине...
Спиридон Емельяныч рано залёг. Маша, должно быть с устатку, загнавши с
луга корову, тоже заснула, захрапевши наперегонку с отцом... Феклиньке
сделалось от этого скучно...
Спать ей не хотелось, как бывает всегда перед дорогой, потому осторожно,
чтобы не побудить отца и сестру, вышла сначала посидеть на крылечке, а потом
что-то вдруг потянуло на реку, и она, не притворивши хорошенько дверь за
собой, пошла за ворота...
Кружилась у Феклуши голова и в глазах ходили туманы...
Должно быть, тоже устала день-деньской с утра бить поклоны и читать за
отцом большие молитвы: Спиридон Емельяныч сегодня её причащал...
Три года прошли, как Феклуша тут же из-за свадебного стола уехала с
мужем в Москву и прожила их ни разу и во сне никого не увидев: боялась
Феклуша проклятья отца, которое он посулил ей на последнее слово при
расставании...
Митрий Семёныч за все три года сильно стал в мастеровом своём деле в
гору идти, держал немало чужого народа, сам только кроил да фасонил,
одевался как барин, по-городскому, и не обращал на Феклушу никакого
вниманья... Зачастую Митрий Семёныч пропадал по целым ночам с городскими
приятелями, Феклуша плакала сначала, тайком богу молилась, потом обтерпелась
и скоро ко всему приобыкла.
-- У Митрия Семёныча вон какие дела -- с тем надо посидеть, с тем
поговорить, на одном мозоле только хлеб в поле растёт!..
Митрий Семёныч обувал и одевал её срядно, зря не строжил, хотя по целым
дням подчас не говорил с ней ни слова...
Выучилась за это время Феклуша тачать заготовку, кроила по любому фасону
не хуже другого; вообще хорошо обрукалась и стала заботливой и терпеливой
женой...
Теперь, спустя три года, по наказу отца приехала она на последний пост и
молитву, и от этой последней молитвы, от едкого ладана, который любил
Спиридон Емельяныч, как иные мужики любят только одну заливуху, от полыханья
свеч в их тайниковой молельне плывёт у неё в ушах, откуда неведомо, звон...
Сделалось ей в этот вечер, как никогда ещё не было, грустно... На сердце
как ком, и в глазах ещё синей заколыхалась водяная прозрачная зелень и синь,
когда она повернула от ворот на плотину...
Первый раз она спросила себя, для чего это отец наложил на неё такую
тяготу и утому... От отца она ни слова никогда не слышала в объясненье, а
спрашивать было не в домашних порядках Спиридона Емельяныча...
Тут-то и пришло ей в голову песенку спеть, которую слышал Пётр Кирилыч с
Боровой дороги, когда они шли с Антютиком сватать дубенскую девку...
* * * * *
Сидит Феклуша у самого края плотины и на воду смотрит.
И впрямь, должно быть, хорошо в этой воде... Какой только малявки в ней
нет, какие мягкие растут по берегу травы, и как зелено в этой траве чешуится
вода, когда со всей силы сине-зелёным лучом хватит по берегу месяц!..
Сидит Феклуша и не замечает уже, как вокруг неё всё гуще и гуще плывёт
дубенский туман, расстилаясь под самые ноги, как дым из подовинья...
Преображает он прибрежные кусты и деревья в диковинные дворцы и палаты,
каких и в Москве не увидишь за высокой кремлёвской стеной, и саму убогую
мельницу скрыл совсем с глаз, как рукой смахнул...
Не заметила она и того, когда вышел из дому Спиридон Емельяныч и по
какому-то делу ходил на другой берег Дубны. Увидала Феклуша его, когда он
уже домой возвращался, шёл неторопливо по мосту и ещё издали махал ей из
речного тумана рукой...
Очнулась совсем Феклуша, когда на плечо ей легла широкая и большая
ладонь, а за собой услышала такой ласковый голос отца, какого она ещё
никогда от него не слыхала:
-- Ну вот, милая дочка, и прошли все три года, ровно три дня... Небось
хорошо теперь и на сердце привольно?..
-- Мне, батюшка, всегда хорошо!..
-- Доброе слово!..
-- Какой ты, батюшка, ласковый!..
-- Люблю тебя очень... Как же: завтра провожать тебя будем... Поутру
Пётр Еремеич тройку пригонит, поезжай, значит, с богом и уж теперь спи с
мужем как ни захочешь...
-- Батюшка!..
-- На доброе вам обоим здоровье!.. Только, Феколка, непременно сына
роди, с девчонкой ко мне и на глаза не кажись...
-- Что бог пошлёт... как загадать!..
-- Доброе слово!..
В это время туман ещё гуще заволок берега, и по берегу так и залились,
как на заказ, соловьи, просыпав сразу на воду тысячу серебряных и золотых
колокольчиков...
-- Важная эта птичка... птица-повада!.. Птица эта мужичью стезю
стережёт!.. Спать не даёт ни молодым ни старым...
-- И то, тятенька, что-то не спится... должно быть, это перед дорогой...
-- Перед дорогой... и перед счастьем, Феклуша!.. Какая ты стала,
Феколка, подбористая да видная, как я погляжу!.. То-то небось Митрий Семеныч
теперь ждёт не дождётся!..
Феклуша уронила глову на колени и боится на отца взглянуть: больно ей по
сердцу ударили его последние слова.
-- Нет, тятенька, -- тихо говорит она, -- Митрий Семёныч меня нисколечко
не ждёт!..
-- То есть как же это такое -- не ждёт?.. Выдумаешь ещё!..
-- Да так и не ждёт... Никакой выдумки моей нет... говорить только тебе
побоялась!..
-- Чего же бояться? Вот дура... а в городу ещё пожила!..
-- Боялась, что проклянёшь... меня с Митрием Семёнычем!.. Да всё равно
про него люди давно судачат, услышишь и сам!..
-- А ты, что люди говорят, слушай, только не больно... на то у людей и
язык, чтобы мазать им чужие ворота...
-- Нет, батюшка, на этот раз, кажется, правда!..
-- Ну-ну!.. Несь какие-нибудь девичьи придумы?..
-- Ох, тятенька, не до придум мне, сама видела... как он на девке
лежал... Мы мастерицу держали -- ряба-ая!..
-- Это нешто: человек ряб, годился бы в ряд!.. Только это он, девонька,
так... ради баловства, может, какого!..
-- А со мной спал все эти три года... спиной... ни разу и не
повернулся...
-- Так, дочка, и надо!.. Так и надо!.. Так лучше... Зато теперь ты
вернёшься в Москву, на тебя не наахаются люди: откуль, дескать, такая краля
в Москве?..
-- Ты, тятенька, шутишь, а мне инда до слёз...
-- Нет, не шучу: поглядись на себя хорошенько!..
-- Не приучилась, батюшка... я мимо себя в зеркале прошла... Только вот
теперь бы поскорее доехать...
-- Чего теперь спешить?.. Доедешь!..
-- Я бы уж сумела прилучить Митрия Семёныча, за мной вины нет никакой!..
Накрепко бы к себе привязала!..
-- Только захвати, дочка, верёвку потолще!..
-- Ты, тятенька, надо мною смеёшься или жалеешь? Я не пойму!..
-- Придумы!.. Полно, дочка, всё хорошо в этом мире!.. Разве может быть в
нём что-либо плохо?..
Смотрит Феклуша на отца во все глаза и не узнаёт его по речам, по всему;
вроде как отец с виду всё тот же, как и всегда, а говорит такое, что и
слыхом раньше не было слышно... да ни о чём и не говорил допрежь Спиридон
Емельяныч с дочерьми никогда, окроме как по дому да по хозяйству, с виду был
всегда суров и неприступен, хотя дочерей, знали они, сильно любил...
-- Батюшка, -- спрашивает Феклуша, улыбаясь отцу, -- чтой-то ты седни
сам на себя не похож?..
-- А что? -- улыбнулся и Спиридон Емельяныч...
-- Да так, больно речист... и... какой-то чудной, я тебя ещё никогда
таким не видала!..
-- Так, Феклинька, молодость вспомнил!.. Уж и не думаешь ли ты, что я
вас с Машкой в тёмном лесу под ёлкой нашёл?..
-- Мамки мы обе не помним!..
-- То-то и дело... а она сильна... Плоть в человеке всего на свете
сильней!..
-- Плоть?..
-- Она самая... Сядь-ка, дочка, подвинься поближе ко мне!..
Пролетела низко ночная сова и задела было Феклушу крылом, но увидала...
и как камень упала за куст... Феклуша вздрогнула, отцу пугливо заглянула в
глаза и подсела поближе...
-- Хочешь ты попригожеть?..
-- Ой, батюшка, как же мне не хотеть... Ты ведь сам знаешь теперь про
Митрия Семёныча.
-- Это нешто!.. Так слушай: пост и молитва для души как румяна лицу...
Теперь знаешь ещё что тебе надо?..
-- Нет, батюшка, сама я ничего не знаю, я всегда слушала, что ты мне
прикажешь!..
-- Доброе слово!.. {{Вот что теперь, дочка: поди сейчас и окунись на том
вон склону в лунную воду}} и плёс обплыви... ты ведь у меня плавать
горазда!..
-- Ой, что ты, тятенька, боязно!..
-- Ничего, не бойся... я постерегу на плотине, а если кто и набредёт на
тебя, так я так отшугну -- своих не узнает!..
-- Боюсь, тятя!.. Тятенька, страшно!..
А месяц так и бьёт, так и сыплет зелёное золото в то место, куда указал
Спиридон Емельяныч, и в том месте Дубна так и поёт, словно что-то хочет
сказать своей говорливой струёй, да на человечьем языке у неё ничего не
выходит...
-- В жизни человека всё по двум дорожкам идёт, потому и сам человек как
бы на две половинки расколот!.. Одной половиной человек в небо глядит, а
другой низко пригнулся к земле и шарит у неё на груди огневые цветы!..
-- Ты, батюшка, мне попонятней... я что-то мало тебяв толк возьму, до
того ты сегодня чудной!..
-- Чудного тут нет ничего: после такого искушенья ты должна и сама всё
без слов понимать!..
-- Говори мне, батюшка, ещ ё говори! -- прижавшись к отцу, шепчет
Феклуша...
-- Дух!.. Ты попамятуй, дочка: дух!..
-- Ду-ух!.. -- повторяет привычно за отцом Феклуша, как молитву.
-- Плоть!.. Ты попамятуй, дочка: плоть!..
-- Плоть!.. Плоть!..
-- Всему своё время!.. Слушай: всё сотворено по двум ипостасям... По
одному пути всё падает вниз... по другому всё подымается кверху!.. Кверху
деревья растут и вниз падает камень!.. Потому есть луна и есть солнце, есть
звери денные, и есть звери ночные... потому и сам человек есть не что, как
двуипостасная тварь!..
-- Мне, батюшка, дивно глядеть сейчас на тебя и радостно слушать, не
пойму сама почему!..
-- Слушай, Феклуша моя: пришёл и тебе второй и самый радостный срок!..
Пришёл тебе час окунуться в лунную воду и познать свою плоть!.. Отныне плоть
лелей и заботься о плоти и думай о ней каждочасно и не отступайся от неё до
последнего издыхания... Иди, иди, Феклуша, омойся в лунной воде...
Феклуша встала с плотины и покорно пошла под уклон...
Там на тихом ветру у самой Дубны чуть полоскали в воде ветками
прибережные ивы.
Они расступились пред девкой, как пред какой царицей, но Феклуша прошла,
как молодая царица, и на них не бросила взгляда. В глазах у неё колыхалась
такая бездонная синь, будто сама весенняя полночь со своими звёздами и с
месяцем посередине упала ей на глаза, и она ничего уж, кроме густо
насыпанных звёзд, кроме высокого месяца да под месяцем отливающей месячной
синью воды, -- ничего уж не видит!..
ДУБЕНСКАЯ ЦАРИЦА
Теперь времена вот какие: старику надо весь день пробожиться, чтобы
молодой хоть на одну минуту поверил... Так руками все и замашут, так и
засуют кулаки, и не успеешь раскрыть как следует рта, как тебя уже
столовером и дураком назовут...
Ну-к что ж? Оно, может, это и верно -- ведь мы старики!..
Только и то: верить ты можешь не верить, а кулакам у меня во рту не
квартира... Можешь не слушать, а что соврать, коли доведётся, так соврать
подчас, ей-богу, -- сказать больше, чем правду!..
* * * * *
Так вот, сидит Пётр Кирилыч на пенушке возле дороги, и хорошо у него на
душе!..
Какой выдался случай да счастье!..
Теперь-то он женится, нарядит подклет, в котором хоть сейчас и не очень
казисто, потому что в подклете стоят по зимам братнины овцы и весь мелкий
приплод, но для начала и то хорошо... Самому теперь Петру Кирилычу стало
чудно, почемуй-то он до сих пор об этом обо всём хорошенько не подумал: ведь
Петру Кирилычу без малого третий десяток доходит, бородка, как у заправского
мужика, закурчавилась кольчиком...
Задумался Пётр Кирилыч, закусивши кончик бородки в зубах, и потому
немного вздрогнул от этой задумчивости, когда услышал у себя за спиной в
самое ухо:
-- Ну, Пётр Кирилыч, дело, как говорят, на мази!..
Оглянулся Пётр Кирилыч: опять тот же старик, только лицо всё расплылось,
как у месяца, когда он поутру садится в чащобу за чертухинский лес...
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг