Русская фантастика / Книжная полка WIN | KOI | DOS | LAT
Предыдущая                         Части                         Следующая
вранливый...  Ну-ка,  вставай,  да  пойдём,  Пётр  Кирилыч,  а  то  скоро на
Чертухине будут петухи петь!..
    Пётр Кирилыч вскочил с  земли и тут-то и  разглядел хорошо, кто это  ему
собрался высватать дубенскую девку и какие они на самом-то деле бывают. Пётр
Кирилыч потом говорил, что много про  них в деревнях идёт пустой болтовни  и
что совсем они, совсем на самом-то деле бывают другие...


                              ДУБЕНСКАЯ ДЕВКА

    Что у мужика деревенского  язык, что у серой  коровы на шее ботало,  всё
едино!..
    Потому-то и  перестали сами  же верить  во все  эти совсем  и нескладные
враки про бороды,  хвосты и рога,  а они, то  есть вся эта  нежить и небыль,
взяли да и кончили  с нами всякое дело.  Доведись это и нам:  кому же придёт
большая охота вязаться  с разным треплом,  которому только и  заботы, как бы
тебя понезаметней обойти да обакулить!..
    Обман -- великое дело!..
    От обмана нарушается вся жизнь на земле!..
    Вот Пётр Кирилыч говорил  нам потом, какие они  с виду бывают и  как эти
лешие вообще родятся на свет. Оказывается,  из ничего ничего не бывает, и  у
лешего, как и у всего, тоже есть корешок...

                                 * * * * *

    Разговор этот  у них  завёлся, когда  Пётр Кирилыч  поднялся с  земли, а
рядом с  ним стала  расти у  него на  глазах зелёная  кочка, пока не выросла
такая высокая и плечастая, что шапка на ней пришлась Петру Кирилычу в  самую
ровень.
    -- Пойдём, Пётр Кирилыч, -- говорит Петру Кирилычу леший, -- нечего  зря
провожаться...
    При  этих словах  леший махнул  длинной лапой  в ту  сторону, где  лежит
Боровая дорога, и  перед ним, как  по команде солдаты,  кусты, ели и  сосны,
какие тут были, посторонились и стали ещё прямее друг против дружки. Смотрит
Пётр Кирилыч,  пролегла сразу,  как шнур  у портного  в руках, прямая тропа,
похожая очень на просек, только не просек, потому просек проложен не тут,  а
гораздо правее.  Эта тропа  так и  осталась с  тех пор,  хотя рощу не раз уж
сводили, пока совсем её не доконали.
    Пропали лесные тропки -- было  их в старое время  в лесу, как паутины  в
углу:  там  зверь  пройдёт,  там богомолец, --  заросли  они  травой  и мхом
затянулись... Только на Антютиковой тропе  и по сию пору растут  один белоус
да костырь, как щетина, {{потому много позднее прогнал Антютик по этой тропе
всех больших зверей из нашего леса -- куда, неизвестно!}}
    Заказал, вишь, старый леший на этой своей тропке никакой съедобной траве
не расти, чтоб была она ему в вечную память!..
    Вот только знают ли про это  про всё Ивашка Баран да ещё  Сенька Денщик?
По  этой  тропке они  в  сенокосное время  теперь  на лисапетах  на  Дубну к
Боровому плёсу ездят купаться?.. Начальство!
    Наверно, что нет!..
    А мы вот всё помним и знаем!..

                                 * * * * *

    Идёт Пётр Кирилыч рядом с Антютиком и разглядывает его во все глаза: как
это, дескать, леший выглядит во всей его полной натуре?
    Допрежь всего  у него  нет никакого  хвоста... Этот  хвост прицепили ему
совсем противу натуры...  Видит ещё Пётр  Кирилыч, что леший  одет вроде как
он, в таком балахоне, каких уж теперь совсем и не носят, потому что вышли из
моды, но только если по разности  на него будешь смотреть, сначала на  ноги,
скажем, а потом на башку, так  станет чудно -- ни на одном человеке  того не
увидишь: будешь долго  смотреть, а никак  не решишь, что  это -- мужик стоит
перед тобой али баба...
    Когда его Пётр Кирилыч об этом  спросил, то есть почему это он  похож то
на мужика, то на бабу, так Антютик ему только и сказал:
    -- Этого, --  говорит, -- ты,  Пётр Кирилыч,  сейчас не  поймёшь, а  вот
когда я тебе  сосватаю дубенскую девку  да тебя со  Христом поженю, тогда  и
увидишь,  что  это такое:  это, --  говорит, -- оттого,  что  в нашей  лешей
природе никакого сунгуза не бывает!..
    А  что  это  такое  за  сунгуз  такой,  Пётр  Кирилыч  расспросить   его
постеснялся, а повёл речь издалека и о другом...
    -- Скажи, сделай  милость, -- говорит  Пётр Кирилыч, --  вот когда  меня
мать, царство ей небесное, на этот свет родила, так Петром назвала, а как  у
тебя будет имечко?..
    -- Как же, как же, -- отвечает леший, -- без имени никакой вещи на свете
не  существует...  Зовут, --  говорит, --   меня  мужики  Антютик,  а   бабы
Анчутка...
    -- На Анютку похоже, если как бабы!..
    -- Только, видишь ли, меня мать не родила!..
    -- То есть  как же  это так  не родила? --  удивляется Пётр  Кирилыч. --
Откуда же ты на свет выскочил?..
    -- Я же тебе говорил,  Пётр Кирилыч, что у  нас всё по-другому... У  нас
всё касательно того-сего идёт без  сунгуза... Трудно мне тебе объяснить:  мы
родимся совсем по-другому!..
    -- Вот бы послушать! -- говорит Пётр Кирилыч...
    -- Э?.. Разъело губу?.. Любопытна же эта ваша порода, страсть...  Только
себе на погибель, потому человеку... многое лучше не знать!..
    -- Нет, уж ты, Антютик, мне рассказал бы... Если тебя там сумление какое
берёт,  что, дескать,  потом всем  разболтаю... так,  ей-ей, во  мне, как  в
могиле!..
    -- Да  мне-то  што...  тебе  и  так  ни  в  чём  не  поверят...  скажут:
балакирь!..
    -- Верно, Антютик! -- печально согласился Пётр Кирилыч...
    -- По этому самому: слушай...
    Лес, кажется,  так и  наклонился к  земле, низко  распушили свои  подолы
столетние ели, сосны взбучили шапки,  и берёзы выставили на ветер  меленькие
ушки,  которые  только-только  обозначились в  ветках,  слушают  они, видно,
вместе с  Петром Кирилычем  своего лесного  хозяина и  никак наслушаться  не
могут.
    -- Родимся мы не в естестве, а от молоньи... Вот когда молонья ударит  в
какую-нибудь ёлку в лесу или сосну, только в такую, у которой непременно  не
меньше ста поясков на комле... Знаешь, по чему у дерёв считают года?..
    -- Понимаем! -- отвечает Пётр Кирилыч.
    -- Так вот, когда в такую  стогодовалую ёлку ударит молонья, и  расщепит
её напополам, и сожгёт её по самую землю, так в горелом пне после неё  долго
потом сидит небесный  огонь, как в  материнской утробе... Наподобие  как и у
чаловека: семя жены, по писанию!..
    -- А-а-а... -- протянул Пётр Кирилыч, -- семя жены?..
    -- Да... Проходит так год, а может, и больше, и два, и десять лет  может
пройти -- какая погода, -- пень этот стоит  и стоит, пока у него, у  пня, не
вырастут руки и  ноги и в  самом верху из-подо  мха, которым он  за эту пору
весь обнесётся, не прорвутся гляделки с зелёным таким огоньком, каким  горят
все гнилушки в лесу... Только опять надо тут различать... разбирать надо так
же, как и в человеке, -- один  человек гожий, а другой такой, что,  кажется,
сотню раз лучше бы было,  если бы он совсем на  свет не казался, -- так и  с
каждым пнём в лесу: один пень и пень, ни на что другое не годный, как только
подкуривать им в подовинье, а другой пень годящий -- его в печку не сунешь и
голыми руками не возьмёшь...
    -- Н-нно! -- не удержался Пётр Кирилыч.
    -- А что?  Не веришь?  Никакой вагой  такого пня  не скорчуешь, когда на
него, то есть как это сказать: пень -- значит, уже не на пень -- а на нашего
брата на вырубке где-либо наткнёшься...
    -- А ведь это  вот как часто  бывает... семь потов  сгонит, а хоть  бы с
места.
    -- Да ты, Пётр Кирилыч, лучше слушай... Известно, будешь даром потеть  и
наутро  зря пораньше  придёшь: никакого  пня на  этом месте  тебе не  найти,
потому пенёк за эту ночь... убежит!..
    -- Убежит?..
    -- Убежит!.. А тут увидишь совсем гладкое место, и на этой плешине будет
цвести  земляника, сиречь  ягода, которая  только там  и растёт,  где  леший
погреет на месяце спину... Пригреется леший, заснёт, а заснувши под месяцем,
и не заметит, как стукнет об землю золотое кадило и поплывут по полю и  лесу
туманы, и в этом кадильном дыму леший  будет на этот день уж не леший,  а...
пень!..
    -- Пень? Скажи, сделай милость! -- дивится Пётр Кирилыч...
    -- Только опять про  то же: надо  его различать, а  то в лесу  разведёшь
землянику, а печку зимой будет нечем топить!..
    -- Не знаю уж  доподлинно кто, а  кто-то мне про  всё это рассказывал  в
полной подробности... -- замысловато закинул  Пётр Кирилыч, до того  ему всё
было интересно выпытать да разузнать. Благо такой случай...
    -- Не знаю уж, какой Фрол тебе плёл... только, Пётр Кирилыч, слышишь  ты
это впервые... потому этого человеку  не дадено знать... У человека  и разум
человечий, а у зверя -- звериный... а у нас вот ни то ни другое, но...  если
то и другое сболтать... да ты, я вижу, мало что понимаешь?..
    -- Как не  понять? Понимаем!..  Только дивлюсь  вот, как  у тебя всё это
выходит кругло!..
    -- Не-е-ет!.. Ничего  ты, Пётр  Кирилыч, я  вижу, не  понимаешь! В мире,
Пётр Кирилыч, всё круглое.  Недаром же ты сам  дивился на месяц: выплывет  в
иной раз -- как  от хорошего токаря  большое блюдо кто  вынесет... Да, брат,
делали всё это не плетари какие-нибудь, а золотые умелые руки: без ошибки!..
Потому круглый месяц,  круглое солнце, кругло  и колесо... у  телеги, потому
что телега иначе не стронется с места, а на то она и телега, как на то же  и
месяц, и солнце,  чтоб не стоять  на одном месте,  а катиться и  катиться по
небу. Куда?..  Вот этого,  брат, никто  уж не  знает, потому  у этой дорожки
нигде нету конца.
    -- Астроломы знают!..
    -- Астроломы --  дуроломы:  не  знает никто...  Мир,  Пётр  Кирилыч, как
большая кадушка,  и в  этой кадушке  засол без  прокиса... Знаешь,  как бабы
солят огурцы?
    -- Ну  вот бы  не знать...  Сперва воду  до ключа  греют, а  потом  соли
кидают...
    -- То-то и дело, что соль... А сколько вот, чтобы огурцы не прокисли?
    -- Не мало, не много, а так... чтобы враз...
    -- Ну  вот, по  этому по  самому любая  баба больше  знает о  мире,  чем
астролом... потому астролом огурцов не умеет солить... И как бабы солят  их,
тоже не знает... Всё дело в яи... чке...
    -- А... а! То-то Мавра солит с яйцом...
    -- Видел: яйцо в  рассоле плавает, вниз  и вверх само  по себе, куда  ни
захочет... само.
    -- И верно, хороши у неё огурцы...
    -- То же самое вот, к примеру,  и наша планида. Плавает она в  рассоле в
кадушке, большой зелёный такой огурец,  и жизнь на ней как  огуречный душок:
потому хороший... рассол...
    -- Так же значит и... звёзды?..
    -- Полно, Пётр Кирилыч, какие там  звёзды: клюква это растёт... Это  нам
отсюда кажется: звёзды!..
    -- И блюдо круглое...
    -- В мире, Пётр Кирилыч,  всё круглое... потому, Пётр  Кирилыч, человек,
если ты сам на себя поглядишь хорошенько, к примеру сказать, тоже круглый...
    -- Круглый?..
    -- Круглый... Только, Пётр Кирилыч,  круглый дурак... потому думает  про
себя, что он оченно умный, а на самом-то деле, что и к чему у него всё перед
глазами, -- не понимает и никогда не поймёт...
    -- Где понять... -- согласился Пётр Кирилыч, взглянувши на небо.
    -- Да,  не  поймёт, --  повторил  Антютик,  тоже  пощурившись кверху, --
потому у того, кто это всё делал, остался... секрет...
    -- А кто это... будет?.. -- хитро спрашивает Пётр Кирилыч.
    -- Не знаю, Пётр Кирилыч, -- ответил Антютик, -- ей-богу, не знаю!..
    "А вот отец Миколай, верно, знает!" -- подумал про себя Пётр Кирилыч...
    -- Ну вот, Пётр  Кирилыч, как у  нас с тобой  всё это складно  вышло, --
вдруг заговорил Антютик весёлым шепотком, -- потрепались малость и незаметно
пришли...
    Взял Антютик Петра Кирилыча за руку и остановился...
    -- Ты пригнись-ка к земле...  послушай хорошенько, как твоя  краля поёт:
голосок у неё соловьиный!..
    Пётр  Кирилыч пригнулся  и по  росе услыхал,  как в  прибережных  кустах
защёлкал первый, должно  быть, только что  прилетевший на Дубну  соловей, --
водилось их на Дубне в старое время, сказать теперь -- не поверят!..
    Запел соловей и  разлился весь сразу,  словно серебристый горох  на воду
рассыпал, а потом опять причмокивать начал и словно на маленьких хрустальных
пальчиках прищёлкивать: дескать, хорошо!.. Хорошо, чёрт возьми, на  Дубне!..
И под его  щёлканье шумит в  плотине вода, и  заворожённый лес шумит,  и под
соловьиные пересвисты и перечмоки вдруг в самых ушах у Петра Кирилыча  запел
нежный  и  печальный  девичий  голос, как  бы  издалека  зовущий  и плачущий
вдалеке,  отчего и  у Петра  Кирилыча, должно  быть, больно  заколотилось  в
груди, в глазах потемнело и всё заволоклось в весенний душистый туман:

            Над серебряной рекой, на златом песочке
            Долго девы молодой я искал следочки...
            А следов как будто нет... Их и не бывало...
            На кого же, дева-свет, меня променяла?..
            Не с того ль легла тоска в сердце молодое,
            Что златой песок река унесла водою?..
            Что серебряной рекой увёл по песочку
            Барин, парень городской, мельникову дочку?..

    -- Хорошо  поёт, Пётр  Кирилыч! -- говорит  Антютик, так  и  расплывшись
своей скуластой рожей.
    Смотрит Антютик на  Петра Кирилыча, и  не может Антютик  понять, что это
такое творится с Петром: весь он согнулся и припал к земле, и руки рвут чуть
заметную травку  на ней,  и в  глаза ему  словно кто  налил чистой дубенской
воды, отчего они стали ещё светлее и чище, и синева в них переливается такая
же глубокая и густая, как и у Антютика зелень...
    -- Пётр Кирилыч, -- говорит ему Антютик, --  вот теперь и ты мне  скажи,
потому что и я теперь не  понимаю... Я, видишь, знаю, отчего у  вашего брата
бывает под носом мокро,  это и у зверей  тоже, когда сопливая болезнь  у них
заведётся, а также в звериной старости  это бывает, но вот почему и  кто это
тебе в глаза сейчас налил такой чистой воды, убей меня -- не пойму!..
    Антютик пригнулся к Петру Кирилычу и лизнул ему по глазам языком.  Такой
у него язык тёплый, большой и шершавый, как лошадиный...
    -- Ба!..  Да  она, эта  вода-то,  солёная!.. Отчего  это,  Пётр Кирилыч,
скажи?..
    -- Не знаю, ей-богу,  не знаю... вспомнилось  что-то, а что...  и сам я,
Антютик, не  знаю, -- тихо  говорит ему  Пётр Кирилыч  в самый его ноздрятый
нос.
    -- Вот, --  говорит  Антютик, --  эта самая  дубенская  девка  и есть...
Теперь нам  бы только  её половчее  засватать... Тебе  полно лежать,  ну-ка,
вставай... вставай, а не то я...
    Пётр Кирилыч обмахнул глаза рукавом и поднялся.
    -- Ты  тут, Пётр  Кирилыч, постой  за кустами,  а я...  сейчас...  живою
рукой!..
    -- А ты её, Антютик, не испугаешь?.. Уж больно ты... того... неказист!..
    -- Это  нешто: ночью  нам даден  зарок -- войти  в любой  образ, хошь  в
овечий, хошь в человечий...  На то и луна,  Пётр Кирилыч, по небу  плывёт...
Стой тут, Пётр Кирилыч, а я сейчас... живою минутой.
    Сказавши это, Антютик сначала присел  до самой земли, словно уминал  что
под собой, потом вдруг  припрыгнул выше самой высокой  ёлки в лесу и  оттуда
гукнул на всю округу так, что семивёрстными шагами далеко по лесу загугукало
перекатное эхо, и  на него длинным  мыком отозвался, словно  в большую трубу
протрубил,  старый  чертухинский  лось, зовя  к  себе  заблудшую на  жировке
лосиху, гукнул ещё раз так, что ели пригнулись над головой Петра Кирилыча  и
по кустам прошёл тихий ветер и дрожь, потом со всей высоты грохнулся оземь и
у самых ног Петра Кирилыча ушёл в землю...
    Пётр  Кирилыч боится  и рукой  пошевелить, и  каждый сучок  в лесу  тоже
присмирел, и не  шелохнётся ни одна  ветка, стало в  лесу в этот  час тихо и
затаённо, как в церкви в двенадцатый час...
    -- Вот он как леший кричит... Ррррррях! -- прошептал Пётр Кирилыч...

Предыдущая Части Следующая


Купить фантастическую книгу тем, кто живет за границей.
(США, Европа $3 за первую и 0.5$ за последующие книги.)
Всего в магазине - более 7500 книг.

Русская фантастика >> Книжная полка | Премии | Новости (Oldnews Курьер) | Писатели | Фэндом | Голосования | Календарь | Ссылки | Фотографии | Форумы | Рисунки | Интервью | XIX | Журналы => Если | Звездная Дорога | Книжное обозрение Конференции => Интерпресскон (Премия) | Звездный мост | Странник

Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг