закажете..."
-- Дурной чёрт, -- сплюнул Аким, -- диви человек, а то сопля соплёй, а
тоже туда же!..
-- Сряды три сундука! -- поджавши губы, говорит ему Мавра...
-- Что сряда?.. Девка-то чучело!.. Тьфу!..
-- В одежде и пень -- барин!..
Обидно сделалось Акиму за брата, и мысль о его женитьбе ещё безотвязней
и крепче засела у него в голове, не привыкшей ни о чём думать подолгу, как
только по хозяйству да о работе.
-- Да нет... На это дело свата хорошего надо!.. Чтоб с языка мёд
капал...
Мавра ему на это только процедила:
-- Дурафан!..
СВАТ
Теперь у нас в леших не верят, да и леших самих не стало в лесу...
потому, должно быть, их и не стало, что в них больше не верят. А было
время -- и лешие были, и лес был такой, что только в нём лешим и жить, и
ягоды бьыо много в лесу, хоть объешься, и зверья всякого-разного как из
плетуха насыпано, и птица такая водилась, какая теперь только в сказках да
на картинках, и верили в них и жили, ей-богу, не хуже, чем теперь живут
мужики.
Должно быть, так уж это положено и иначе быть не должно и не может:
потому, надо думать, и такое время придёт, когда не только леших в лесу или
каких-нибудь там девок в воде, а и ничего вовсе не будет, окромя разве пней
да нас, мужиков, потому что последний мужик свалится с земли, как с телеги,
когда земля на другой бок повернётся, а до той поры всё может изгаснуть, а
мужик как был мужиком, так и будет... по причине своей выносливой натуры!..
Только тогда земля будет похожа сверху не на зелёную чашу, а на голую
бабью коленку, на которую, брат, много не наглядишь!..
Всё ещё будет!.. Всему своё время!..
Так вот, по-вашему, по-молодому, выходит: теперь леших нет! Мы с этим
очень даже согласны, но также правда и то, что лешие были! Как тут ни верти,
уж были!..
Пётр Кирилыч так говорил!..
Что правда, то правда, что Петру Кирилычу можно верить только с
оглядкой, потому что Пётр Кирилыч любил загибать через каждое слово, но
дело-то в том, что и мы не стали бы верить, если б самый их главный леший
Антютик не был у Петра Кирилыча сватом!..
Тут уж никак нельзя не поверить, потому что у нас в Чертухине живы и
посейчас старики, которые у Петра Кирилыча были на свадьбе и могут обо всём
рассказать, если только сами ещё чего не прикрасят.
Случилось это всё так.
* * * * *
В тот самый вечер, когда Пётр Кирилыч поклонился в ноги невестке, он
вышел было до ветру на двор...
-- Экую весну бог посылат раннюю да тёплую! -- сказал Пётр Кирилыч,
становясь за куток.
Смотрит Пётр Кирилыч: плывёт над Чертухиным месяц и словно янится, что
больно светел да высок... Слушает Пётр Кирилыч, как полощутся на бочаге, как
бабы с бельём на плоту, без счёта прилетевшие утки и узывно посвистывают в
свои тонкие дудочки на песке кулики, и под этот свист и утиный гал в самом
Чертухине, на другом конце, девки тонкими голосами выводят хороводную --
синее море...
Слушает Пётр Кирилыч, и от всего этого ёкает у Петра Кирилыча сердце...
Не заходя назад в избу, повернул он от кутка прямо на улицу и по улице,
заложивши руки за спину, как барин, пошёл неторопливо на выгон... На
выгоне -- видно на месяце -- кружатся девки, разметая подолами, инда от них
по сторонам ветер тихий идёт, а вокруг девок, как тетерева на заре, -- вся
холостёжь!..
Прошёл так Пётр Кирилыч всё наше Чертухино, думая про себя, что невестка
говорит, пожалуй, по делу и что ему непременно -- {{благо красная горка --
надо этой весною жениться...}} И невдомёк Петру Кирилычу, с каким смешком
смотрели на него чертухинские мужики, сидевшие перед сном на завалке.
-- Пётр-то Кирилыч?.. А?.. -- перемигнулись они только, когда Пётр
Кирилыч мимо них прошёл и никому головой не мотнул, потому что никого не
заметил.
Подойдя к выгону, на котором девки вели хоровод, Пётр Кирилыч встал
немного поодаль, под высокие липы, что и теперь ещё живы, только словно
облезли и начали от старости сохнуть; в то же время за этими липами стояла
небольшая избушка, и жила в ней бобылка, не тем будь помянута, наговорная
баба Ульяна.
Долго простоял Пётр Кирилыч под липами, прислонившись боком к стволу, а
потом сел на завалок под Ульянины окна и стал пристально разглядывать девок.
Показались они ему одна другой лучше: на месяце каждая девка царица!..
"Как же я допрежь-то не видел? -- удивился сам себе Пётр Кирилыч. --
Бывало, у той нос-водонос, у той рот наоборот, а тут и от Дуньки Дурной
никак не оторвёшься..."
С этого часа и начала весенняя луна над Петром Кирилычем шутки шутить.
* * * * *
Так и просидел бы Пётр Кирилыч, пока не кончили девки вести хоровод,
если бы не раскрылась над его головой оконная решётчатая створка: на плечи
ему -- не успел Пётр Кирилыч и обернуться -- легли голые крепкие руки и
завились у него мёртвой петлёй на шее...
-- Пришёл ко мне Пётр мой Кирилыч?!.. Пришёл!.. Иди, иди в избу
скорее... -- услыхал Пётр Кирилыч за собой задыхающийся бабий голосок, по
всему похожий на тёткин Ульянин.
Никак не может Пётр Кирилыч понять, что это тётка Ульяна вздумала с ним
пошутить: у одних она слыла за большую причудницу и прибауточницу, весёлую
бабу, другие же судачили, что бес ей плюнул в ребро, и с той поры она-де
может с тобой сделать что ни захочет: захочет тебя в барана обернуть али в
волка и... обернёт {{и сама обернётся в кого ни вздумает}}. Однажды Петьке
Цыгану высыпала за околицу столько зайцев из подола, что тот весь порох
расстрелял, а домой... ни одного не принёс! Такая после чёрта у бабы
появляется сила!..
Тут же, видно, ведьме на старости лет под хвост попала вожжа, и она
немного срахнулась: главное -- рук никак не разнять, завязались они у Петра
Кирилыча на шее, как бант какой праздничный, и Ульяна всё шепчет, всё шепчет
ему в самое ухо, только что она шепчет, ничего хорошо не разберёшь.
Видит Пётр Кирилыч, что дело выходит совсем не на шутку, и потому
немного приподнялся с завалка, чтоб как-нибудь освободиться от Ульяниных
рук: крикнуть нельзя -- людей насмешишь, а Пётр Кирилыч задумал жениться.
-- В дом возьму, ненаглядный Пётр мой Кирилыч!.. Не гляди на меня, что
бобылка!..
-- Пусти, тётка Ульяна... ради бога пусти! -- шепчет и Пётр Кирилыч.
-- Али брезгуешь?
-- Не срами на людях... слышишь, пусти!
И вздумал было рвануться, но не такие руки были у бобылки Ульяны. Почуял
Пётр Кирилыч, что немного ещё, и он задохнётся в этой бобыльей петле, так и
не женившись на какой-нибудь чертухинской крале.
"Осподи Суси!" -- сказал Пётр Кирилыч сам про себя.
Уж то ли устала Ульяна держать силком Петра Кирилыча за воротки, то ли
ещё почему, только сразу руки Ульяны словно размокли и стали покорные и
бессильные, как девичьи в первую ночь.
Пётр Кирилыч освободился от них и плюхнул вниз на завалок; оконце тут же
захлопнулось над головой, и еле слышно из-за стекла Ульяна, придерживая
станушку на бобыльей груди, пригрозила:
-- Подожди, балакирь, своё я возьму!..
Пётр Кирилыч плюнул ей под окно и подошёл к девкам поближе...
* * * * *
Встал Пётр Кирилыч возле самого круга и заложил для форсу ножку за
ножку: так много красивей!.. Уставил непривычно на девок глаза, и в голове у
него от ихнего круга тоже стало вроде как немного кружиться... Очувствовался
он, когда у самого носа увидел большой, как завёртка в оглобле, Максяхин
кулак и у самых глаз его нескладную рожу с кривым ртом, с зубами на улицу, с
губами-шлёпанцами и с носом, похожим на земляную лягушку: шли у Максюхи по
носу такие пупырья, как у лягушки на спинке!..
-- Что, балакирь, девок пришёл отбивать?.. А вот этого опробовать
хошь?..
-- Что ты, Максях?..
-- Живо получишь!..
-- Я так... поглядеть!..
-- Знаем мы эти поглядки... Мавра тобой девкам все глаза протыкала!..
Выбираешь, поди, какая по вкусу... Видно, губа не дура!.. Только попробуй, я
те пробор-то причешу по-другому!..
А у Петра Кирилыча и впрямь по русым кудрям хорошо ложился пробор: прям,
как дорожка во ржи, и уж не так он его и холил, а видно, добрая мать ещё в
зыбке любящей рукой разгладила его навсегда!..
-- Ей-богу, Максим, понапрасну!..
Парни глядят на них и смеются, что дальше будет -- интересно, а девки
по-прежнему безучастно плывут по чуть пробившейся травке и поют
хороводную -- синее море... Таков уж девичий обычай: девки в хороводе песни
поют, а парни возле них кольями дерутся -- пускай их, лишь бы нас не
тронули!..
-- Катись! -- крикнул Максяха в самое ухо Петру Кирилычу и повернул его
за плечи, колонув в спину коленом, но Пётр Кирилыч не повалился, только
шатнулся немного и пошёл от хоровода не спеша, впервые почуяв, что такое
обида и горечь ни за что ни про что.
Зашагал он прямо по улице и на середине села свернул по лесному выгону в
поле, за которым в то время много ближе к селу стоял наш дремучий
чертухинский лес...
Опустил Пётр Кирилыч от этой обиды свою русую кудрявую голову и не видит
уж, как катится по небу месяц, чекая яркие звёзды: чеканёт, а они и падают
вниз, соединив золотой ниткой на один вещий миг небо и землю...
Слышит Пётр Кирилыч громкую песню, которую хоровод затянул у него за
плечами: парни запевают, вроде как спрашивают, девки подхватывают, вроде как
отвечают...
-- Наш чертухинский балакирь
Распустил с полатей враки!..
-- Говорит, что он мужик:
На боку весь день лежит!..
"Правду говорит Мавра: жар упустил! -- сказал сам себе Пётр Кирилыч,
слушая заливистые девичьи голоса. -- Что правда, то правда!.."
Идёт Пётр Кирилыч непокрытый, в одной рубашке, без пояса, под рубаху ему
весенний тёплый ветерок поддувает, и месяц смотрит на него с самой серёдки
неба, и губа у месяца будто съехала в сторону, смотрит он на Петра Кирилыча
и тоже смеётся...
Завертелась у Петра Кирилыча снова в голове разная блажь, с которой и
прожил он весь свой век, как иной проживёт его с бабой...
* * * * *
И не заметил Пётр Кирилыч, как вошёл он по большой дороге в опушку. По
опушке стояли розовым клубом прилесные ольхи, и сквозь них серебрились
изредка гладкими точёными стволами осины, рудела сосна и червонела ёлка, бог
знает зачем вышедшие сюда на прилесок из матёрого леса...
В лесу всё как помолодело с весной и теперь млеет умытое и обогретое в
весенней теплыни и расправляет в земле захмелевшие корни... Скоро лес пошёл
густой и высокий, дорога просунулась меж еловых стволов, вытянутых в
струнку, как солдаты на часах, и между ними становилось всё темней и
темнее...
Вдалеке по-прежнему ухал сыч-ухало, утки на реке заливисто крякали и
селезни дрались, трепыхая на воде за версту крыльями...
"Как бы ведмедь не заломал", -- подумал Пётр Кирилыч, остановившись,
огляделся кругом и увидел, что уже дошёл до самой Густой Ёлки на просеке и
что дальше будет Светлое Болото, на котором и жил в та поры леший Антютик...
"Да чего доброго, вместо ведмедя _самого_ бы не встретить!.."
Вот в эту-то ночь как раз и встретил Пётр Кирилыч Антютика в лесу, а
может, и сам он к Петру Кирилычу вышел, потому что, как увидим потом и не
сразу, было у этого Антютика к Петру Кирилычу дело...
* * * * *
Прилёг Пётр Кирилыч на мох под Густой Ёлкой и загляделся наверх, а
вверху всё горит и сияет, как на каком празднике, звё-ёзд -- до лешей
матери, и на самой серёдке неба, как напоказ, остановилась луна...
"Отчего это только луна круглая? -- спросил сам себя Пётр Кирилыч, --
ишь ведь какая, словно обточенная!.."
-- Есть о чём подумать, нечего сказать!.. Эх ты, балакирь! -- услышал
вдруг Пётр Кирилыч совсем рядом с собой насмешливый голос.
В лесу тихо, рядом никого нет, и не видно, чтобы и поодаль кто-нибудь
был, а голос...
"Что бы это такое? -- озадачился Пётр Кирилыч. -- Ведь это...
пожалуй..."
Упёрся Пётр Кирилыч против себя и в темноте скоро разглядел муравейник,
а возле муравейника мохнатую кочку, из кочки этой идут по земле большие усы,
на манер травы белоуса, над усами шапка, а под шапкой то ли зайчики от луны
играют, то ли горят на Петра Кирилыча в самый упор большие да зелёные такие
глаза, как у рыси, когда она на человека с ёлки засмотрится...
-- Ты что за пыхто? -- отважился Пётр Кирилыч спросить. -- Ты что,
говорю я, за человек будешь? -- повторил Пётр Кирилыч погромче, потому что
ответа никакого не получил...
В лесу стало ещё тише, и по небу запрыгали звёзды, и месяц стронулся с
места и покатился под синюю гору, во всю мочь обливая еловые лапы
зелено-искристым светом...
-- Я... не чело... век! -- вдруг отвечает кочка.
-- О-о!.. Что же ты, баба, что ли? -- опять спрашивает Пётр Кирилыч.
-- Нет, Пётр Кирилыч, и не баба... -- говорит опять кочка, -- я не баба
и не мужик, -- говорит, -- а что-то вроде того и другого!
-- Ну, уж это ты немного... того!..
-- Ничего даже не того... Я -- твой сват!..
-- Вижу, что сват... потому больно... усат!..
-- Как хочешь... Только такого свата тебе не найти...
-- Где тут!
Пётр Кирилыч приподнялся на локтях, чтобы получше разглядеть, и стало
почему-то ему ни капельки не страшно, потому что голос такой умильный да
ласковый, а откуда он идёт, пока хорошо не поймёшь...
-- Я, -- слышит опять Пётр Кирилыч, -- вижу твоё положение и готов тебе
поелику помочь... Вот только если ты будешь согласен...
-- Вот мать честная!..
-- Тогда мы это дело живо обделаем... Чего проще -- найти тёщу? Так
хочешь?..
-- Да как же не хотеть: от меня все девки морды воротят!..
-- Это что... будешь, Пётр Кирилыч, не балакирь... а кум королю!..
-- Только вот невестка говорит, что жар упустил -- ничего, пожалуй, не
выйдет!..
-- Выйдет... {{Я хочу тебе посватать... дубенскую девку!..
-- Что ты?.. Да она ведь утопит!..
-- Не утопит у нас... я скажу, так не утопит!..}}
-- Ну, если так, -- говорит Пётр Кирилыч, -- тогда нешто бы... А она...
то есть эта самая девка... как?... Ничего?.. Красивая?..
-- Как кобыла сивая... Да ты разве ничего не знаешь про... дубенскую
девку?..
-- Слыхать вроде как слышал, а чтобы наверное что-нибудь, так не скажу,
потому что не люблю много врать, как другие!..
-- Правильно, Пётр Кирилыч, говоришь: у людской породы язык нехороший,
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг