Сергей КЛЫЧКОВ
ЧЕРТУХИНСКИЙ БАЛАКИРЬ
Глава первая
ЛЕСНАЯ СТОРОНКА
ПЁТР КИРИЛЫЧ
Не знаю, с кого начать, с чего начать!..
Садитесь, друзья мои, садитесь, товарищи, родня и знакомыши, не войдёт
всё Чертухино -- тесно у меня в избе, зато широко у хозяина сердце!..
Буду я глядеть на вас с печки брюхатой, вспоминать всю нашу судьбу, как
на поминальном обеде, всё вспомню, ничего не забуду и навек закреплю, как
торжественный дьяк челобитню!..
* * *
Сторона наша лесная, дремучая, тёмная!..
Век по заоколице ходит солнце за облаком, сощурившись на болота и гати,
и редко выпадет час, когда, словно странники, упёршись в дальние взгорья
дождевым кривым подожком, уйдут облака в полуночи на самый край
чертухинского всполья, где, огибая покатые груди холмов, вьётся наша лесная
шептуха -- Дубна; тогда-то поплывут над рекой вдоль дубенского
зелёно-муравного берега соломенные и тесовые крыши, и вознесётся высоко, под
самый месяц, колокольный купол чертухинской церкви, и с непомерной своей
высоты поведёт приподнятой бровью и моргнёт хитрым глазом месяц, круглый,
как именинный пирог!
Хорошо в этот месячный час выйти на двор из избы или спросонья взглянуть
из окошка: кругом всё как и днём, только теперь всё будто плывёт, от земли
оторвавшись, только туман накинул на всё свои прозрачные тени; лес подошёл к
самой околице и машет широким рукавом на крыльцо, а по другую сторону поле
тихо дышит еле заметными перекатами бугорков, убаюканное в своей большой
колыбели!
Тогда-то и придёт на разум наш, блаженной памяти, чертухинский враль,
Пётр Кирилыч по фамилии Пенкин, у которого всё в жизни было так же, как и у
всех, только ему всё казалось иначе, как, может, никогда и нн у кого не
бывает, отчего мужик часто, для себя самого невдомёк, завирался.
Да и то надо сказать: иной проходит по лесу весь день, а и ёлки хорошо
не увидит, и ничего с ним в лесу не случится...
Скушно у нас теперь без Петра Кирилыча стало!..
* * * * *
Давно это было...
Лет, может, тридцать, а то и поболе...
О то время всё наше Чертухино стояло всего только на два порядка...
Жили, значит, не очень обширно, не то что теперь... В Чагодуй ещё ни шоссе
не было, ни железной дороги, стояли кругом леса, каких теперь больше не
вырастет на этом месте, и в этих лесах чего-чего только не шушилось...
Мужики были домоседы, без нужды за околицу его не выгонишь, да и страшно
было отходить от родного дома.
Один Пётр Еремеич -- был он тогда молодой да фартовый -- куда только не
гонял свою тройку, да Пётр Кирилыч на своих на двоих измерил, почитай, всю
землю липовым лаптем: один был ямщик, а другой -- побирушник.
Эх, нет теперь ни того ни другого!..
Пётр Еремеич в песне живёт, а Пётр Кирилыч в людской поговорке.
Говорили про Петра Кирилыча, что он в год своей смерти умирать всё же
домой воротился: будто нашли его мёртвым возле церковной ограды и погребли в
том самом месте, где наше кладбище даёт в поле большой завулон; завулон
потом, когда клали ограду из камня, решили спрямить, и Пётр Кирилыч
навсегда, знать, ушёл из памяти ближних своих и родных...
Да мало ли что говорили!..
Может, Пётр Кирилыч и впрямь тогда умер возле церковной ограды, а может,
и нет, может, Пётр Кирилыч жив ещё по сю пору!.. Кто его знает?.. Наверное
сказать что-либо про Петра Кирилыча трудно, потому что и сам он в меру любил
загибать, сиречь -- речь говорится -- приврать, и всё так повернуть, что
можно было дивиться, а не поверить нельзя!..
На то и прозывался: балакирь!..
* * * * *
Чудна наша мужицкая жизнь!..
Подчас и не поймёшь, для чего заведена вся эта ваторба?..
Живёт, живёт человек, переломает на веку столько, что впору двум
медведям на бору, а толку от этого -- грош!..
Один крест на кладбище, под которым в родительскую субботу кутью клюют
воробьи... Для этих воробьёв человек, может, весь век свой хлопочет, и если
кто мог бы -- да встал из могилы, да посмотрел на тех воробьёв, так тогда
сам себя семь раз бы назвал дураком!..
Оттого, знать, Пётр Кирилыч очень-то и не зарился на работу.
Сызмальства был он материн сын, большой лыня и увалень, -- до казённых
лет пролынили они с братом Акимом за отцовской спиной, большого горя и
недохватку не видя... Когда же смерть подобрала стариков, Аким сразу, после
ставки в солдаты, тут же женился -- обоих их занегодили, была у них грыжа в
природе, -- по маковку завалился работой, как медведь в берлоге сучьём, Пётр
же Кирилыч как был жердяем, так и остался!..
Любил он по зимам лежать на печке у локового окошка и читать по целым
дням на тусклом свету от него книгу "Цветник" (читать Пётр Кирилыч дошёл
самоучкой по псалтырю и бакалейным пакетам), а летом больше провожался в
лесу: любил Пётр Кирилыч вольный берёзовый дух.
-- Да здесь-то, -- говаривал он, -- каждый кустик ночевать пустит...
* * * * *
Прожил так Пётр Кирилыч, не делясь, первые годы после женитьбы старшего
брата в полном с ним и хорошем согласии... Невестка Мавра Силантьевна
попалась баба страх работящая, с утра до тёмной ночи кружилась она с
подоткнутым подолом, из-под подола непривычно белели голяшки, отчего у Петра
Кирилыча первое время колотило в виски и в глазах немного рябило... Потом
обошлось, да и с Мавриных ног скоро сошёл девичий снег: от неухода они
покрылись красными цыпками, сжелтели и, должно быть с работы, стали сильно
тощать; каждый год Мавра ходила как с кузовом под передником, туго набитым,
и не знала никакой передышки, не поспевая поутру лба как следует быть
перекрестить.
Пошли дети один за другим у Акима, хотя первое время были они всем в
немалую радость... Пётр Кирилыч, если дома случался, с ребятишками возился
за няньку, врал им на печке, что в голову влезет; Мавра круглый день
сбивалась с ног со скотиной и зыбкой, а бессловесный Аким тянул и тянул
мужичье тягло на горбу... Жили первое время, инда люди дивились...
Потом пошли нелады... Семья у Акима стала расти не по дням, а по часам,
стало в избе тесновато и ещё теснее в красном углу под божницей за дубовым
столом.
* * * * *
Качает Мавра в зыбке благого ребёнка -- какую ночь напролёт ревёт и
ревёт, инда до хрипоты обревелся, и сами у неё слипаются веки.
"И не один ведь обрёвыш не сдохнет!.." -- думает она про себя...
Подумала так и сама испугалась.
"Наверно, брюшко!" Спохватившись, нагнулась она над малюткой, и в это
время ударил ей в уши здоровый, раскатистый храп, который, как колёса,
катился с полатей, где всегда спал Пётр Кирилыч.
"Вот человек зарождён, -- в первый раз подумала Мавра, с завистью слушая
Петра Кирилычев храп: -- В парнях не гулял, жениться не женится и палец о
палец не стукнет... не то что мой дурак!"
В стороне, на тесовой кровати спал, как бездыханный, Аким. Одна рука у
него свесилась вниз, и в окошко на неё бил полный месяц: будто рука Акима
крепко зажала в мозолях месячный луч, переливаясь вздутыми синими жилами и
пугая своей худобой.
"Осподи-бог-батюшка, -- тихонько говорит Мавра, крестясь на тёмный образ
угодника Миколы в углу, -- кожа да кости, куда что девалось! Какой был
ведмедь!.. Да и не диво: с утра до тёмной ночи как на точиле!.."
Залегла с той поры в ней тайная нерушимая злоба на Петра Кирилыча, долго
прятала она сначала её в себе, а потом, когда шестым затяжелела, решила
поставить всё на своём и Петра Кирилыча от дома отшить...
* * * * *
-- Слушай, Аким, -- завела она в глубокую полночь однажды разговор после
мужниной ласки, -- долго так будет?..
-- Чего ты ещё, Мавра?.. -- не понимая, тихо спрашивал Аким.
-- "Чего, чего"!.. Кажись бы, и сам мог догадаться!.. Насчёт брата!
-- Ну!..
-- "Ну-ну", как безголовый... На лихву нам, видно, бог послал такого
братка... вот что... -- шепчет Мавра Акиму под одеялом, -- вот про него что
добрые люди судачат!..
-- Полно, Мавра, не греши, как другие! -- ещё тише шепчет Аким. -- Брата
язык его губит!
Приподнялся Аким и уставился на полати, где стрекочет сверчок и
безмятежно Пётр Кирилыч задувает в обе ноздри.
-- Это всё душегубная кровь... толкает она его от работы и от всякой
думы... Добро бы, что приносил...
-- Мавра!..
-- {{Да ну тебя -- офеня!.. Офеня и есть!..}}
"Не услыхал бы, -- думает Аким про себя и опять взглянул на полати, --
баба дура, ей что взбельмешится в голову, самому чёрту не выдумать!.."
-- Диво ли, мужик гладкий, ничего не делает! -- глубоко вздохнула Мавра
и повернулась к мужу спиной, зацепила привычно ногой за верёвку от люльки и
скоро заснула.
"Да. Оно что правда, то правда... да поди ж ты!" -- не раз сказал Аким
сам себе, после разговора с женой не сомкнувши досвету глаз.
* * * * *
Стала Мавра на Петра Кирилыча сильно коситься и куском его попрекать...
Сидели они как-то раз за столом, Аким и Мавра молчали, а Пётр Кирилыч
забавлялся с рыжим Пронькой.
-- Вырастет Пронька, непременно разбойником будет! -- сказал Пётр
Кирилыч, вздумав пошутить.
Мавру всю обдало жаром.
-- Разве ты окрестишь, -- ответила она через минуту, поглядела на Петра
Кирилыча -- рублём подарила и отодвинула от него чашку с мурцовкой. -- Разве
ты окрестишь да научишь, братец родимый!..
Пётр Кирилыч так и осёкся, недоуменно глядя на Мавру и брата, который
сидел и, как не его дело, зобал ложку за ложкой.
-- {{Аким, чтой-то седни навной, что ли, Мавру укусил?}} -- попробовал
Пётр Кирилыч перевести всё на шутку.
-- Эх ты, балакирь!.. Валтреп Иваныч!.. -- пропела укоризненно Мавра под
самый нос Петру Кирилычу. -- У какого воробья, и у того есть дело, а ты вот
сидишь да за ложкой потеешь!..
-- А и верно это, Аким?.. А?.. -- заглядывая брату в глаза, спрашивает
Пётр Кирилыч.
-- Совершенно! -- буркнул Аким.
-- Ты бы хоть, хахаль, женился, а то ни семьи в дому, ни свиньи в
двору!.. Какой же ты мужик после этого? Смех один да слёзы, а не мужик!..
-- А твоё как рассуждение, Аким?..
-- Совершенно! -- опять тихо и смущённо промолвил Аким, не глядя на
Петра Кирилыча.
-- Ну, коли по-твоему так, и по-моему эдак: ищи, Мавра, невесту...
Нарядим подклет: буду мужичить!..
-- Нешто кабы... Только что же это ты думаешь: под окном они у тебя
сидят, дожидаются... Упустил жар из печки -- борода в колечки!.. Теперь за
тебя ни одна дура не пойдёт!..
-- Не чешись забором, Мавра! -- весело ей говорит Пётр Кирилыч.
-- Чего уж тут, не мужик, а картина, не язык, а колоколец... Только,
братец родимый, кто на руки-то спор, тот на язык не скор!..
-- Полно, Мавра, от одного слова весь мир пошёл!..
-- Валтреп!..
-- Наладила!..
-- В сам деле, Мавра, чего талабонишь попусту! -- осторожно заметил
Аким, в искосок посмотревши на Мавру. -- Тыр-быр -- семь дыр, а толку
никакого! Чего тебе надо от брата? Живёт и живёт человек!..
-- Молчи, коровье ботало!.. Лучше молчи у меня, а то так дёрну
ухватом...
И взаправду протянула бы Акима по спине, если бы тот не увернулся и не
выскочил в сени.
-- Ну, значит, пошла заваруха!.. -- сказал Пётр Кирилыч и полез на
полати.
Скоро Пётр Кирилыч на полатях заснул и что видел во сне -- бог его
знает... Только во сне всё время бредил, говорил какую-то нескладицу и с
кем-то, видимо, спорил. Когда же к вечеру Мавра, смякнув, разбудила его
вечерять, он поклонился ей в ноги, не сказавши при этом ни слова, вышел тут
же и в эту ночь домой не воротился, а воротился только на другое утро
порани, и где пропадал эту ночь, и что с ним этой ночью случилось, узналось
только потом, потому что Пётр Кирилыч пришёл домой бледный и сам на себя
непохожий, с большими мешками у глаз и весь как осовелый.
Мавра взглянула на него, когда он воротился, и только перемигнулась с
Акимом.
Пётр Кирилыч полез на полати, а Аким стал улаживать соху, у которой, как
у собаки язык на жаре, на пашне от камня заворотился набок лемех.
* * * * *
С той поры всё пошло кувырком.
Пётр Кирилыч, как вечер, уходил из дома и пропадал где-то, как казалось
Мавре, безо всякого дела, потому что на деревне его вместе с парнями было не
видно.
А время шло своим чередом...
Катится время, как раскатистые сани на полозах. Уж весна прислонилась к
сельскому плетню за околицей, прибавился день на шаг человека, и работы
прибавилось втрое: надо поле перепахать и посеять, надо копать огороды, да
ещё с пузом... На всё это у Мавры и у Акима рук не хватало, и ещё пуще
подмывало Мавру на брань.
-- Ишь, шатается, пёс непривязанный! -- говорит она поутру, когда
промелькнут в окне Петровы русые кудри. -- Найдёт же какого-то дела на всю
ночь-ноченскую.
В последнее время Пётр Кирилыч совсем было пропал, дня три подряд и глаз
домой не кажет. Аким заявку хотел подавать, да Мавра отговорила:
-- Несь сидит под мостом... на большой дороге.
-- Ох, только, Мавра...
-- Заявишь ещё, скажет тогда братец спасибо да ещё за заботу...
задушит!..
-- Мелешь, Мавра, со зла такое недело, что и слушать тебя неохота!..
-- Разуешь глаза, сам увидишь!..
Аким больше молчал. В глубине своей бессловесной и миролюбивой души
касательно женитьбы Петра Кирилыча и его домоустройства он был во всём
согласен с женой, но не хотел увеличивать свары.
"Бабу надо Петру, -- думал Аким про себя, -- надо, надо женить, только
вот к кому бы посватать?.."
-- Как, Мавра, никому не закидывала? -- спросил он жену.
-- Раньше называлась... Морды воротят: балакирь!.. Дуньке Дурнухе седни
на выгоне было закинула... Куды тут!.. Так и зашлась!.. "Не славьте, --
говорит, -- Мавра Силантьевна, попусту, сделайте милость, потому если вы, --
говорит, -- зашлёте сватов за такого балакиря сватать, так другим дорогу
Новинки >> Русской фантастики (по файлам) | Форумов | Фэндома | Книг