от неё; передние теснят задних, а те и совсем ничего не видят, так
высунулись, чтобы только головами торчать...
Остановилась вдруг Ульяна на полном ходу против отца Миколая,
прищелкнула так, что у дьякона кусок во рту застрял, и затопотала на месте;
в заду словно два больших жернова под сарафаном ходят.
Эх!
Грех
В орех!.. --
Отдёрнулась и платочком на Петра Кирилыча:
Сладко зёрнушко в рот!..
Впилась Ульяна в Спиридона, как сова в ворона, перегнулась за стол, инда
Спиридону показалось, что Ульянины бобыльи груди выпрыгнули к нему на
тарелку, только моргнуть успел Спиридон.
Ух
В дух!
Ах
В пах!
И Ульяна уже отлетела.
И-эх! Веселись народ!..
Отец Миколай поел немного бычка, дьякон по-прежнему сидел безучастно,
тускло глядя в пустые стаканы, дьячок только глазами ещё чаще моргал, знаком
показывая Мавре, что сыт, больше не хочет. Ульяна ж опять подскочила,
хлопнув на ходу Мавру по заду, чтоб не мешала, прищёлкнула, притопнула, и
снова цветы сарафанные посыпались к отцу Миколаю под стол и сильный ветер
подул на мужиков, инда на затылок завернулись масляные скобки:
Плюнул
Чёрт в попадью:
Обернул в бадью!..
Клюнул
Чёрт попа:
Обернул в клопа!..
Хлопы-лопы-топы-топ!
Весело было штоб!
Поп Миколай видит, что дело выходит для него не на шутку, ткнул дьякону
в бок, моргнув дьячку на дверь, бочком-бочком -- да к выходу. Пока вылезали,
Ульяна так и зашлась мелкой каблучковой дробью. Подошёл причт к Мавре
прощаться да благодарить, поклонился отец Миколай и Петру Кирилычу со
Спиридоном, те встали: одно другому не мешает!.. Ульяна тоже вдруг
остановилась и протянула обе руки к отцу Миколаю, сложивши их лодочкой:
-- Благослови, батюшка!
-- Бог благословит! -- сказал отец Миколай, отвернувшись от Ульяны.
-- Не взыщи, батюшка: свадьба!
Отец Миколай минутку подумал, потом перекрестил Ульяну и ткнул ей в
самый рот ручку. Ульяна чмокнула и губы рукавом вытерла. За столом у мужиков
ноги так и заходили, как у застоялых коней перед масленицей, и бабы вытянули
носы, вот-вот сейчас сорвутся все с лавок, пустятся в пляску, и от
сарафанных широких их подолов в глазах свету божьего будет не видно.
КНЯЗЬ СОРОЧИЙ
В старое время не любили сразу, как молодых из церкви привезут, тут же
за рюмки хвататься. Не как теперь: одною рукою за рюмку, а другою за нож...
За столом и глазом никто не покосил на пустые стаканы, когда Мавра с
Ульяной, кланяясь в пояс, вышли проводить отца Миколая. Даже полегчало у
всех: как-никак, а за столом без попа куда просторнее! Бабы встряхнулись,
поправили на головах цветные шаленки, а мужики ещё шире распустили
соломенные бороды, сидят за столом со своими бабами, тесно сжавшись боками,
как скирды с омётами в молотьбу возле риги.
Ульяна продралась сквозь девок к столу и хлопнула себе по бёдрам:
-- Ба!.. Молодых-то мы совсем и забыли!..
-- Пра, пора, Ульяна Митревна, -- кланяется ей Мавра, -- стаканы
замёрзли... Наливайте, сватушки, золовушки, не жалейте-ка головушки!..
Мужики сразу встряхнулись, забулькала в кумочки заливуха, а бабы,
жеманясь и опасливо смотря на других, нацедили в стаканы пенистого пива:
приготовились все слушать, как колдунья будет величать жениха с невестой.
Ульяна отпила из резной чаши глоточек, облизнула губы, крякнула и
поклонилась в пояс молодым.
Я не пашеньку пашу
Да не полосу,
Уж я холю да чешу
Князю волосы!..
Уж и как же ты, соха,
Столько вынесла?..
Уж и где же ты, сноха,
Только выросла?..
Вот уж князь так князь,
Не видали отродясь:
Станом -- клён!
Нравом -- лён!
Не простого царства ён!..
Ульяна поджала губки бантиком и поклонилась Маше. Маша чуть привстала
возле Петра Кирилыча, отпила из Ульяновых рук небольшой глоток и вытерла
губы шёлковым платочком; опалила её Ульяна прищуренным кошачьим глазком,
холод у неё пошёл от этого глотка к самым пяткам. Маша ещё пуще побледнела и
с опущенными руками опустилась на лавку.
Я не поле бороню
Да по скороду,
Уж я холю да ровню
Князю бороду!..
Уж и как ты, борона,
Столько вынесла?..
Уж и где ты, борода,
Только выросла?..
Вот уж князь так князь,
Не видали отродясь:
Что умён!
Что холён!
Не простого царства ён!..
За столом лица у всех посвежели от песни, зацвели улыбкой бабьи круглые
щёки, и на всякую теперь любо смотреть, даром что корявы и нескладны. Хорошо
выходило у Ульяны потчеванье молодых. Всякий мужик бывает раз в жизни, когда
женится, таким князем, на которого все глядят во все глаза и которому каждый
рад услужить... Да где только это царство, в котором и взаправду идут мужики
за князей, а бабы и девки за королевен? Видно, и впрямь это царство --
Сорочье!..
Отпил Пётр Кирилыч глоток и поклонился.
Ульяна скривила на него тонкие губы в незаметную улыбку и поставила
поднос с птицей на стол против Спиридона. Взяла одной рукой сарафанный
подол, другой одним махом сорвала с головы красный платок с большими кистями
и закружилась с ним на одном месте: помолодела она, кажется, в тот миг на
двадцать годов, выпрямилась, как старая берёза на весеннем ветру, глаза
округлели от света, и по впалым щёкам заиграл плотный румянец, смешавшийся с
вечерним отблеском солнца.
Неживая Маша сидит, украдкой взглядывая на Петра Кирилыча.
"И впрямь, какой он мужик? На барина больше смахивает, -- думает Маша,
перебирая глазами кольцеватые кудри на голове Петра Кирилыча. -- А может,
это мне всё, дуре, грезится да снится?"
Пошелохнулась Маша на лавке, тронула Спиридонову полу, в угол поглядела:
не сидит ли в пазу таракан, который каждую ночь снится ей не знамо к чему.
Усинки даже тараканьей не видно... Хочется Маше, чтобы Пётр Кирилыч к ней
обернулся да опять ласково поглядел, но и Спиридон, и Пётр Кирилыч, да и все
за столом совсем будто и забыли про Машу: с притопыванием, с прищёлкиванием,
с красным платком над головой допевает Ульяна поздравную песню, и Спиридон
только всё дальше забирает бороду в рот и щурится на Ульяну.
Соберу я во лесу
Росу мокрую,
Поднесу я, поднесу
Чашу до краю!..
Чтобы князю да пилось...
Спелось колосу!..
Чтобы мне, младой, спалось,
Не кололося!..
Вот уж князь так князь,
Не видали отродясь:
Уж и чем не угощён,
Чем не потчеван?..
Не простого царства ён,
А... Сорочьева!..
Отродясь не слыхали чертухинцы такой песни. У баб слюнки в зубы
пробились, мужики поширели на лица, а девки у двери вытянулись, на Ульяну
разинули рты и ещё пуще зарделись.
-- Ну-ка, Спиридон Емельяныч, пусти дурачка в голову!
Взглянул Спиридон на пенную птицу, и словно большая волна ударила в него
с разбегу, в голове закачалось, и в ушах звон пошёл: дон... дон... дон!..
-- Пей, пей, Спиридон Емельяныч! Не выпьешь, молодых счастья лишишь,
долю убавишь!..
Спиридон взял в руки со стола свадебную чашу, встал с лавки и не
замечает, как кончик его бороды окунулся в шипучую пену. Ульяна махнула
девкам платочком, и те, словно сорвались, сразу взяли на полный голос
последнюю песню на отцовский пропой невесты:
Заиграла в непогодушку волна,
Заневестилась молодушка одна...
Он, засватана, сговорена она,
По охоте, доброй воле отдана!..
За волной, волной от лодочки волна,
За подруженькой подружка от окна.
Ой, да воля, воля девичья вольна,
Ой, да доля, доля бабья солона!..
Не круши души, чужая сторона,
Не топи, волна, на донушко челна,
Не пролей ты да не выплесни вина!
-- Пей, Спиридон Емельяныч, пей! -- поклонилась Ульяна.
Спиридон поднял деревянную птицу к губам и потянул через крыло, только
на донышке оставил.
-- Батюшка! -- испуганно шепнула Маша, видя впервые, как Спиридон тронул
хмельное, но Спиридон и не взглянул на Машу, передал он пиво Акиму и
осмотрел стол чудными глазами:
-- Глотни, сват! Доброе пиво!..
Аким заворотил голову и выплеснул в рот всё без остатка, ударил чашкой
по маковице, выскочил через стол и -- в присядку: ноги под потолок, замахал,
словно в драке, большими руками по сторонам, должно быть, перехмелила Мавра
свадебное пиво.
Эх, мать твою вошь!
Хошь рупь,
Хошь грош.
Приголубь!
Приворожь!..
Ульяна встала с Акимом в пару, Мавра было высунулась из-за сварбишников
одёрнуть Акима за офтоки, но тот только ещё выше ногами саднул: мужика в
таком виде только ножом остановишь! За столом застукало враз, запершило в
мужичьих глотках от заливухи, поднялась чихотня, гоготня, вилки, ножи
скрестились в чашках с годовалым бычком, словно на битве, стаканы, кажется,
сами заходили по столу из рук в руки, гомон, и бабий визг, и девичья песня
вскружили, подняли кверху всю избу, и она на больших колёсах покатилась по
большой чертухинской улице догонять упавшее в это время за лес хмурое
солнце.
Мужики, бабы, девки -- всё кишмя-закишело в глазах у Маши, и от
сарафанных подолов ни Петра Кирилыча, ни Спиридона, ни света божьего,
кажется, ей больше не видно.
Глава девятая
КУПИНА
СОН-ТРАВА
{{Пропала в нашем чертухинском лесу сонная травка}}, и в самом народе
перевелись колдуны и колдуньи...
Красивые цветы у сон-травы, посмотришь на них, и словно это смеются со
стебля лукавые девичьи губы, и меж розовых губ дразнит тебя язычок, и белеет
два ряда, как кипень, зубов... Этой травой колдуны и колдуньи девок лечили
от худобы, от засухи сердечной, да и от разных болезней трава помогала,
только редко кто с травой умел обходиться...
Корнем сон-трава уходила в землю на три аршина, и волшебную силу имели
не листья, похожие на расставленные по сторонам руки -- так вот и хочут,
кажись, тебя за ногу схватить, когда ты с корзинкой по лесу идёшь за
грибами, -- и не цветы, а самый последний в земле корешок, похожий на
пальчик с ножки младенца.
Секрета этой травки и тогда простые люди не знали, а если знали колдуны
и колдуньи, так передавали они его только в смертный час вместе с жизнью.
С этой травой во рту можно было сходить на тот свет и назад воротиться,
только трудно было тогда приладиться к ней и всё довести до конца.
С этой травы человек засыпал и по видимости своей мало чем отличался от
мертвеца... Холодел снизу кверху, холод шёл по телу, как вода по ветле, с
корня к вершине, ни рукой, ни ногой не шевелился, а лежал, как положишь, и
только блуждал на щеках чуть заметный румянец да из устён шло еле слышно
дыханье...
Всякий подумает: умер!..
Потому никакими силами такого человека уже не разбудишь, пока-то он по
тому свету всё не исходит и не обглядит!..
Надобно было, чтоб месяц в небе три раза родился.
А за это время кого же десять раз не похоронят. Терпенье надо столько
проплакать: за спиною работа!
Просыпались, значит, от этой травки в могиле... Потому, должно быть,
когда у нас в Чагодуе на городском кладбище в третьевом году разрывали
могилы (решило начальство чагодуйский погост оборудовать под сад для
гулянья, так и зовётся теперь: Мёртвый сад!), так много покойников нашли
вниз головой и с руками не на груди, как у всех, сложенными в крест, а в
волосах или у рта, зажатыми в грозный кулак: захотел не в срок в Чагодуй
назад воротиться, да где тут, ни псаря, ни царя оттуда назад не пускают!..
Теперь у нас нет этой травки, да и слава богу, что нету!..
К полночи мужики и бабы от пива и заливухи совсем ахламели, начали
вытворять такое, что если бы видел да слышал, так, кажется, и лопух бы на
огороде завянул... Не часто это в деревне и не со всяким бывает, но, надо
правду сказать, всё же бывает!..
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг